На uCrazy 18 лет 7 месяцев
Девятнадцать лет спустя
Густая пенка начала подниматься. Игорь дождался последнего момента перед закипанием – вскипевшему кофе место только в унитазе – и снял джезву с плиты. Постоял, ни о чём не думая, – ещё толком не проснулся, – снова поставил джезву на раскалённую поверхность и повторил процедуру: еле слышный гудяще-шелестящий звук, медленное взбухание пенки – всё!
Всё, кофе готов, день начинается. Неплохой, должно быть, день. Кофе, несомненно, удался, а это почти верный признак того, что и день не принесёт неприятностей.
Игорь знал толк в кофе и немного даже гордился тем, что никто не может сварить его лучше. Ни турок никакой, ни араб, ни армянин. Был, правда, один бармен родом из Львова, но он помер давно.
Гуща осела, можно переливать в чашку. Пусть ещё постоит чуток… Ну, вот, пора… первый глоток… люкс!… теперь сигарета… второй глоток… первая затяжка… суперлюкс!
Тут главное что? Главное – точная дозировка кофе и сахара, плюс несколько крупинок грубой соли, плюс хороший медный инструмент, плюс правильный режим плиты. И если всё так, то никакого песка не нужно. Лучше не придумаешь.
Правда, такого качества кофе получался у него только на одного. На двоих почему-то выходило заметно хуже. Души, что ли, половину только вкладывал?
Игорь сделал последний глоток и, сразу вслед, последнюю затяжку. Великолепно. Почти как одновременный оргазм.
Он проснулся окончательно и посмотрел в окно. Действительно, день обещал быть неплохим. Утро, во всяком случае, радовало. Солнце, разрозненные пёрышки облаков, юная зелень листвы. Тихо, тепло. Кажется, эта бесконечная осень, задержавшаяся на всю зиму и растянувшаяся ещё на половину весны, наконец-то сдохла. Аминь!
Пора на работу, без пяти десять уже.
Лестничная площадка немного сбила настроение: весь пол покрыт ровным слоем шелухи от семечек вперемешку с окурками. Игорь резко повернулся с соседской двери и длинно позвонил. Ну, глядите, предупреждали вас… Никто не открыл – соседи, люмпены чёртовы, видно, уже давно на работах своих быдлячьих, а дети их, подрастающие люмпены, в школе, наверное. А скорее – шляются где-нибудь по улицам, имбецилы. Ладно, вечером…
Лифт, как всегда, настроения тоже не улучшил. В общем, всё довольно быстро пришло почти на круги своя. Почти – потому что сверкание машины, помытой с вечера, порадовало глаз и вернуло ощущение хорошего дня.
Поехали.
Движение в сторону центра, естественно, было плотным, приходилось даже надолго останавливаться, но по этому поводу Игорь не переживал. До работы доберётся к двенадцати, зато проторчит там часов до десяти вечера. Времени на всё хватит – и состояние тихого ужаса у подчинённых поддержать, и по-настоящему поработать после шести. Он – сова, встаёт поздно, для него полдень – ещё утро, зато полночь – ещё не ночь. С женой вон из-за этого видится практически только по выходным, и то ничего, привыкли оба. Не говоря уж о сыне.
А пробка – дело житейское, нам не подвластное, чего дёргаться-то зря? Лучше подумать о чём-нибудь полезном. А ещё лучше – о приятном.
О полезном Игорь решил пока не думать – план на день в целом ясен, не стоит голову забивать. Если что неординарное – позвонят. Пока же телефон молчит, и очень хорошо.
Значит, о приятном.
Погодка, значит, радостная… девушки… а в субботу с утра пораньше – в Шереметьево… и шесть дней в Париже…
«Москва, Москва, люблю тебя, как сын!» – подумал Игорь и представил, как стоит на пересечении Сен-Жермена с Сен-Мишелем, прикидывая, куда бы двинуться дальше. На Муффтар, пожалуй…
Игорь действительно любил Москву, как нормальный сын любит свою мать, даже понимая, что она, допустим, не слишком хороша фигурой, или, например, что характер у неё… скажем так, вздорный. И Париж он обожал, тоже сознавая, что есть города и прекраснее. Много таких. Но Париж был для него вроде толстого, феерически весёлого, даже сумасбродного дядьки, от которого, если ты пацан, отойти невозможно. И как минимум раз в год Игорь выбирал подходящую неделю с удобно сдвинутыми выходными – и летел в Париж. Один. Выключив телефон, он погружался в этот город, и отходил душой, и заряжался энергией до следующей такой поездки. Ни в каком отпуске так отдохнуть никогда не удавалось.
Он ни в ком не нуждался там, в Париже. В женщине если только, иногда. Да и то больше из интереса. Игорю всегда нравились француженки. Не носатые, костлявые, холодные, высокомерные аристократки, а жизнерадостные плебейки, с высокими скулами, характерно вздёрнутыми аккуратными носиками, вьющимися волосами, крепкими фигурками.
Первая его такая француженка оказалась, правда, с Украины. Но, надо признать, и она, в общем, не подкачала. А потом он уже не ошибался.
Впрочем, всё это были – так, незначительные эпизоды. Не за этим Игорь летал в Париж.
