Подселенец

Вечером, оно, конечно, другое дело. Всякое случалось. И на бабки выставить могли кого-нибудь, и трахнуть без обоюдного согласия, бывало, даже трупы находили поутру. Но это – редко. Мусора, конечно, парк патрулировали, не без того, но, если явного криминала не было, на рожон старались не лезть. Ну, отдыхают люди, не всем же по дорогим кабакам зависать? Менты и сами не гнушались иногда на этих же лавочках вокруг Лужи посидеть, и не только во внеслужебное время.

А, вообще, парк был хороший. Про него даже как-то в областной газете писали. Типа, «маленький островок постсоциализма в диком мире чистогана». Газета, конечно, «красная» была, но тут уж – на какую денег хватило. И действительно: высаженные лет сорок с лишним назад по линеечке аллеи, многоярусный фонтан, аккуратно подстриженные кусты и даже недорогая площадка с детскими аттракционами. Этакий оазис почти, что в центре серого, заплёванного и задымлённого фабричного района. Правда, была в «оазисе» Лужа, так ведь нет в мире совершенства.

И на Берёзу с Бутыкиным внимания никто не обращал. Точнее, не акцентировал. Нет, конечно, заметили, конечно, узнали – и чего? Мало ли какие дела у двух не самых последних в городе людей? Они тебя трогают? Ну вот и ты их не трогай. Натренированным глазом Бутыкин, правда, заметил, как один из малолеток попытался направиться к ним с початой бутылкой водки, – не иначе: уважение оказать, - но его же дружки и завернули: «Типа, не мешай людям разговоры разговаривать – надо будет, сами позовут». Нет, не совсем ещё молодёжь понятия потеряла, зря её ругают.

-Не нравится мне всё это, - в очередной раз скривил морду Берёза, - ох не нравится…

«Ах, ты ж, пенёк обоссанный, - ругнулся про себя Бутыкин, - ещё цену мне тут набивать будешь…»

Берёза, меж тем, снова схватился за бутылку марочного коньяка, раскрутил её по часовой и воткнул в окружённую давно небритой щетиной пасть. Сделав пару глотков, он довольно зажмурился и на время впал в прострацию.

«Урод, - снова подумал Бутыкин, - и на кой я ему коня купил? Арзамасской бы горилкой обошёлся, клоун».

Не то, что б Бутыкину было жалко денег. Он вообще редко когда о чём-то жалел, тем более о бабках, которые давно уже утратили для него то магическое притяжение, которое имели во времена бурной молодости. Другое дело, что опухшая морда Берёзы, с его железными зубами, желтоватыми белками глаз (гепатит, к бабке не ходи), отвислым пористым шнобелем и редкой растительностью в районе темени вызывали в нём интуитивное отвращение. Плюс, конечно, застарелый запах мочи и пота и древнее тряпьё, намотанное на собеседника. Денег ему не хватает, да? Нищий такой бомжара? Ага, ещё чего кому расскажи…

Нет, равняться с Бутыкиным по деньгам Берёза, конечно не мог. Не того поля ягода. С Бутыкиным в родном Петрове по доходу могло сравниться только человека три-четыре, да и то: только «сравняться», но уж никак не переплюнуть. Да и во всей области таких нашлось бы десятка полтора-два не больше. Нет, были и более крутые, и более удачливые, но Бутыкин не жаловался – ему хватало.

Начиналось, конечно, всё как обычно: старенький видеомагнитофон «Электроника», арендованное за копейки полуподвальное помещение в заводском клубе, три десятка табуретов и Брюс Ли, Чак Норрис, а также Сильвия Кристель в главных ролях. По рубчику с носа и запретный таинственный мир Голливуда к вашим услугам. Многие так начинали, даже некоторые из тех, что сейчас по Кремлям да Думам сидят. Но это официально, т.е. то, с чего налоги платим. А вот с «варёнок» всяких из отечественных «Техасов», лоскутных турецких кожаных курток и прочей фигни, типа магнитофонов «Панасаунд», сделанных в Китае, купленных в Польше и проданных в родных пенатах, налогов как-то удавалось избежать. Нет, за место на рынке платить приходилось, да и братве отстёгивать поначалу. Но это мелочи: Налоговая больше бы слупила.

Многие на этом уровне и остались: видеосалоны, палатки на рынках, ночные ларьки… Но Бутыкин вовремя понял, что это тупик. Нет, на жизнь хватит, конечно, но так и будешь с таким бизнесом с хлеба на воду перебиваться, весь в мыле и постоянном страхе, что постучат в дверь суровые дяди в серых костюмах, да и поинтересуются: «А скажите-ка, гражданин хороший, откуда…?».

Слава Богу, Петров, город пусть и маленький, но фабричный. На девяносто тысяч населения, считая детей, пенсионеров и душевнобольных, десяток с лишним заводов. Да, многие закрылись, в связи с конверсией или ещё какими-то неприятностями: «кризис неплатежей» и т.п. Но самые мощные остались. Но оказались вынуждены жить по законам рынка, т.е. искать покупателей. Это раньше Госплан распределял что кому и куда, а теперь, извольте, капитализм показал свои железные зубы. И хоть те же отвёртки или гаечные ключи нужны всегда и везде, попробуй, найди того, кто у тебя их купит не две штуки, а два вагона? Особенно, если директор завода директором-то стал в качестве наказания – из вторых секретарей Райкома попёрли, в своё время,- главный инженер кроме производства ничего не знает и живёт до сих пор в двухкомнатной «хрущёвке», а Отдел Сбыта о сбыте, как таковом имеет самое поверхностное представление: раньше разнарядка приходила из Области – и делов.

А тут – Вадик Бутыкин. Ну вот, завелись у него какие-никакие связи за время полуподпольного бизнеса, друзья, кое-какие нарисовались, кое-какие входы-выходы. И сам он из местных: все его знают и родителей его, т.е. верят ему больше, чем пришлым всяким. А отчего же не помочь, добрым-то людям за долю малую? И помогал. И все довольны были: и руководства заводские, и клиенты и сам Бутыкин.

