Гречка

Никто, правда, не смеялся, когда он принёс варёную гречку Лидке-детдомовке, которую почему-то не кормили в "казённом доме" две недели.
Подруги Лидки говорили:
- За провинность. К воспитателю не пошла вечером.

А Валерка ничего не сказал, только все эти две недели носил в кульке, сложенном из трёх газет, чуть тёплую, "укутанную", как он сам говорил, варёную гречку. И Лидка ела её торопливо на высоком школьном подоконнике, привставая на цыпочки и шикая, обжигающе наталкиваясь животом на зеленую гармошку отопления. А Валерка стоял рядом и молчал, иногда приговаривая:
- Ешь-ешь, от гречки расти шибче будешь, она защитница от всех болезней.
А через месяц Лидка опять была в синяках и голодная, и он опять её кормил. А потом аккуратно собирал осбоводившиеся газеты и уходил, не дожидаясь благодарностей.

Он вообще ничего особого не ждал, какие уж тут благодарности. Вот и в таборе, когда пацаны с близлежащих бараков приходили послушать песни, Валерка оставлял кулёк гречки у палатки баро, вежливо здоровался с ним самим, а потом присаживался у костра и слушал, как поёт маленькая Гелька, его одноклассница, в которую, как многие знали, он тайно был влюблён и даже тайком засовывал ей в портфель "гостинец" - всё ту же гречку.

Гречка и стала проблемой для Валеркиной мамки. Где она прочитала про полезность этой крупы - уже не узнать. Но кормила гречкой Валерку и его сестрёнку она немилосердно, нарекая эту самую гречку единственным продуктом, не проклятым какими-то, только ей известными богами, а, потому, дОлжному быть на столе в любое время года и времени суток.

Забрали Валеркину маму, когда она посыпала гречкой дорожку к калитке. Подросший (мама ведь обещала - только на гречке и растут) Валерка отбивался, как мог, но их с сестренкой увезли в милицию, о п р е д е л и в, а мама начала свои бесконечные дни в местной психиатрической больнице. Проведя там много лет, она стала спокойной и неагрессивной. В отличие от своего сына, который, говорят, в голодные девяностые, когда для больных варили даже старые конские кости, выброшенные на свалку, попытался покормить маму привезенным мешочком отборной гречки. Вёл он себя грубо, ломился в двери и, увы, пришлось вызвать милицию. После отъезда стражей порядка у ворот учреждения осталась только рассыпаная гречка и старый потертый холщовый мешочек, вскоре унесенный налетевшим ураганом. Гречку быстро склевали окрестные голуби, невзирая на кровь, впитанную зерном. Кровь была Валеркина - "сопротивление властям", агрессия - он просто не думал, что поездка к маме обернется разборками с милицией. И впервые в жизни попытался подраться. Но два сержанта ели, в отличие от Валерки, мясо и каждый день, что и предопределило исход схватки.
Отбитые почки дали знать о себе еще на предварительном следствии, до суда Валерка не дожил.
Похоронить его "по-тихому" помешал только цыганский табор, оказавшийся на кладбище. До самых сумерек у ограды пела что-то грустное красивая девочка в черном платке, да сидел на траве у ограды баро, не говоря ни слова.

Сейчас в психбольнице с продуктами хорошо. Поставщик, бывший местный совхоз, не отказывает в крупе, привозя, впрочем, сечку, да пересортицу. Но и этого хватает: даже известная привереда, мама Валерки - и та с радостью поглощает переваренную гречку с помощью искореженной "казённой" ложки, в очередной раз рассказывая всем окружающим, как эта крупа защищает от напастей и болезней.
Агрономом в том совхозе - Лидия Михайловна, Лидка. Гречиха в этих местах растёт не ахти, но агрономша пробует её сажать снова и снова.
Сама не знает - почему.