Мое депрессивное творчество

Но не успела. Опоздала. Он сам закрыл над ней крышку гроба. Он поставил подножку, и она упала. Теперь темно. Лишь черви, копошась в ее теле, смердят, утопая в самих себе. Но ей не противно, не страшно, не жалко. Отдаться им! Их сотни, тысячи, сотни тысяч. Они ждали, когда она придет, и они набросятся. Снимут одежду, кожу. Снимут все. Съедят до костей, до пепла. Лишь пепел и кости, томящиеся в деревянной коробке.
Они въедаются все глубже, в самое сердце, в душу, от которой остались одни лохмотья, обрывки. Она стала похожа на решето, сквозь которое просеивают ее любовь, превращенную в пыль. Лишь пыль и мгла, лишь смрад и черви, лишь крышка гроба над головой и два метра сырой земли.
Но слезы сочатся, смешиваясь с грязью, остатками разлагающегося тела и червями. Слезы, которые, высыхая, оставляют соленые дорожки на впалых щеках и тонкой шее. И мокрые ресницы тянут вниз, на дно.
Он отнял ее любовь, выскреб ее душу, и, поднеся к обрыву, отпустил. И она летела. Молча. Так долго. Ни слезинки из глаз, ни упрека из уст. Лишь ветер по щекам, лишь камни по спине. Она видела небо. Голубое-голубое. Последний раз она видела небо. Таким. Он накрыл его черным плащом вечной ночи. Теперь оно смотрело на нее тысячей слезящихся глаз, готовое разрыдаться в любой момент. Она темнее ночи, чернее тучи.
Тошно, тошно. Все давит, разрывает на клочья. Лопаются красные от слез глаза. Лопаются вены. Бурлящая кровь разъедает их, съедает их без остатка. Руки в кровь, пальцы бритвой. Губы ссохлись, треснули, лопнули – не смочить, не исправить. Глаза застыли, нет слез. Лишь мысли, мысли, везде мысли. Им тесно в голове и они болтаются сзади длинными, черными нитями, переплетаясь друг с другом в беспорядочные клубки. Тянут так сильно, что открывается рот, рождая стон. Слабый, хриплый, еле слышный, еле уловимый стон. Рыдание без слез, смех без улыбки.
Мысли испепеляют ее, даже мысли съедают ее без остатка. Холодные, черствые мысли. Чувства замерзают, но не остывают. Холодно, так холодно. И пар изо рта, и обледенели губы, и рассыпались пальцы …
Темно. Темно. Она ждет темноты и холода, пустоты, пропасти, провала. Шагнуть, не ждать. Всего один шаг. Уже темно. Темно и холодно. Они молчат. Леденящее молчание. Она их чувствует лишь кожей, холодной кожей своего тела.
Но вдруг оттаяла! Обнажена до костей. Уже не холодно, но по прежнему темно, темно и спокойно. Лишь ресницы все еще хранят на себе привкус соли, лишь горечь в ушах, и длинные белые волосы секутся, ломаются и падают вниз, в холодную темноту.
Море. Ветер. Он бесстыдно ласкал ее кожу, но, внезапно пугаясь, прятался в волосах, теребя их и играя с ними. Перебирал каждый волосок, заходя то с одной, то с другой стороны, касался уха, шеи, сбегал по груди вниз к ее ногам, облизанным морем, пытаясь закутать их, согреть. Прикосновения моря оставляли на себе серебристый налет, который, ласкаясь, уносит ветер. Все. И лишь жалкая оболочка на берегу, глупая оболочка полная слез.
Все… и вздох, и ветер!




21.04.03г.