Ненормальная

На детской площадке стоит домик, на крышу которого нам строго-настрого запрещено лазить. Да и боязно. Я лезу наверх, сажусь на перекладину и повисаю вниз головой. Вот так вот! Пашка тихо завидует, но лезть следом не рискует.
И тут я с ужасом осознаю, что мое платье задралось и видно трусики. Я резко смущаюсь, выпрямляю ноги (видимо для того, чтобы зажать подол), пикирую вниз и ломаю руку. Зато Пашка теперь мой. Навеки.
Вечная любовь закончилась в сентябре, когда мы пошли в первый класс, и я влюбилась в Костю. Мама, узнав об этом, предложила мне обратить его внимание на себя каким-нибудь другим способом.

- Это просто ненормально, - вздыхает мама, листая дневник. – Русский, литература, история, химия – отлично, математика – четыре, а география – три.
- У меня географический кретинизм, - вставляю я.
- Это ненормально, - снова качает головой она.
- Кретинизм? – уточняю я.
- Оценки за поведение! – она бросает дневник на стол. – Ненормально то, что под твоими отличными оценками тут же пишут замечания по поведению! Это что такое?
Она тычет в дневник.
- Пять. По литературе.
- А ниже?
- «Делает неподобающие замечания учителю. Родителей в школу»
- А пять-то за что?
- Я ей пролог первой части «Кому на Руси жить хорошо» наизусть прочла.
- А замечание за что? – мама начинает беситься.
- Я ее поправила, когда она сказала, что трюфель – это порода собаки.
Мама молчит.
- Она прочитала: «С французским лучшим трюфелем тарелки я лизал», и трюфель назвала собакой. А я сказала, что это такая разновидность грибов. А она спросила, может, я еще Некрасова и наизусть знаю? Ну, я и прочла ей. Но ведь от этого трюфель не стал собакой, - пытаюсь оправдаться я.
- Надеюсь, ты не сказала ей, что она дура? – с надеждой спросила мама и облегченно вздохнула, когда я отрицательно мотнула головой. – А то ведь ты ненормальная.

- Лелька, ты точно ненормальная! – хихикает Катька, стоя на шухере у двери в класс, в то время как я натираю классную доску парафином.
Сан Саныч, учитель черчения рвал и метал, и уже собрался всем выставить за четверть двойки, когда я поднялась и призналась, что это моих рук дело. Я провела пару прелестных часов в его обществе, соскребая долбанный парафин с доски.
- Оля, скажи честно, - попросил Сан Саныч. – Зачем ты созналась? Я бы все равно не поставил всему классу двойки.
- Мне не нравитесь вы и ваш предмет, - максимально честно ответила я.
Я думаю, понятно, что я услышала в ответ?

- Вот ты ненорма-а-а-а-альная! – шепчет брат, сидя рядом со мной в кустах.
Мы в засаде. Бабулина соседка попросила меня собрать малину в ее огороде, пообещав мне рубль за труды. Малину я собрала, но денег с противной бабы Шуры не получила. Бабуля за меня заступаться не стала, пояснив, что договаривалась с ней я, и проблему я должна решить сама, и вообще, «Шурка та еще скряга, копейки лишней не даст»
В этот же вечер я утащила у тетки ключ от сельпо, которым она заведовала, и взяла на время один очень полезный девайс, устройство которого меня всегда интересовало.
За неимением системы сигнализации в сельпо, тетка пыталась предотвращать хищения простыми и незамысловатыми способами. Пол на складе посыпался мукой (фиговый метод, замечу я вам, потому что, сметя муку и взяв тот самый девайс, я просто заново посыпала пол) и на видном месте лежал объемистый кошелек. «Кошелек с синькой» - называла его бабуля. Он-то мне и был нужен.
Остальное – дело техники. Кошелек был аккуратно положен у ворот бабы Шуры, которая в это время шла с бани. Мы с братом, затаив дыхание, чуть не считаем шаги. Но тут ее окликает бабуля. О чем-то разговаривая, они приближаются к бабишуриным воротам, баба Шура замечает чужой «партманет», поднимает его, две головы склоняются над находкой.
- Бабуля-я-я-я! – ору я, выпадая из кустов.
Хлопок. И я валюсь обратно в кусты. Из кошелька, в лицо бабы Шуры выстреливает краска. Она крутится на месте и орет. Ее лицо синее. Если я правильно поняла, то краска эта не смывается в течение долгого времени.
Дома бабуля, смеясь, протягивает рубль, который баба Шура передала мне.

Время за полночь. Под балконами нетрезвая компания малолеток горланит песни, бряцая на гитаре. На просьбы замолчать или вести себя тише – отборный мат.
У меня в ванной кипит деятельность. Я наполняю презервативы водой и завязываю, Дуся перетаскивает их на балкон. Хихикая, мы начинаем бомбежку. Снаряды ложатся кучно.
- Сука ненормальная! – орут внизу.
Скоро восстанавливается тишина. Можно спать спокойно.

Мусик уже больше недели в больнице. Несколько дней назад запретили посещения. Карантин. Общение через окно, передача продуктов по веревке – непередаваемая романтика. В соседних окнах торчат такие же п*здострадальцы пациенты, пытаясь поговорить с пришедшими их навестить.
Безумно хочется пошептаться, пообниматься и просто подержать любимого за руку.
Под Мусикиной палатой, находящейся на втором этаже, есть небольшая пристройка, от которой к его окну тянется два пролета забора из сетки-рабицы.
Я карабкаюсь по оконной решетке на пристрой и, балансируя, дохожу по забору к окну палаты.
- Ду-у-у-ура ненормальная, - довольно щерится он, затягивая меня на подоконник. – И я тебя за это обожаю.

Да! Я ненормальная! И знаете… Я этим горжусь!