Курочка, как говориться, по зёрнышку клюёт, а яйцо-то вон какое большое получается. Так и Вадик: клевал-клевал, да и наклевал себе на яичко. Да не простое, а золотое. И как-то так незаметно, само собой, оказалось, что никакие серьёзные дела в городе без Вадика не решаются, и всё на нём сходится. И он, если вдруг очень захочет, может любой завод с потрохами купить, или, если обозлиться сильно, просто лицо от него отвернуть: сами выплывайте. Никто не спорит, может и выплывут, за последние лет десять новое поколение подросло: зубастое, ушлое и до бабок жадное, - может и нашло бы какие выходы. Да только директора-то старые остались, неохота им рисковать было. Так что всё шло, как шло. И почти всех это устраивало.

А с теми, кого не устраивало, Вадик разбирался сразу, жёстко, но без жестокости. Кровь лишняя никому не нужна, опять-таки, неприятности от неё всякие и слухи нехорошие. Другое дело, что те же самые бандюки, которым Вадик в своё время отстёгивал, сами теперь отстёгивали ещё большим бандюкам из столицы, а уж с теми Вадик давно был на короткой ноге. Так что, бывшая крыша теперь была в друзьях и корефанах по-жизни. Очень это в своё время помогало, да и продолжало помогать. Поэтому врагов у Вадика почти не было. Нет, конкуренты всякие и недоброжелатели были, конечно, но не враги. Получилось так.

Опять-таки, не борзел Вадик никогда, народ не злил. Город-то пролетарский, «красный пояс», как-никак, так что с людьми простыми нужно жить мирно, по-соседски. Жертвовал Бутыкин много на школы всякие, детсады, на церковь, на мечеть, на футбольную команду, на кружки в бывшем Дворце Пионеров (там он, кстати, в своё время и начинал с видеомагнитофоном), вообще мэрии. Поэтому простые люди его скорее любили, чем испытывали классовую ненависть. Домик он себе, конечно, отгрохал – будь здоров, но окружил его высоким каменным забором, так чтоб людям глаза не мозолить. И катался на Лендровере простом, а не на Лексусе или Бьюике каком. Сыну, правда, Мерс подарил, но маленький такой – кабриолет.

Т.е. нормальный мужик был Вадик Бутыкин, но была у него одна, точнее две слабости. Первая – железки всякие белые. Ну не переваривал Вадик золото, и оно, кстати, тоже отвечало ему взаимностью. Не мог Вадик золото носить: чесалось от него всё, зудело, общие самочувствие нарушалось. И золото на Вадике тоже тускнело, ломалось, портилось одним словом. Очень Бутыкина раньше эта проблема занимала, даже к экстрасенсам ходил и учёным всяким. Первые объяснили эту проблему конфликтом бутыкинской ауры и духа металла, а вторые специфической биохимией организма. Да и хрен бы с ним, подспудно Вадик золото тоже недолюбливал. А вот белое железо любил: серебро там, или платину. И при любой возможности покупал их, если художественное исполнение того стоило.

А вторая слабость – упёртость. Нет, Вадик был очень уравновешенным человеком, всегда умел найти компромисс или отход сыграть, если дело того стоило. Но клинило его иногда. И тогда уже: всё. Хоть трава не расти, хоть новый Потоп, а будет по-вадикову. И сам себя ругал потом, бывало, и локти кусал, но поделать ничего с собой не мог. По молодости эта черта скорее помогала, чем мешала – многого Бутыкин благодаря ей добился, но сейчас уже иногда становилась проблемой. Как, например, с колечком этим.

Тут как получилось-то… Жила была в родном городе Вадика бабушка – божий одуванчик Луиза Павловна Черемшинская. Никому не мешала, тихо небо коптила, в музыкальной школе детей на роялях играть учила. Даже Вадика пыталась научить в своё время. Слава богу, уже через пару недель стало ясно, что слуха у маленького Бутыкина и в помине нет, после чего вадиковы родители от этой идеи отступились, чему маленький Бутыкин и был рад чрезмерно. После этого долгое время судьбы Луизы Петровны и Вадика не пересекались. До прошлого года.

Тогда он спонсорскую помощь музыкальной школе оказывал: то ли рояль, то ли арфу какую-то подарил, не суть важно. Важно, что на торжественной части и Луиза Павловна, больная уже, присутствовала. Лет сто с лишним ей уже было, не меньше, но из ума не выжила ещё, даже частные уроки иногда давала, как Заслуженный педагог России. Тут то и заприметил Вадик на её древней, но на удивление холёной, насколько это вообще возможно в столетнем-то возрасте, руке колечко.

Вроде б и ничего особенного: перстенёк как перстенёк, типа змейка с крылышками и глазками красненькими. Видно, что вещь старинная, но, на первый взгляд, дешевенькая: серебро или, вообще, мельхиор. Только у Вадика-то глаз намётанный. Он платину за полкилометра учует. А если колечку, судя по виду, лет триста-четыреста, то и цена у него должна быть соответствующая. Да и не в цене дело, просто понял Вадик, что без этого колечка ему дальше жизни нет. Короче, в очередной раз планка упала…

Он уже и деньги бабке предлагал, и подарками всякими заваливал, и дом обещался отремонтировать и снова деньги предлагал, но уже реальные, серьёзные, но старуха тоже упёртая попалась. Ни в какую колечко продавать не соглашалась. Типа, фамильная реликвия, никто, кроме наших её носить не может и не будет, так что и в гроб я её с собой возьму. А деньги мне уже не нужны, и подарки тоже и дом ремонтировать не стоит – недолго уже мне осталось. Хорошо, предложил Вадик, давайте завещание оформим, а я тоже в долгу не останусь: вам-то, может, ничего и не нужно, а вот внуки там всякие, правнуки… Нет никого, ответила старуха, пресеклись Черемшинские, я - последняя, а другие родственники есть, конечно, только они и без твоих подачек обойдутся. Самому тебе на бедность могут подать, если приспичит. Так что иди, мил человек, не загораживай мне солнце. И глупость какую не надумай учинить.

А Вадик уже и на «глупость» готов был пойти, уж больно сильно он на колечко запал, но удержало его что-то. А тут и бабка померла.