Можно бы на этот раз к мулатке какой-нибудь подкатиться. А можно и не подкатываться. Свобода!
После второй эстакады поток машин немного разредился. Игорь привычно перестроился из левого ряда в правый – здесь это была самая выгодная позиция, – показал средний палец дебилу, возмущённо бибикнувшему из своего убогого «Рено», и прибавил газу.
На краю тротуара, расслабленно подняв правую руку, стояла женщина.
Игоря словно что-то толкнуло в сердце, и он притормозил. Лица женщины было не разглядеть – левой она плотно прижимала к уху мобильник, – но в фигуре Игорю почудилось нечто такое… То ли знакомое, то ли, наоборот, будущее, но прямо к нему относящееся…
Он никогда не разменивался на извоз. Один-единственный раз в жизни пожалел щуплого солдатика, уныло и безнадёжно голосовавшего на Кольцевой. И пожалел, что пожалел, потому что служивый оказался одержимым чудовищным словесным поносом. Игорь вытерпел минут двадцать, а потом сказал, что ему надо срочно сворачивать, и высадил бедолагу. Ничего, пацан, доберёшься, сказал он, погода неплохая, дождя, может, и не будет, бывай.
И женщин никогда так не отлавливал. Не его это стиль, да и вообще – дома он этим не занимался. Категорически.
Но тут – Игорь не мог объяснить причин, однако рука сама включила указатель поворота, а нога отпустила газ и придавила тормоз.
Что-то было в этой женщине. Фигура не девичья, тридцать пять, наверное, или под сорок, талии особой нет, но и лишних телес нет, хотя всё на месте. Правильно, что позволяет себе в обтяжку одеваться. Ноги длинные… изгиб руки этой, голосующей… стрижка короткая вроде… но не в этом дело! Нет, тут другое что-то…
Игорь плавно остановился возле голосующей, разблокировал двери и приоткрыл правую.
– Минутку, Саш, – услышал он, – вот машина остановилась. До Лефортова довезёте? Двести.
– Садитесь. – Крюк получался совсем небольшой, можно сказать, никакой даже и не крюк.
Женщина, продолжая разговаривать по телефону, села в машину. На Игоря она не взглянула, а вот он на неё – посмотрел. Он правильно угадал возраст. Тридцать шесть ей. Ирке.
Давненько не виделись. Девятнадцать лет. Постарела, конечно, – вон морщинок у глаз сколько, – но вполне ещё. Усталой, правда, выглядит… причёску зря сменила, роскошные же были волосы… и цвет волос… седина, наверное, появилась… а всё равно очень даже…
Никогда, почти никогда она не была в его вкусе, однако жизнь тогда, девятнадцать лет назад, так повернулась… С тех пор вкус у него другой стал, что ли…
Ирина закончила разговор и впервые посмотрела на своего «бомбилу». Посмотрела равнодушно и, ничего не сказав, отвернулась.
– Привет, Ир, – произнёс Игорь. – Не узнала, что ли?
– Привет, Игорь, – ответила Ира. – Узнала, почему же?
– А чего молчишь?
– А о чём говорить?
– А, вот что…
– Знаешь, Костромин, – сказала Ира, – если бы я знала, что это ты, в жизни бы не села в эту машину. Ну, теперь уж вылезать глупо. Хотя, если хочешь, я выйду.
– Да уж сиди, – буркнул Игорь.
– Тогда давай помолчим, – подвела итог Ира, – потому что говорить и вправду не о чем. Скажи только, курить у тебя можно?
– Кури, – разрешил Игорь. – Окошко только приоткрой.
Ира закурила, Игорь тоже. Движение опять уплотнилось, они ползли по позднеутренней Москве, и Игорь вспоминал.
…Ирка считалась секс-звездой школы. На неё, гибкую, большеглазую, по-восточному яркую – сказывалась кровь матери-узбечки, – в разное время западали почти все одноклассники и не меньше половины пацанов из параллельных классов, да и из предыдущего выпуска тоже. Игорь оставался чуть ли не единственным в классе, не поддавшимся этой чуме. «Не в моём вкусе», – упрямо говорил он. И не врал.
Превращение в женщину началось у Ирки намного раньше, чем у других девчонок. И – это Игорь понял уже потом – превращение не только внешнее. По-простому говоря, Ирке безумно, а до поры, скорее всего, и безотчётно, хотелось мужика. А одноклассники говорили ещё проще: Самарина, она, сука, страстная.
И сплетничали. Класса с девятого, если не с восьмого, языки на её счёт чесать начали. То кто-нибудь видел, как Ирка с кем-то из соседней школы обжималась, и якобы задыхалась и стонала. То она будто бы в школе в мужской туалет тайно проникла, заперлась в кабинке и из неё подглядывала. То ещё что, вплоть до рассказов, как следили за ней скрытно, и доследили до самого дома, и залезли по водосточной трубе к её окну, и увидели, как она разделась догола, и легла на кровать, и раскинула ноги, и стала мять себя там… «Фу, гадость!» – ужасались слушатели.
Игорь во всё это не особенно верил, да и не слишком интересовался. «Не в моём вкусе».
