Меня зовут Елена, мне 45 лет, и я работаю фельдшером в небольшой деревне Тверской области. На бумаге у нас «доступная медицина», а по телевизору рассказывают о «современных ФАПах».
Но каждый мой день показывает: в реальности всё совсем иначе.
ФАП на бумаге и ФАП в жизни
Наш фельдшерско-акушерский пункт — единственное место, куда жители могут обратиться за помощью. До ближайшей больницы — почти 40 километров, дорога разбита так, что весной проехать невозможно.
В отчётах районной администрации всё красиво: ФАП работает, есть медсестра, ведётся приём. В жизни — крыша течёт, отопление еле греет, аппаратура старого образца. Аптеки в деревне нет.
Я привожу лекарства из райцентра сама, записываю заказы на бумажку, а потом еду и покупаю. У кого-то нет денег сразу — расплачиваются после пенсии.
И это не только у нас. Один мой коллега, работает сразу на три деревни: мотается между ними по грунтовкам, а лекарства везёт в багажнике старой «Нивы». Читала в интернете , в Кировской области фельдшер принимает людей прямо у себя дома, потому что здание ФАПа закрыли — признали аварийным.
Когда скорая не доезжает
Самая страшная проблема — отсутствие нормальной скорой помощи. Моя двоюродная сестра, живет в Омской области, рассказывала: к ним ехали четыре часа через степь, потому что дорога раскисла. У нас в Тверской области — то же самое. Случается инфаркт или инсульт — и люди остаются один на один с бедой.
В прошлом году у женщины из соседнего посёлка случился инсульт. Родственники вызвали скорую, но машина застряла в грязи. Пока добрались — было поздно. Такие истории в деревнях не редкость.
«Лекарства из рук в руки»
Люди лечатся как могут. Некоторые бабушки до сих пор заваривают травы от всего подряд: от давления — пустырник, от сердца — боярышник, от простуды — малина и мёд. У нас — то же самое.
Однажды женщина лечила ребёнку ангину керосином. Потому что «так делали раньше». Когда привела его ко мне, горло было обожжено так, что ребёнка пришлось срочно везти в больницу.
А диабетики — это отдельная боль. У Михаила Петровича, 72 года, инсулин хранится в старом холодильнике, который выключается при каждом скачке света. Он живёт один. Если свет погаснет ночью — лекарство портится. И тогда риск жизни огромный.
Работа без выходных и без сна
У меня зарплата — 27 тысяч рублей. Рабочего графика у фельдшера в деревне нет. Позвонить могут и в полночь, и в пять утра. Ты идёшь, потому что понимаешь — кроме тебя помочь некому.
Сейчас ночами даже не ловит связь в деревне — мне стучат в окно, если кому-то плохо.
Фельдшер — это и врач, и медсестра, и иногда единственный человек, с которым можно просто поговорить. Иногда приходят не за таблеткой, а за тем, чтобы излить душу.
Алкоголизм и безнадёга
Алкоголизм — страшная болезнь деревень. В каждой второй семье кто-то пьёт. У нас на курсах повышения квалификации рассказывали: почти 60% вызовов связаны с запоями и отравлениями. У нас ситуация не лучше.
В одной семье отец умер от цирроза в 50 лет. Сыну 19, он уже начал пить. Я разговаривала с ним, уговаривала бросить. Он ответил: «А зачем? Всё равно тут работы нет».
Дети в таких семьях страдают больше всех. У меня есть девочка 12 лет, которая сама ухаживает за младшими, потому что мать пьёт. Она приносит их ко мне, когда те болеют. Глаза у неё взрослые, не детские.
Когда приезжают чиновники, всё выглядит красиво. Вручают новый автомобиль скорой помощи, делают фотографии, уезжают. Через месяц машина ломается.
Показывали у нас на местном телевидении «новый современный ФАП». Я узнавала у коллег: здание построили, но фельдшера туда так и не нашли. Стоит пустым, зато отчётность есть.
Старость и одиночество
Самая страшная болезнь — это не гипертония и не диабет. Это одиночество. Часто стариков находят мёртвыми через несколько дней после смерти, потому что некому заглянуть.
У бабушки Анны Николаевны давление зашкаливает до 220. Она живёт одна. Когда спрашиваю: «Почему не звоните в скорую?» — отвечает: «А кто меня повезёт? Да и не доедут они всё равно».
Почему я остаюсь
Меня часто спрашивают: «Зачем ты мучаешься? Уезжай в город, найди работу в нормальной больнице». Но я не могу. Потому что знаю: если я уйду, этот посёлок останется без медицинской помощи совсем.
Да, я устаю. Да, страшно. Но когда ребёнок после бронхита начинает снова бегать и смеяться, или когда бабушка благодарит за то, что ты просто зашёл и померил давление — понимаешь, ради чего живёшь.
Вот такая она, настоящая медицина в глубинке России — в Тверской, Псковской, Кировской, Архангельской, Омской, Пензенской и десятках других областей. Без аптек, без врачей, без дорог. На одних фельдшерах-энтузиастах и на человеческом сострадании.
Я не знаю, какое будущее у наших деревень и посёлков. Но знаю одно: пока есть хотя бы один человек, готовый помогать, жизнь здесь продолжается.