Вадик-то поначалу, обрадовался – теперь-то, по любому, до колечка доберётся, а как бы ни хренушки. Оказалось, не врала бабка, не шутила. И колечко завещала с собой похоронить – раз, и нотариус у неё неожиданно оказался такой, что Вадику только присниться мог - два, да и родственники такие, что… Вот ведь как бывает: живёт – живёт человек, привыкли все к нему, ничего такого не думают, а на похоронах такое узнаётся, что лучше б и не узнавалось. Такие люди бабку хоронить приехали, что только за голову хватайся: банкиры какие-то московские, промышленники, пара телезвёзд, несколько англичан, два немца, один австриец и представитель штатовского посольства. Весь город охренел, не только Вадик.

Оказывается, не врала бабка: последняя она в роду, только род у неё такой, что Рюриковичам там всяким с Тюдорами делать рядом нечего, половина Готского Альманаха старухиным родственникам посвящена. А вторая половина – друзьям этих родственников. Соответственно, колечко хренушки изымешь – адвокаты звери. Да и имущества скрытого у бабки оказалось по разным банкам заграничным не меньше чем у Вадика. И имущество это она городу завещала. При условии неуклонного соблюдения всех пунктов завещания. А главные условия: похоронить её в синем платье и в этом самом колечке. Вот же ж, блин… Нет, стерва бабка, одно слово – стерва.

Вадик специально на похороны пришёл, даже венок заказал. Только его-то венок в горе других затерялся как щепка, какая-то. И народищу было на кладбище - не протолкнуться, как на демонстрации какой. Помимо гостей понаехавших ещё и местные, на гостей этих поглазеть пришедшие. Плюс глава администрации и ещё насколько уездных шишек. Ну, эти-то понятно, на бабку им начхать. А вот родственники её – ну как завещание оспорят? Приглядеться надо.

Но родственники не оспаривали ничего, тихо-смирно себя вели. Даже телезвёзды. Вот что действительно Вадика добило, так это гроб. Блин, да в таком гробу тройку таких старух похоронить можно было! Огромный, лакированный, с бронзовыми побрякушками и составной верхней крышкой по буржуйскому образцу. Так что ноги-то у покойника прикрыты, а сверху до пояса видно его, то есть её. Это не родная фанерка-ДСП зелёным бархатом обитая, куда там. И старуха в этом гробище маленькой такой кажется, как мышка на обеденном столе. Лежит себе в синем платьице, лапки на груди скрестила, а на правой руке колечко красными глазками поблёскивает… Сука старая!!!

Хоронили, что не характерно, без батюшки. Бабка, хоть и лет ей было больше чем Ленскому расстрелу, оказалась идейной коммунисткой с какого-то тысяча девятьсот мохнатого года, чуть ли не Ленина с Троцким живыми помнила и чуть ли не с Горьким жила. Легендарная, вообще, барышня оказалась. Только вот Вадик от этого ещё больше упёрся.

Похоронили, короче, бабку, гости сразу же разъехались и разлетелись (многие на частных самолётах), а Бутыкин вообще с глузду съехал. Упёрся, одним словом. Хорошо, колечко в земле, в гробу у бабки на пальце. И чего? Это ж не Форт-Нокс, правильно, да?...

Сначала Вадик к Лысому – смотрящему по городу пошёл. Но тот, хоть и в прекрасных отношениях с Бутыкиным был, сразу в отказ ударился. Типа, братва на такое не пойдёт – не по понятиям. Чмошное дело: могилы ворошить, и он – Лысый – никого из своих пацанов, которые авторитет по зонам зарабатывали, просто так на такое подписать не может. А кто может? А никто. А если подумать? А если подумать, то Берёза, но я тебе этого не говорил, и вообще… Да ясно, ясно.

Вадик, не мешкая с Берёзой стрелку забил, побросал в пакет полиэтиленовый литр коньяка и сервелата какого-то, после чего отправился в парк.

Теперь вот король местных бомжей Берёза (в миру Березин Николай Игнатьич) накачивался халявным марочным, откусывал от палки сервелата и корчил кислые рожи. Вадик уже начал было закипать, чувствуя всё больше возрастающую изнутри неприязнь к этому человечку, когда вдруг Берёза осклабился щербатым ртом:

-Нет, Степаныч, всегда я подозревал, что натура и тебя наша – босяцкая. Да ладно, ладно, не буровь, - увидев внезапно покрасневшую морду Вадика, Берёза примиряющее поднял руки. – Другой бы кто с таким вопросом ко мне подошёл: на хрен бы послал, да по тыкве б настучал. А у тебя, Степаныч, подход правильный. Уважение, вот, мне старику оказал, подарок правильный принёс, излагаешь с понятием. Помогу я тебе. Даже не денег ради…

-Неужто и денег не возьмёшь? - удивился Бутыкин.

-Как это не возьму? Возьму, конечно, - сокрушённо пожал плечами Берёза, - так не для себя, а для людей моих, которые на дело пойдут. Тем-то на что-то жить надо, это мне старику уже не до забав. Как классик говорил: «Да водки бы ведёрочко, да хлебца бы с полпудика», чего ж больше?

«Ух, же ж ты, - изумился Вадик, - а мы оказывается и Некрасова когда-то читали».

-Помогу я тебе, Степаныч, - продолжал Берёза, - чего ж не помочь хорошему человеку? Хоть и не лежит у меня душа к этому делу.

-Когда? – спросил Бутыкин.

-А чего тянуть? – удивился Берёза. – Сегодня ночью парни и сходят, есть у меня пара чмырей-отморозков, те на любое подпишутся. Тем более что бабки кладбищенские донесли, что училке нашей собираются настоящий мавзолей, типа, как у Ленина отгрохать, тогда уж не подкопаешься просто так. Так что, давай-ка завтра утречком, часиков в девять тут же и забьёмся, сразу тогда и рассчитаемся.

-В девять не могу, - сказал Вадик, - у меня совещание одно важное намечается. Давай в одиннадцать?

-Хозяин – барин, - легко согласился Берёза. – В одиннадцать, так в одиннадцать.