Девчонки к Самариной стали относиться холодно, и беспристрастному Игорю было ясно, что – завидуют.
А сама Ирка, до которой, конечно, какие-то слухи доходили, виду абсолютно не подавала. И на неприязнь одноклассниц тоже никак не реагировала. Достойно уважения, мимоходом решил тогда Игорь.
А в выпускной год их класс охватила походомания. Собирались рано утром, почти все, на каком-нибудь вокзале – то Казанском, то Ярославском, то Белорусском, – садились на электричку и ехали в лесные места. Ставили палатки, разводили костёр. Пели, слава Богу, совсем не много – дребезжащие гитары у них почему-то особо не котировалось, – зато много играли. Футбол, волейбол, бадминтон. Картишки, само собой, – но это уже, пожалуй, из области флирта. Выпивали, избегая бдительного ока классной дамы, обречённо таскавшейся с ними в эти походы. Ну, и волю бурлящим гормонам давали, хотя и в меру.
Ночевали вполне целомудренно: по трое – четверо в палатке, мальчики отдельно, девочки отдельно. На следующий день возвращались, довольные и полные желания повторить. Некоторые – со следами засосов на шее.
В общем, всё – как всегда и бывает.
В первых двух таких походах Игорь с Ириной практически не пересекался. Он в то время обхаживал Леночку Сорокину, новенькую. Скромно так обхаживал, сидел с ней рядышком у костра, за ручку держал. А Ирка вовсю крутила с весельчаком Славиком Ропчей, носившим до десятого класса прозвище Дистрофик, но вдруг вымахавшем далеко за метр восемьдесят и устрашающе раздавшемся в плечах. Вот у них-то обоих синяки на шеях после походов держались по неделе… А что у них там (и не только там) ещё было, Славик не рассказывал.
К третьему походу новенькая Игорю уже поднадоела, провёл он этот поход этаким Чайльд-Гарольдом. И Славик с Иркой тоже почему-то держались порознь.
А в четвёртом, последнем, их, Игоря и Ирину, ни с того, казалось бы, ни с сего притянуло друг к другу.
Был роскошный май, до начала выпускных оставалось недели две. Всё забылось, вся суета осталась там, в городе, а тут, на природе, начинался вечер, горел костёр, кто-то всё-таки забренчал на плохо настроенной гитаре, принялись нестройно подпевать… Ирина сидела в отдаленьи, одна, на толстом стволе поваленной сосны. Сидела неподвижно, смотрела куда-то в сторону.
Игорь тихо отошёл от костра и сел рядом с ней.
– Что загрустила, Ириш? – мягко спросил он.
– Да нет, – помедлив, ответила Ира, – не загрустила… Хотя вообще-то да…
Она покосилась на Игоря и невесело улыбнулась:
– Не знаю…
– Не грусти, – сказал он, похлопал Иру по руке и удивился – до чего же холодная!
– Мёрзнешь? – спросил он.
– Да как-то… – выговорила она и повторила, – не знаю…
Игорь обнял Иру за плечи и легонько притянул к себе. Она замерла, а его сердце вдруг громко забилось. «Ах, какая девчонка-то!» – подумал он в смятении. – «Как же я раньше не замечал?»
– Давай пройдёмся, – предложил он вполголоса. – А то до костра далеко, не доходит тепло, а подходить неохота. Поют, опять же…
Ира рассмеялась:
– Ага, поют… Правда, пройтись бы хорошо.
И они прошлись. И о чём-то говорили. И стали целоваться, и целовались неистово, и потом – Игорь не помнил как – оказались в палатке, и продолжали, уже лёжа, целоваться, и он что-то говорил, а Ирка плакала и смеялась, и он запустил руки ей под футболку, и неловко разъял какие-то крючочки на спине, и осторожно сжал правую грудь, и грудь эта, горячая, круглая, не поместилась в его ладонь, и Ирка кусала свои и его губы и тяжело дышала, и он расстегнул ей джинсы, и залез рукой в её трусики, и ощутил обильную влагу, и попытался раздвинуть ей ноги посильнее, но она сдавленно прошептала «нет», и тоже расстегнула ему джинсы, и тоже запустила руку, и сознание ушло от обоих под звуки фальшиво распеваемой одноклассниками песни из мультфильма «Бременские музыканты»…
Так начался роман, продлившийся два месяца.
Уже в понедельник у них ВСЁ произошло. Как-то буднично, можно сказать – по-семейному. Игорь проводил Иру после школы, зашёл, естественно, к ней домой, она даже покормила его, потом ушла в ванную и вышла из неё завёрнутой в большое мохнатое полотенце. Подбородком показала Игорю, чтобы он тоже шёл в ванную, и – расстелила постель в спальне.
Всё получилось хорошо, даже великолепно. Ирка, с её-то репутацией, оказалась девственницей, и приглушённо охнула от боли, когда Игорь отчаянным ударом проник в неё на всю длину, и что-то в ней будто бы лопнуло, но уже через мгновение возобновился её придушенный, а потом громче и громче, стон.
Что уж там, Игорь был горд собой.
И Иркой – тоже.