Он ещё раз опрокинул в себя коньячную бутылку, а Вадик стал собираться.

-Я того, - спросил Берёза, - коньячок-то оставшийся с собой прихвачу, ничего?

Бутыкин лишь махнул рукой:

-Для того и принесено.

Наблюдая тяжёлым взглядом из-под покрасневших век за удаляющейся широкой спиной Вадика, обтянутой дорогим английским пиджаком, Берёза очень нехорошо поджал губы. «Так вот ты какой, Вадим Степанович… Ну-ну».

-Эй, пацаны, - позвал он совсем уже окосевших от палёной водки малолеток с соседней лавочки. – Коньячку со мной не вмажете? А то что-то не пьётся мне одному.

В Петрове было два кладбища. Нет, если по уму, их было конечно три, но одно совсем уж старое, находилось, аж в городской черте, стиснутое со всех сторон хрущёвскими пятиэтажками и не хоронили на нём уже лет двадцать. Постоянно ходили разговоры о его переносе и использовании освободившейся территории подо что-нибудь полезное, но дело это было дорогое и муторное и плюсы пока не перевешивали минусы. У нас, слава богу, не Манхеттен какой, земля дешевая, так что как-то пока обходилось. Потому и кладбище это местными как кладбище не воспринималось, а скорее, как парк. Водку там пили, девок водили прогуляться или ещё чего… Так что реально в Петрове было два кладбища – Южное и Северное.

Южное нас мало интересует, а вот именно на Северном и похоронили старуху Черемшинскую

Находилось же Северное кладбище примерно в полукилометре от самого крайнего района – бывшей деревни, как-то незаметно вошедшей в городскую черту. Автобусы туда не ходили, так что от последней на маршруте автобусной остановки нужно было ещё минут двадцать пропылить по раздолбанной грунтовой дороге, проложенной между частными картофельными участками.

По ней и плелись в ночную пору две странные и совершенно непохожие фигуры. Первую фигуру звали Саня Очко. Если вы нехорошее что-то подумали, услышав его кличку, то оказались совершенно правы. Был Саня, что называется «опущенным», «обиженным» или «петухом» - называйте, как больше нравится. Сам он по этому поводу вообще не переживал. Ещё до первой своей ходки замечал Саня в себе какие-то странные для мужика желания и позывы, но до времени их гасил. А уже на зоне, куда и попал-то он по какой-то чмырной статье, Саня чуть ли не сознательно напорол кучу косяков, да таких, что его не просто головой в парашу макнули, а отхерили в четыре смычка и пометили срамной партачкой. На зоновскую жизнь Саня не жаловался – чай с сигаретами у него не переводились – а в душе лелеял мысль, выйдя на свободу, стать крутым таким геем, перед которым любые дороги открыты хоть в шоу-бизнес, хоть аж в Правительство. А вот хрен там ночевал.

Оказалось, что и в шоу-бизнесе и в Правительстве сидят настолько крутые гомосеки, что на неказистого Саню, пропахшего портянками и баландой даже не посмотрят. Даже на бедность не подадут. А погонят пинками под самое интимное место, что б не позорил гордое звание гомосексуалиста. Так что пришлось Сане распрощаться с мечтой стать крутейшим «геем» и в срочном порядке превращаться в простые «пидоры». Так что связался Саня Очко с людьми Берёзы, вошёл в общину, можно сказать, и исправно работал на пахана. Среди петровских бомжей ярым гомосеком Саня был единственным, отчего все остальные бродяги его откровенно побаивались и недолюбливали, но он и тут не переживал. Катался по пригородным электричкам или наведывался в областной центр, где за мзду малую предлагал оказание специфических услуг. Часто бывал бит, иногда сильно, но иногда и оказывал. Берёза, хоть и презирал Саню от всей души, из общины не гнал, приберегая для особо мерзких поручений. Как вот сегодняшнее, к примеру.

Вторую фигуру звали Коля Ломов. Погоняла у него не было – с такой фамилией никакое погоняло и не нужно, тем более что был Коля ростом высок, телом могуч, а умом зело скорбен. Не то, что б законченный дебил, но и нормальным его никто не назвал бы. «Дети алкоголиков», блин, из таких Коля и был. Мать от него в роддоме отказалась, рос Коля на попечении государства, отчего государство это самое от всей души и возненавидел. Читать-писать Коля так и не научился, зато, если нужно, мог копать. А мог и не копать. Или тяжести носить. Или за спиной постоять, пока друзья на кого-то наезжают. Но только постоять, ибо драться Коля не умел, да и трусом был редким. Правда, покойников не боялся – на это фантазии не хватало. Потому и отправил его Берёза на это вместе с Саней.

До кладбища Саня с Колей добрели довольно быстро. А вот могилку старухину искали долго, потому, как не освещалось по ночам кладбище, да и то сказать – для кого? Но, наконец, нашли.

-Давай, копай, - распорядился Саня.

-А чего я один что ли? – возмутился Коля, - ты-то для чего сюда припёрся тогда?

-А я в гроб полезу, - пояснил Саня, - Или ты хочешь? Тогда ладно, где тут лопата…

Саня всё правильно рассчитал: покойников Коля не боялся – факт, но брезгливым был до изумления. Даже крысу дохлую видеть не мог спокойно, сразу выворачивать наизнанку начинало. А уж что б в гроб к мёртвой старухе залезть… а Сане – параллельно. Так что пусть Коля копает, а Саня уже потом подключится.

А копать Коля действительно умел: человек-экскаватор, ёпть… Складная сапёрная лопатка мелькала в его ручищах похлеще какого вентилятора, так что Саня даже третью «примину» докурить не успел, когда та гулко заскребла по крышке навороченного гроба. Коля руками уже сгрёб оставшуюся землю и, высунув перепачканную грязью морду из могилы, поинтересовался:

-Наружу вытаскивать?

«С тебя станется, - про себя ругнулся Саня, - это ж надо: такой мужик классный, а такой дебил…» А вслух поинтересовался:

-По кой хрен? Там же гроб буржуйский – штифты из замков вытащи и выпрыгивай, дальше я сам.