На какое-то время ему показалось, что они по-настоящему созданы друг для друга. И в сексе, и просто в жизни. Жениться он, правда, не собирался – рано. В институт поступить, окончить, зарабатывать начать, а там видно будет. Да и вообще, женатым он тогда себя никак не представлял. Но уж если и жениться, то – только на Ирке, такой горячей, такой заводной и такой всё понимающей.
Он никогда не говорил с ней об этом. Просто хорошо вместе – чего ещё надо? Тем более, что, как выяснилось, Ирка уже два года была в него влюблена.
И о другом они не говорили – о её репутации, и о Славике Ропче, и о том якобы парне из соседней школы. Ни о чём таком. В голову не приходило об этом вспоминать.
Они почти не расставались в эти два месяца, и не уставали друг от друга. В опасные дни Ирка, правда, к себе его не подпускала. «Стой тут, ближе, чем на три метра не подходи», – говорила она, смеясь. Но даже в эти дни, как и в критические, ему было хорошо с ней. А уж в безопасные…
Прошли экзамены, и выпускной вечер прошёл. Игорь готовился к вступительным, кое-как, конечно. Ирка тоже готовилась, но вот это его только раздражало слегка.
А потом произошло то, что произошло.
Они собрались в кино. Пришли рано, решили подождать полчасика в парке. Сидели на скамейке, держась за руки, говорили о каких-то пустяках. И раздался голос:
– Эй, щенок, ну-ка встать!
Череп. Вова Новосёлов, на два года старше их. Тупой кабан в центнер весом, получивший кличку с тех давних пор, как был побрит наголо по случаю стригущего лишая. Его с Витькой Черноусовым приметили и взяли под крыло районные братки. Витьку, правда, призвали в армию, а вот Череп никуда не делся – откосил с помощью справки из психдиспансера.
– Встать, говорю!
Был он то ли пьян, то ли и вправду безумен…
Игорь медленно поднялся, Ирина встала рядом, крепко взяла его под руку.
– Витёк служит, – надрывно произнёс Череп, – деды его обижают, хлеб отбирают, а ты тут с бл*дьми рассиживаешься? А ну, смирррна!!!
Краем глаза Игорь увидел, как румянец словно ластиком стёрся с Иркиной щеки. И почувствовал, как она сжала его локоть.
– Я кому сказал?! Смирррна!!!
Череп сделал шаг к ним. Игорь посмотрел прямо ему в глаза и не увидел там ничего. Вообще ничего.
– Пойдём, Игорь, – сказала Ирка.
– Я тебе пойду! – рявкнул Череп. – Последний раз говорю: смирррна!!!
И тут… Игорь высвободил руку, занёс её и изо всех сил ударил по ненавистной харе. И сразу же мир взорвался, и ничего не стало…
Нет, не так…
Игорь высвободил руку, повернулся и побежал. Он слышал сзади тяжёлый топот, но знал, что бегун из Черепа никакой. А Ирка успеет улизнуть… Он бежал, не оборачиваясь, и уже этого топота не слышал, и всё бежал…
Нет, не так…
Игорь высвободил руку – и встал по стойке «смирно». А Ирка повернулась и ушла. И Череп, усевшись на их скамейку, продержал его так полчаса, а потом отпустил…
Больше он с Иркой не встречался. Даже попыток не делал. И она – тоже.
Позже Игорь понял, что это был переломный момент в его жизни, и благодарил судьбу, что всё произошло именно так. Как-то так…
Потому что, если бы не это – ну, что, поженились бы они рано или поздно, детей бы настрогали, и Ирка со своей физиологией наверняка бы гулять от него стала, и вообще – получилась бы люмпенская семья, типа соседей, гадящих прямо перед собственным порогом, и вообще, и вообще, и вообще…
А так он – то, что он есть. И другим быть не хотел бы. И точка.
…Они подъезжали к Лефортову.
– Тебе конкретно куда? – спросил Игорь.
– В Краснокурсантский, если не трудно.
– Да чего ж трудного? – Игорь перестроился, готовясь к манёвру. – Ты бы хоть пару слов о себе сказала!
– Пару слов скажу, – ответила вдруг Ирина. – Уехала тогда в Ленинград. Поступила. Замуж вышла. Развелась. Распределилась в Мурманск. Снова замуж вышла, снова развелась. Детей нет. Приезжала к родителям на могилу. Всё. Удовлетворён?
Игорь помолчал немного. Потом спросил:
– А ты меня ни о чём спросить не хочешь? – Он хмыкнул. – Я тоже пару слов сказать могу.
– А пожалуй, – медленно проговорила Ирина. – Скажи мне, ты помнишь, о чём мы говорили… ну тогда… в последний момент… ну, на скамейке?
– Да нет, – удивился Игорь, – откуда? Сколько лет прошло…
– Я тебе напомню. Мы обсуждали – в шутку, наверное, – как пойдёт мне двойная фамилия. Костромина-Самарина. Красиво, правда? Слава Богу и спасибо тому уроду, не дошло до этого.
Свернули в Краснокурсантский.
– Вот здесь останови, пожалуйста.
Игорь аккуратно притёрся к бордюру.
– Телефон хоть оставь, – попросил он на всякий случай.
Ирина изумлённо посмотрела на него. Потом молча вынула из сумочки кошелёк, из кошелька – две сотенные. Протянула Игорю.