Коля кивнул, повозился немного и подтянулся на руках, переваливаясь через край могилы. Подождав, пока он отползёт подальше, Саня осторожно сполз вниз, глухо бухнув каблуками дерьмодавов по крышке, когда приземлился. Гроб действительно был хорош: в таком и живому жить можно, бывшая Санина комнатка в общаге была не намного больше. Опять-таки дерево, по ходу красное, жаль, с собой не упрёшь, да если и упрёшь – кому спихнёшь: вещь-то уж больно приметная. Да и не за этим шли.

Поднапрягшись, Саня откинул верхнюю половинку крышки. Та хоть и двигалась легко (шарниры всякие, петли) даже на ощупь была тяжёлой, как канализационный люк. Добротная вещь, одним словом. Луна и звёзды давали достаточно света, но Саня всё же засветил и зажал в зубах тонкий китайский фонарик, что бы не упустить чего.

Гримировали старуху перед похоронами на совесть. Так что тогда, на похоронах, она практически живой казалась, просто уснувшей. Но прошли уже больше трёх дней с тех пор, как её закапали, и время начало делать своё дело. Грим местами обсыпался или потрескался, обнажив бледно-зеленоватую кожу, а белые точки шёлковых швов на веках и вокруг губ стали вполне заметны. Но когда это нитки какие-то были настоящему мастеру помехой?

Привычным жестом Саня раздвинул совершенно неприметную щель в каблуке правого ботинка и извлёк на свет половинку бритвы «Нева». Старая, ещё зоновская привычка – не оставаться никогда совсем уж безоружным, если Господь тебе дикой бычьей силы и невероятного бойцовского умения не дал. Вот и пригодилось.

Одним движением Саня чиркнул между сердито стиснутых губ старухи бритвой и как коню отогнул верхнюю губу. А потом и нижнюю. Облом – зубы у старухи были получше, чем у большинства известных Сане молодок, те, правда, здоровыми зубами никогда и не славились. В любом случае, во рту старухи Черемшинской не было не то, что б золотых, а даже и железных коронок. А говорят – миллионерша… Был бы Саня миллионером, он бы себе вместо железных, выбитых в своё время по-понятиям, передних зубов платиновые бы вставил. И вместо здоровых тоже, просто так, для понту. Но на нет и суда нет.

Уже понимая, что и тут его ждёт облом, Саня прошарил пальцами по шее старухи. Ну, как и следовало ожидать: ни цепочки, ни кулончика какого, даже крестика нательного нет. Так что, о побочных заработках придётся забыть, придётся работать за зарплату. Обидно, но что поделать…

-Ну, ты скоро там? – позвал сверху Коля. – Давай быстрей, а то мне ещё могилу закапывать, а выпить уже сейчас хочется.

-Не торопи, да? – огрызнулся и без того раздосадованный Саня. – Если у тебя быстрее получится, давай сюда вниз ко мне – подмогнёшь.

Коля наверху обиженно засопел. Саня, меж тем, переключил свой интерес на руки покойницы. Да, так и есть, колечко, симпатичный такой дракончик с глазками, было на месте. Только вот сниматься не хотело, как вросло. Саня уж и так его крутил и сяк и плевал на него: ничего не помогало.

-А ты его вазелином смажь, - участливо посоветовал маячивший над краем могилы Коля. – Не говори, что нет у тебя.

Саня злобно зыркнул через плечо, но сдержался. А ведь прав дебил, как он сам-то раньше до этого не додумался?

С вазелином кольцо, конечно, снялось. Тоже не сразу, немного ещё поупорствовало, но, наконец соскользнуло со скользкого пальца трупа в такую же скользкую Ванину ладонь. Ну, вот и хорошо. Злой, грязный и раздосадованный Саня выкарабкался из раскопанной могилы.

-Давай закапывай, - распорядился он. – Только аккуратно. Нам разговоры всякие не нужны, статью за надругательство над покойником ещё никто не отменял.

Пока Коля старательно пыхтел, спихивая землю обратно в могилу лопаткой и ногами, а затем заравнивал холмик и таскал на место груды венков, Саня придирчиво осматривал колечко. Оно, конечно, цацка знатная. Сразу видно, что старая и, видать, дорогая. Но что б из-за неё в могилу лезть? Хотя, где уж нам богатых-то понять, у них свои заморочки…

-Как обещал, - ухмыльнулся Берёза.

Вадик с удовольствием вертел в руках колечко. Да, он не ошибся, платина, да ещё какая. Лет пятьсот колечку, если не больше. Клейма мастера, правда, нет, как и пробы само собой, но человек знающий сразу определит - вещь. Чуть ли не византийская работа, в этих-то делах Вадик разбирался. А камешки, похоже, и вправду рубины, проверить потом надо будет. А хоть бы и нет, ну нравилось Бутыкину колечко, просто нравилось. И чёрт с ним, что в ближайшее время в нём на люди не выйдешь, главное – владеть, и ещё знать, что все родственники и адвокаты старухины утёрлись, а он – Вадик Бутыкин – как всегда на коне и весь в белом. Крутые вы все в столицах и заграницах своих? Ну-ну…

-Я того, - снова заикнулся Берёза, - о вознаграждении, кажется, разговор какой-то поднимался.

-А, да-да, - Вадик рассеянно протянул бомжу туго свёрнутую пачку баксов. – Я людей уже давно не кидаю. Сказал – заплатил.

Как ни странно, Берёза снова скорчил недовольную рожу.

-Эх, командир, - вздохнул он – я-то думал что ты об евро говоришь, а тут ты мне зелень какую-то подсовываешь…

Бутыкин недобро глянул на него изподлобья.

-Я про две штуки бакинских говорил, - поправился он. – Если тебе реальные бир манаты, или как там они в Азербайджане называются: я не прочь. Дай пару минут, парни мои в обменник слетают – принесут. Но могу и евро заплатить. Только тогда это штука четыреста будет, хочешь так?