– Ты что, больная? – спросил Игорь.
Она, не отвечая, положила деньги на торпеду, открыла дверь, вышла и двинулась по тротуару.
Игорь пару мгновений пару мгновений смотрел на неё, потом спрятал деньги и тронулся в сторону работы.
На сердце стало пасмурно, но это быстро прошло. Крюк оказался никаким не крюком, движение здесь было почти беспрепятственным. Он доехал до офиса даже быстрее, чем планировал, и, паркуясь, подумал, что как с утра день обещал быть неплохим, так, похоже, и будет. И погодка хороша.
Правда, такого качества кофе получался у него только на одного. На двоих почему-то выходило заметно хуже. Души, что ли, половину только вкладывал?
Игорь сделал последний глоток и, сразу вслед, последнюю затяжку. Великолепно. Почти как одновременный оргазм.
Он проснулся окончательно и посмотрел в окно. Действительно, день обещал быть неплохим. Утро, во всяком случае, радовало. Солнце, разрозненные пёрышки облаков, юная зелень листвы. Тихо, тепло. Кажется, эта бесконечная осень, задержавшаяся на всю зиму и растянувшаяся ещё на половину весны, наконец-то сдохла. Аминь!
Пора на работу, без пяти десять уже.
Лестничная площадка немного сбила настроение: весь пол покрыт ровным слоем шелухи от семечек вперемешку с окурками. Игорь резко повернулся с соседской двери и длинно позвонил. Ну, глядите, предупреждали вас… Никто не открыл – соседи, люмпены чёртовы, видно, уже давно на работах своих быдлячьих, а дети их, подрастающие люмпены, в школе, наверное. А скорее – шляются где-нибудь по улицам, имбецилы. Ладно, вечером…
Лифт, как всегда, настроения тоже не улучшил. В общем, всё довольно быстро пришло почти на круги своя. Почти – потому что сверкание машины, помытой с вечера, порадовало глаз и вернуло ощущение хорошего дня.
Поехали.
Движение в сторону центра, естественно, было плотным, приходилось даже надолго останавливаться, но по этому поводу Игорь не переживал. До работы доберётся к двенадцати, зато проторчит там часов до десяти вечера. Времени на всё хватит – и состояние тихого ужаса у подчинённых поддержать, и по-настоящему поработать после шести. Он – сова, встаёт поздно, для него полдень – ещё утро, зато полночь – ещё не ночь. С женой вон из-за этого видится практически только по выходным, и то ничего, привыкли оба. Не говоря уж о сыне.
А пробка – дело житейское, нам не подвластное, чего дёргаться-то зря? Лучше подумать о чём-нибудь полезном. А ещё лучше – о приятном.
О полезном Игорь решил пока не думать – план на день в целом ясен, не стоит голову забивать. Если что неординарное – позвонят. Пока же телефон молчит, и очень хорошо.
Значит, о приятном.
Погодка, значит, радостная… девушки… а в субботу с утра пораньше – в Шереметьево… и шесть дней в Париже…
«Москва, Москва, люблю тебя, как сын!» – подумал Игорь и представил, как стоит на пересечении Сен-Жермена с Сен-Мишелем, прикидывая, куда бы двинуться дальше. На Муффтар, пожалуй…
Игорь действительно любил Москву, как нормальный сын любит свою мать, даже понимая, что она, допустим, не слишком хороша фигурой, или, например, что характер у неё… скажем так, вздорный. И Париж он обожал, тоже сознавая, что есть города и прекраснее. Много таких. Но Париж был для него вроде толстого, феерически весёлого, даже сумасбродного дядьки, от которого, если ты пацан, отойти невозможно. И как минимум раз в год Игорь выбирал подходящую неделю с удобно сдвинутыми выходными – и летел в Париж. Один. Выключив телефон, он погружался в этот город, и отходил душой, и заряжался энергией до следующей такой поездки. Ни в каком отпуске так отдохнуть никогда не удавалось.
Он ни в ком не нуждался там, в Париже. В женщине если только, иногда. Да и то больше из интереса. Игорю всегда нравились француженки. Не носатые, костлявые, холодные, высокомерные аристократки, а жизнерадостные плебейки, с высокими скулами, характерно вздёрнутыми аккуратными носиками, вьющимися волосами, крепкими фигурками.
Первая его такая француженка оказалась, правда, с Украины. Но, надо признать, и она, в общем, не подкачала. А потом он уже не ошибался.
Впрочем, всё это были – так, незначительные эпизоды. Не за этим Игорь летал в Париж.
Можно бы на этот раз к мулатке какой-нибудь подкатиться. А можно и не подкатываться. Свобода!
После второй эстакады поток машин немного разредился. Игорь привычно перестроился из левого ряда в правый – здесь это была самая выгодная позиция, – показал средний палец дебилу, возмущённо бибикнувшему из своего убогого «Рено», и прибавил газу.
На краю тротуара, расслабленно подняв правую руку, стояла женщина.
Игоря словно что-то толкнуло в сердце, и он притормозил. Лица женщины было не разглядеть – левой она плотно прижимала к уху мобильник, – но в фигуре Игорю почудилось нечто такое… То ли знакомое, то ли, наоборот, будущее, но прямо к нему относящееся…
Он никогда не разменивался на извоз. Один-единственный раз в жизни пожалел щуплого солдатика, уныло и безнадёжно голосовавшего на Кольцевой. И пожалел, что пожалел, потому что служивый оказался одержимым чудовищным словесным поносом. Игорь вытерпел минут двадцать, а потом сказал, что ему надо срочно сворачивать, и высадил бедолагу. Ничего, пацан, доберёшься, сказал он, погода неплохая, дождя, может, и не будет, бывай.
И женщин никогда так не отлавливал. Не его это стиль, да и вообще – дома он этим не занимался. Категорически.
Но тут – Игорь не мог объяснить причин, однако рука сама включила указатель поворота, а нога отпустила газ и придавила тормоз.
Что-то было в этой женщине. Фигура не девичья, тридцать пять, наверное, или под сорок, талии особой нет, но и лишних телес нет, хотя всё на месте. Правильно, что позволяет себе в обтяжку одеваться. Ноги длинные… изгиб руки этой, голосующей… стрижка короткая вроде… но не в этом дело! Нет, тут другое что-то…
Игорь плавно остановился возле голосующей, разблокировал двери и приоткрыл правую.
– Минутку, Саш, – услышал он, – вот машина остановилась. До Лефортова довезёте? Двести.
– Садитесь. – Крюк получался совсем небольшой, можно сказать, никакой даже и не крюк.
Женщина, продолжая разговаривать по телефону, села в машину. На Игоря она не взглянула, а вот он на неё – посмотрел. Он правильно угадал возраст. Тридцать шесть ей. Ирке.
Давненько не виделись. Девятнадцать лет. Постарела, конечно, – вон морщинок у глаз сколько, – но вполне ещё. Усталой, правда, выглядит… причёску зря сменила, роскошные же были волосы… и цвет волос… седина, наверное, появилась… а всё равно очень даже…
Никогда, почти никогда она не была в его вкусе, однако жизнь тогда, девятнадцать лет назад, так повернулась… С тех пор вкус у него другой стал, что ли…
Ирина закончила разговор и впервые посмотрела на своего «бомбилу». Посмотрела равнодушно и, ничего не сказав, отвернулась.
– Привет, Ир, – произнёс Игорь. – Не узнала, что ли?
– Привет, Игорь, – ответила Ира. – Узнала, почему же?
– А чего молчишь?
– А о чём говорить?
– А, вот что…
– Знаешь, Костромин, – сказала Ира, – если бы я знала, что это ты, в жизни бы не села в эту машину. Ну, теперь уж вылезать глупо. Хотя, если хочешь, я выйду.
– Да уж сиди, – буркнул Игорь.
– Тогда давай помолчим, – подвела итог Ира, – потому что говорить и вправду не о чем. Скажи только, курить у тебя можно?
– Кури, – разрешил Игорь. – Окошко только приоткрой.
Ира закурила, Игорь тоже. Движение опять уплотнилось, они ползли по позднеутренней Москве, и Игорь вспоминал.
…Ирка считалась секс-звездой школы. На неё, гибкую, большеглазую, по-восточному яркую – сказывалась кровь матери-узбечки, – в разное время западали почти все одноклассники и не меньше половины пацанов из параллельных классов, да и из предыдущего выпуска тоже. Игорь оставался чуть ли не единственным в классе, не поддавшимся этой чуме. «Не в моём вкусе», – упрямо говорил он. И не врал.
Превращение в женщину началось у Ирки намного раньше, чем у других девчонок. И – это Игорь понял уже потом – превращение не только внешнее. По-простому говоря, Ирке безумно, а до поры, скорее всего, и безотчётно, хотелось мужика. А одноклассники говорили ещё проще: Самарина, она, сука, страстная.
И сплетничали. Класса с девятого, если не с восьмого, языки на её счёт чесать начали. То кто-нибудь видел, как Ирка с кем-то из соседней школы обжималась, и якобы задыхалась и стонала. То она будто бы в школе в мужской туалет тайно проникла, заперлась в кабинке и из неё подглядывала. То ещё что, вплоть до рассказов, как следили за ней скрытно, и доследили до самого дома, и залезли по водосточной трубе к её окну, и увидели, как она разделась догола, и легла на кровать, и раскинула ноги, и стала мять себя там… «Фу, гадость!» – ужасались слушатели.
Игорь во всё это не особенно верил, да и не слишком интересовался. «Не в моём вкусе».
Девчонки к Самариной стали относиться холодно, и беспристрастному Игорю было ясно, что – завидуют.
А сама Ирка, до которой, конечно, какие-то слухи доходили, виду абсолютно не подавала. И на неприязнь одноклассниц тоже никак не реагировала. Достойно уважения, мимоходом решил тогда Игорь.
А в выпускной год их класс охватила походомания. Собирались рано утром, почти все, на каком-нибудь вокзале – то Казанском, то Ярославском, то Белорусском, – садились на электричку и ехали в лесные места. Ставили палатки, разводили костёр. Пели, слава Богу, совсем не много – дребезжащие гитары у них почему-то особо не котировалось, – зато много играли. Футбол, волейбол, бадминтон. Картишки, само собой, – но это уже, пожалуй, из области флирта. Выпивали, избегая бдительного ока классной дамы, обречённо таскавшейся с ними в эти походы. Ну, и волю бурлящим гормонам давали, хотя и в меру.