Берёза напряг уже порядком опохмеленный мозг. Азеровские деньги ему были вообще никак, это понятно. По большому счёту ему и доллары с евро никуда не упирались – расплачиваться с ними можно только по большим делам, которые выпадают редко, а ни в магазин, ни в ларёк пацанов с ними не пошлёшь, не принимают там валюту, если официально: самому идти придётся. С другой стороны: две штуки, это две полные штуки, а штука четыреста – это на шестьсот меньше, так что пусть будут две штуки.

-Шуткую я, - ощерил пасть Берёза, - натура у меня такая. Ну, если ещё чего надо будет, Степаныч, то ты - обращайся, помозгуем, а пока я пойду, не только у вас бизнесменов дела, понимаешь…

-Давай, - согласился Бутыкин, - а я ещё немного тут посижу, с природой пообщаюсь.

Проводив взглядом покачивающуюся спину Берёзы, Бутыкин ещё раз невольно залюбовался колечком. Вроде бы – дракончик и дракончик, а есть в нём что-то, за душу цепляет. Нет, не прогадал он, не прогадал. И чёрт с ним, какой ценой колечко это ему досталось, были на совести Вадика грехи и куда более тяжкие, тех же тверских вспомнить, к примеру, или Разинское озеро. Да, бывали времена. Ну ладно, проехали – забыли.

Весь день Вадик занимался какими-то делами. Это ведь только маргиналам всяким кажется, что буржуи только и делают, что расслабляются да баб по кабакам щупают. А навесь на того же дядю Ваню слесаря хоть треть тех проблем, с которыми ему, Вадику, ежедневно дело иметь приходится – взвоет или петельку на веточку накинет. А Вадик ничего, привык. Сначала в мэрию – непонятки там возникли с новым банком областным. Земельно-имущественный вопрос, как обычно. Но разрулили, вроде. Конечно, крику много было и мата хватало, но потом пришли к консенсусу – все же люди, всем жить хочется. Утрясли, одним словом.

Потом к Лысому – у того какие-то заморочки с Москвой. Но там – быстро всё: два звонка, приветствия, объяснения, оказалось – попутали, то есть всё нормально, претензий нет. Бутылку водовки уговорили на радостях, а чего ж не выпить с хорошим человеком? Лысый ещё, между делом, поинтересовался: «Срослось?». Вадик только плечами многозначительно пожал.

Потом один из заводиков не самых крупных. Как всегда, проблемы со сбытом. А вот и нечего самодеятельностью заниматься, когда уже всё решено. Припугнул их Вадик, просто, что б впредь не зарывались и поперёк батьки в пекло не лезли, потом обнадёжил, пообещав поговорить с кем надо. На самом-то деле, всё давно обговорено было на всех уровнях, просто надо мелочь разную периодически на место ставить, что б не зарывалась и знала кто в доме хозяин.

Ближе к вечеру, к старому дружку Лёхе Романову. Он новую бензоколонку открыл с сопутствующим баром, там и обмывали. Заодно и шмар местных опробовали: так себе, но для заправки потянут. Но набрались под вечер очень хорошо. Ещё в кабак ехать собирались, но сил уже не хватило. Лёха где-то под столиком уснул, а Вадик ещё сил нашёл в тачку сесть и до дома добраться. Менты по дороге его «Лендровер» узнавали и не тормозили, есть всё-таки плюсы в положении местного миллионера.

Жена ещё на прошлой неделе на Кипр укатила почки лечить, корова, блин, пить меньше надо было по молодости, а дочка уже третий год из Сорбонны своей носу не казала, а по телефону говорила с всё нарастающим хранцузским акцентом. Молодец девчонка. Даст бог, за виконта какого-нибудь замуж выскочит. Да хоть бы и за маляра – была б счастлива, а папка поможет.

То есть дом стоял пустой, тёмный и тихий. Охраны постоянной Вадик не держал: незачем, чай не в Москве бандитской живём, прислуга была тоже приходящая. Хотел как-то Вадик настоящего дворецкого, типа англичанина, завести, но потом передумал. Посему дом встречал тишиной, темнотой и уютом. Ну и хорошо.

Поднявшись к себе в кабинет на второй этаж, Вадик зажёг настольную лампу и снова уставился на колечко. Когда с Лёхой пили, всё ж не утерпел Бутыкин, нацепил на палец новую цацку. На нормальные пальцы она, правда, не налезла, только на левый мизинец, да и то с трудом, ну, да и не в том дело. Сейчас все гайки на мизинцах таскают, как сицилийцы, блин. Другое дело, что сниматься колечко не хотело, как вросло, но и это не проблема. Было б что снимать, а мастера найдутся. А смотрится красиво, и аура от него какая-то непонятная исходит, как покалывает кожу что-то. Но, скорее приятно, чем нет. Надо будет сфоткать и по инету полазить на предмет соответствия. Нутром чуял Вадик, что в лапы к нему попала вещь ох, как непростая.

-Руки перед собой держи на виду и резких движений не делай, - посоветовал вкрадчивый голос откуда-то сзади.

Вадик инстинктивно рванулся на звук, но сразу же получил мощнейший удар по затылку, после которого конкретно впечатался всей мордой в столешницу дорогущего, по каталогу купленного письменного стола. Стараясь не делать резких движений, он аккуратно приподнял морду, почувствовав, что правый глаз сверху заливает чем-то тёплым. Не иначе, бровь порвал. Ну, да ладно, не впервой. По всем делам – очередной наезд, но если сразу не мочканули – отбазаримся, а уж дальше посмотрим, как карты лягут.

-Ты кто? – мрачно поинтересовался Вадик. – Если киллер, я больше заплачу. И не дури, денег много не бывает.

-Кто я: неважно, - сообщил голос, - да и не за бабки я работаю, так что договориться у нас не получится. Другое дело, что совершил ты, мил человек, вещь очень нехорошую и ответить за неё придётся.

«Блатной, - решил Вадик, - или косит под такого. Ладно…»

-За меня у людей спроси, - посоветовал он. – Хочешь, у лысого, хочешь у Бори Эпилептика или Миньки Таганского. Меня все знают, все за меня скажут. Но ты сначала обоснуй: в чём вина моя, за что наезд такой жестокий.