Ночевали вполне целомудренно: по трое – четверо в палатке, мальчики отдельно, девочки отдельно. На следующий день возвращались, довольные и полные желания повторить. Некоторые – со следами засосов на шее.
В общем, всё – как всегда и бывает.
В первых двух таких походах Игорь с Ириной практически не пересекался. Он в то время обхаживал Леночку Сорокину, новенькую. Скромно так обхаживал, сидел с ней рядышком у костра, за ручку держал. А Ирка вовсю крутила с весельчаком Славиком Ропчей, носившим до десятого класса прозвище Дистрофик, но вдруг вымахавшем далеко за метр восемьдесят и устрашающе раздавшемся в плечах. Вот у них-то обоих синяки на шеях после походов держались по неделе… А что у них там (и не только там) ещё было, Славик не рассказывал.
К третьему походу новенькая Игорю уже поднадоела, провёл он этот поход этаким Чайльд-Гарольдом. И Славик с Иркой тоже почему-то держались порознь.
А в четвёртом, последнем, их, Игоря и Ирину, ни с того, казалось бы, ни с сего притянуло друг к другу.
Был роскошный май, до начала выпускных оставалось недели две. Всё забылось, вся суета осталась там, в городе, а тут, на природе, начинался вечер, горел костёр, кто-то всё-таки забренчал на плохо настроенной гитаре, принялись нестройно подпевать… Ирина сидела в отдаленьи, одна, на толстом стволе поваленной сосны. Сидела неподвижно, смотрела куда-то в сторону.
Игорь тихо отошёл от костра и сел рядом с ней.
– Что загрустила, Ириш? – мягко спросил он.
– Да нет, – помедлив, ответила Ира, – не загрустила… Хотя вообще-то да…
Она покосилась на Игоря и невесело улыбнулась:
– Не знаю…
– Не грусти, – сказал он, похлопал Иру по руке и удивился – до чего же холодная!
– Мёрзнешь? – спросил он.
– Да как-то… – выговорила она и повторила, – не знаю…
Игорь обнял Иру за плечи и легонько притянул к себе. Она замерла, а его сердце вдруг громко забилось. «Ах, какая девчонка-то!» – подумал он в смятении. – «Как же я раньше не замечал?»
– Давай пройдёмся, – предложил он вполголоса. – А то до костра далеко, не доходит тепло, а подходить неохота. Поют, опять же…
Ира рассмеялась:
– Ага, поют… Правда, пройтись бы хорошо.
И они прошлись. И о чём-то говорили. И стали целоваться, и целовались неистово, и потом – Игорь не помнил как – оказались в палатке, и продолжали, уже лёжа, целоваться, и он что-то говорил, а Ирка плакала и смеялась, и он запустил руки ей под футболку, и неловко разъял какие-то крючочки на спине, и осторожно сжал правую грудь, и грудь эта, горячая, круглая, не поместилась в его ладонь, и Ирка кусала свои и его губы и тяжело дышала, и он расстегнул ей джинсы, и залез рукой в её трусики, и ощутил обильную влагу, и попытался раздвинуть ей ноги посильнее, но она сдавленно прошептала «нет», и тоже расстегнула ему джинсы, и тоже запустила руку, и сознание ушло от обоих под звуки фальшиво распеваемой одноклассниками песни из мультфильма «Бременские музыканты»…
Так начался роман, продлившийся два месяца.
Уже в понедельник у них ВСЁ произошло. Как-то буднично, можно сказать – по-семейному. Игорь проводил Иру после школы, зашёл, естественно, к ней домой, она даже покормила его, потом ушла в ванную и вышла из неё завёрнутой в большое мохнатое полотенце. Подбородком показала Игорю, чтобы он тоже шёл в ванную, и – расстелила постель в спальне.
Всё получилось хорошо, даже великолепно. Ирка, с её-то репутацией, оказалась девственницей, и приглушённо охнула от боли, когда Игорь отчаянным ударом проник в неё на всю длину, и что-то в ней будто бы лопнуло, но уже через мгновение возобновился её придушенный, а потом громче и громче, стон.
Что уж там, Игорь был горд собой.
И Иркой – тоже.
На какое-то время ему показалось, что они по-настоящему созданы друг для друга. И в сексе, и просто в жизни. Жениться он, правда, не собирался – рано. В институт поступить, окончить, зарабатывать начать, а там видно будет. Да и вообще, женатым он тогда себя никак не представлял. Но уж если и жениться, то – только на Ирке, такой горячей, такой заводной и такой всё понимающей.
Он никогда не говорил с ней об этом. Просто хорошо вместе – чего ещё надо? Тем более, что, как выяснилось, Ирка уже два года была в него влюблена.
И о другом они не говорили – о её репутации, и о Славике Ропче, и о том якобы парне из соседней школы. Ни о чём таком. В голову не приходило об этом вспоминать.
Они почти не расставались в эти два месяца, и не уставали друг от друга. В опасные дни Ирка, правда, к себе его не подпускала. «Стой тут, ближе, чем на три метра не подходи», – говорила она, смеясь. Но даже в эти дни, как и в критические, ему было хорошо с ней. А уж в безопасные…
Прошли экзамены, и выпускной вечер прошёл. Игорь готовился к вступительным, кое-как, конечно. Ирка тоже готовилась, но вот это его только раздражало слегка.
А потом произошло то, что произошло.
Они собрались в кино. Пришли рано, решили подождать полчасика в парке. Сидели на скамейке, держась за руки, говорили о каких-то пустяках. И раздался голос:
– Эй, щенок, ну-ка встать!
Череп. Вова Новосёлов, на два года старше их. Тупой кабан в центнер весом, получивший кличку с тех давних пор, как был побрит наголо по случаю стригущего лишая. Его с Витькой Черноусовым приметили и взяли под крыло районные братки. Витьку, правда, призвали в армию, а вот Череп никуда не делся – откосил с помощью справки из психдиспансера.
– Встать, говорю!
Был он то ли пьян, то ли и вправду безумен…
Игорь медленно поднялся, Ирина встала рядом, крепко взяла его под руку.
– Витёк служит, – надрывно произнёс Череп, – деды его обижают, хлеб отбирают, а ты тут с бл*дьми рассиживаешься? А ну, смирррна!!!
Краем глаза Игорь увидел, как румянец словно ластиком стёрся с Иркиной щеки. И почувствовал, как она сжала его локоть.
– Я кому сказал?! Смирррна!!!
Череп сделал шаг к ним. Игорь посмотрел прямо ему в глаза и не увидел там ничего. Вообще ничего.
– Пойдём, Игорь, – сказала Ирка.
– Я тебе пойду! – рявкнул Череп. – Последний раз говорю: смирррна!!!
И тут… Игорь высвободил руку, занёс её и изо всех сил ударил по ненавистной харе. И сразу же мир взорвался, и ничего не стало…
Нет, не так…
Игорь высвободил руку, повернулся и побежал. Он слышал сзади тяжёлый топот, но знал, что бегун из Черепа никакой. А Ирка успеет улизнуть… Он бежал, не оборачиваясь, и уже этого топота не слышал, и всё бежал…
Нет, не так…
Игорь высвободил руку – и встал по стойке «смирно». А Ирка повернулась и ушла. И Череп, усевшись на их скамейку, продержал его так полчаса, а потом отпустил…
Больше он с Иркой не встречался. Даже попыток не делал. И она – тоже.
Позже Игорь понял, что это был переломный момент в его жизни, и благодарил судьбу, что всё произошло именно так. Как-то так…
Потому что, если бы не это – ну, что, поженились бы они рано или поздно, детей бы настрогали, и Ирка со своей физиологией наверняка бы гулять от него стала, и вообще – получилась бы люмпенская семья, типа соседей, гадящих прямо перед собственным порогом, и вообще, и вообще, и вообще…
А так он – то, что он есть. И другим быть не хотел бы. И точка.
…Они подъезжали к Лефортову.
– Тебе конкретно куда? – спросил Игорь.
– В Краснокурсантский, если не трудно.
– Да чего ж трудного? – Игорь перестроился, готовясь к манёвру. – Ты бы хоть пару слов о себе сказала!
– Пару слов скажу, – ответила вдруг Ирина. – Уехала тогда в Ленинград. Поступила. Замуж вышла. Развелась. Распределилась в Мурманск. Снова замуж вышла, снова развелась. Детей нет. Приезжала к родителям на могилу. Всё. Удовлетворён?
Игорь помолчал немного. Потом спросил:
– А ты меня ни о чём спросить не хочешь? – Он хмыкнул. – Я тоже пару слов сказать могу.
– А пожалуй, – медленно проговорила Ирина. – Скажи мне, ты помнишь, о чём мы говорили… ну тогда… в последний момент… ну, на скамейке?
– Да нет, – удивился Игорь, – откуда? Сколько лет прошло…
– Я тебе напомню. Мы обсуждали – в шутку, наверное, – как пойдёт мне двойная фамилия. Костромина-Самарина. Красиво, правда? Слава Богу и спасибо тому уроду, не дошло до этого.
Свернули в Краснокурсантский.
– Вот здесь останови, пожалуйста.
Игорь аккуратно притёрся к бордюру.
– Телефон хоть оставь, – попросил он на всякий случай.
Ирина изумлённо посмотрела на него. Потом молча вынула из сумочки кошелёк, из кошелька – две сотенные. Протянула Игорю.
– Ты что, больная? – спросил Игорь.
Она, не отвечая, положила деньги на торпеду, открыла дверь, вышла и двинулась по тротуару.
Игорь пару мгновений пару мгновений смотрел на неё, потом спрятал деньги и тронулся в сторону работы.
На сердце стало пасмурно, но это быстро прошло. Крюк оказался никаким не крюком, движение здесь было почти беспрепятственным. Он доехал до офиса даже быстрее, чем планировал, и, паркуясь, подумал, что как с утра день обещал быть неплохим, так, похоже, и будет. И погодка хороша.
Комментарии19