Невидимый собеседник только хмыкнул:

-Нет, ты и вправду дурак. Неужто думаешь, меня твоя блатная братва интересует? Ты гораздо более серьёзных людей оскорбил. Они и распорядились.

-Погоди-погоди, - мозг Вадика лихорадочно искал выход, - ты за Уральские акции, что-ли. Так мне они без надобности, если честно, это я их так – из вредности скупил. Они тебе нужны что-ли? Так бери…

-Нет, - грустно произнёс голос, - ты реально дурак. Думаешь, всё на бабках замешано? Жалко тебя.

-Тогда чего ж тебе надо? – уже реально заводясь спросил Вадик, скосив глаза влево.

-Нет там ничего, - дружелюбно сообщил голос. – Я и «Макаров» твой из ящика вытащил и «Беретту» из-под столешницы. Так что сиди ровно и слушай.

«Блин», - ругнулся про себя Вадик, а вслух поинтересовался:

-Ну, так говори, что тебе нужно, ёпть, а то всё кота за яйца тянешь, недомолвки какие-то. За что на меня наехал-то?

Голос ещё раз удручённо фыркнул:

-На руку свою левую посмотри, фраер. На мизинец.

На мизинце левой руки Вадика весело подмигивал рубиновым глазом крохотный дракончик.

-Так ты из-за цацки, что-ли, - неподдельно удивился Вадик. – Так забирай.

«Жизнь дороже, по-любому, - решил он для себя. – А колечко… Да и хрен с ним, я его поносил, я им уже повладел, а на кой покойнику-то цацки».

Голос немного помолчал:

-Не у меня ты его забирал, не мне тебе его и возвращать. Затем меня и наняли.

-Так что же, - удивился Вадик, - ты ж знаешь, небось, откуда оно. Мне что теперь, снова старухину могилу раскапывать и перстень на место класть? На хрен. Бери кольцо и уходи, можешь ещё денег взять – я не жадный.

-Вижу, что не жадный, - согласился невидимый собеседник. – Только ведь не я к Чёрной Мадонне в гроб лез, не я с неё Символ Власти снимал, не мне его и возвращать. Но ты не бойся – помогу я тебе и в этом…

-Какого, бля… - попытался матерно ругнуться Вадик, но нечеловечески твёрдая рука перехватила его горло, вздёрнула кверху подбородок и накрыла рот и нос едко пахнущей мокрой тряпкой. Пару секунд Бутыкин ещё пытался дёргаться, а потом потерял сознание.

Не то, что б похмелье, но очень близко к этому. Даже не открывая глаз, Бутыкин чувствовал какую-то давящую сверху массу, не реально, но подспудно, плюс сухость во рту, головную боль и общую скованность. Нет, пора в себя приходить. Вроде бы определившись, где пол, а где потолок, Вадик попытался открыть глаза.

Ничего не изменилось. Та же темень, которая бывает только глубоко под землёй в подвале, когда какой-нибудь шутник-придурок захлопнет крышку и непонятная скованность в членах. Осторожно Вадик постарался сесть, но тут же ударился головой обо что-то твёрдое и сердце охватила паника. Клаустрофобией Вадик не страдал, по большому счёту, ему было параллельно, на какой высоте от него потолок, но это только тогда, когда он знал, где находится. А тут – как отрезало.

Аккуратно Вадик протянул в сторону левую реку и тут же упёрся во что-то гладкое, атласное. На расстоянии сантиметров сорока вверх пальцы нащупали нечто подобное. В багажник, что-ли, запихнули? Интересная тогда тачка получается с обшитым изнутри шёлком багажником. Бьюик новый, не меньше. Ладно, сейчас разберёмся.

Осторожно, постоянно натыкаясь на что-то острое упирающиеся в спину, Вадик добрался до правого кармана штанов. Потом так же осторожно, стараясь ни обо что не задеть, поднёс вытащенную оттуда зажигалку почти к самому лицу и чиркнул колечком.

Блин!!!

Неожиданно яркий, но мигающий свет зажигалки осветил какие-то белые тряпки слева, справа и сверху. Хорошие такие тряпки, ухоженные, чистые, только проблема в том, что они обивали изнутри то, что называлось помещением, в котором Вадик находился. Огонёк потух, а Бутыкин как-то очень остро почувствовал что то, нечто угловатое, что упирается снизу ему в спину, может быть совсем не просто несколько неудобным, как он подумал сначала.

Ещё раз чиркнув колечком зажигалки, он скосил взгляд вправо и тут же заорал и тупо головой заколотился в обитые атласом стенки. Всё потому, что неверный свет «крикеттовской» зажигалки осветил оскаленный провалившийся рот, крючковатый нос и седые космы старухи Черемшинской, лежащей прямо под ним. В приступе паники Бутыкин упирался руками в крышку гроба, орал во всё горло и колотил ногами. Но истерика быстро прошла.

Тяжело дыша, Вадик попытался взять себя в руки. Получалось не очень, но, в конце концов, железная воля Бутыкина взяла верх.

Итак, что мы имеем? Какие-то непонятные отморозки похоронили его заживо вместе со старухой Черемшинской. Просто попугать? Навряд-ли, неизвестный собеседник обмолвился что-то о Чёрной Мадонне, а Бутыкин по молодости баловался, как и многие, всяким оккультизмом и примерно представлял, что это такое. Типа, официальная глава всех сатанистов региона. Всегда женщина. В отличие от имеющего реальную власть первосвященника, который всегда мужчина. Но это не важно, важно то, что для сектантов бабка являлась живым воплощением Сатаны на земле, пусть хоть и в отдельно взятой губернии. Соответственно, его Бутыкина принесли ей в жертву. Скорее всего, именно за то вот колечко с дракончиком, которое они называют символом власти. А значит что? Значит звездец.

Воздуха в гробу хватит ещё на час полтора, всё-таки гроб здоровущий. С другой стороны, он не герметичный, то есть щели явно есть, а могилу, по любому, забрасывали землёй впопыхах, так что какой-то воздух должен поступать. Так что, будем считать, что задохнуться нам пока не грозит. Теперь, как бы отсюда выбраться.

Гроб, насколько помнил Бутыкин, был мощный и добротный. Верхняя крышка составная и запирается слева от покойника, тьфу, от Бутыкина, конечно же. Значит влево и будем долбить, потому что справа вообще петли капитальные медные, их изнутри не вышибешь. А слева – накладные шпингалеты со штифтами, т.е. шанс вышибить их ещё есть, пока земля не слежалась и поддаётся.

Бутыкин с силой ударил кулаками в верхнюю левую часть гроба изнутри. Потом ещё раз и ещё. На отмахе въехал локтем правой руки в пасть старухи, но не до неё сейчас. Ещё удар, ещё один, ещё… Не поддаётся. Есть, конечно, вариант, подождать, пока придут памятник ставить, а тогда уже забиться, застучать, но ведь не факт, что его услышат. Не факт, что и он через полтора метра земли услышит рабочих. Так что, продолжаем долбить, если прямо сейчас подыхать неохота.

И раз, и два, и три… На четвёртом ударе Бутыкин почувствовал, как в его правую руку впились чьи-то холодные пальцы. Ещё не веря, Вадик скосил глаза вправо и уткнулся в холодные синее огоньки, светившие прямо сквозь зашитые веки трупа. Он ещё попытался вырваться, нанеся несколько сильнейших ударов локтем по покойнице, но другая её рука уже полностью завладела его левым запястьем и, похоже, не собиралась на этом останавливаться. В последнем отчаянном усилии Вадик рванулся вперёд и вверх, нанеся сильнейший удар изнутри по крышке гроба. Именно этот удар выбил не то что штифты, а сами шпингалеты из их гнёзд и, казалось бы, освободил Бутыкину дорогу наверх – раскидать руками метр неслежавшейся земли, нелегко, конечно, но можно, но нечто, плотно охватившее Вадика сзади, сделать ему этого не позволило.

Такие люди, как Вадик Бутыкин, ни в одном городе бесследно не исчезают. Уже к вечеру следующего дня телефон капитана Кудряшова, местного начальника угро, разрывался от звонков.

Денёк, вообще выдался так себе. Мокруха в Петрове хоть и не была явлением чрезвычайным, но довольно редким. Даже в период передела собственности как-то тихо, без особой стрельбы обошлось. Да и сейчас – поругались два собутыльника, один другого ножом в брюхо ткнул, сам же тихо в милицию позвонил, на месте дождался и поехал на семь лет. И все довольны.

А со вчерашнего дня мир сошёл с ума. Поначалу обнаружили труп местного педераста Сани Очко. И не где-то, а на детской площадке перед домом самого Главы Администрации. Шею Сане свернули, в задницу на полметра черенок от лопаты засунули и бросили на детские качели, типа, радуйтесь детишки, вот вам новая игрушка – Санька-невстанька.

Оно б, конечно, и это дело прикрыли, даже невзирая на вопли Главы Администрации, который это непотребство в утра собственными глазами из окна узреть изволили. Да вот через час другое сообщение. На речном откосе к старой мёртвой берёзе Коля Ломов пришпилен. И опять же лопатой. Типа, святой Себастьян, блин. А не только бомжи, но и менты знают, что эти два кадра у Берёзы только для самых грязных дел задействованы бывают, за которые никто другой и не возьмётся.

А тут ещё сообщение о пропаже Бутыкина. А народу в отделении – четыре человека: двое с бодуна, а двое идиоты-дембеля после армии. Работать только Кудряшову.

Только к Бутыкину выехал - сюрприз, билят. Берёза повесился. Сразу «Газон» свой завернул и на место.

Точно – повесился. Даже записку написал: «Простите меня, люди, неправильно жил и сдохну как собака…» А ведь и Кудряшов вчера родился, да? Что б Берёза вздёрнулся, так он сам, кого хочешь первым вздёрнет – не тот человек. То есть, как бы не вертеть, а мокруха налицо, потому как стучал Берёза Кудряшову и как же красиво стучал… И вешаться не собирался.
А тут снова звонок из Областного : «Всех - на хрен, заниматься только Бутыкиным и найти немедля!!!». Распорядились, билят…

А тут, откуда ни возьмись, звонок от абонента «Лысый». Что ж перезвоним…

«Привет, Вован», - «Привет, Диман» - «Чего звонил?» - «Да базар есть» - «Может потом – у меня тут криминальный беспредел, да и Вадик Бутыкин пропал, может в курсе?» - «Может и в курсе, может, потому и звоню. Ты думаешь, беспредел только мусоров касается?»- «Понял, где и когда?» - « А чего тянуть? Ты на колёсах, я тоже не безлошадный.. Давай через двадцать минут в «Шайбе» - «Замазали».

Шайба – это такое открытое кафе возле районного Дома Культуры. Перед тем, как Кудряшов с Лысым туда подкатили, подъехали туда неопределённые следствием молодые люди, посетителей из-за столов повыдёргиали и строго настрого наказали в ближайшие полчаса в поле видимости не появляться. Почему-то никто не спорил.

Так что посидели Кудряшов с Лысым, позвездели не опасаясь лишних ушей. А потом Кудряшов, как мент реально умный и не избалованный всяким научным коммунизмом, а идущий только на поводу сомнений и личной интуиции, с боем вырвал у начальства разрешение на эксгумацию бабки Черемшинской.

Вовремя успели - уже сегодня собирались над гробом мавзолей ставить – родственнички заграничные подсуетились. А тут Кудряшов с лопатой - «Раскапывать и не гребёт, будь она хоть Царица Савская – нам ментам фиолетово!».

Начали копать. До гроба докопались. А гроб сам-то себе какой-то не такой. Вспученный, что ли. Ну да хрен с ним - взялись мужики за крышку, а она возьми, да и откройся.

А под ней седая полностью голова Вадика Бутыкина, глазюки мёртвые выпучены и руки в когти перед лицом согнуты, как будто напугать он кого хотел или на волю рвался. И сам он скрюченный какой-то, маленький…

Вытащили Вадика на воздух, правда, разогнуть не смогли – закостенел уже. Потом уже на старую бабку Черемшинскую кто-то посмотрел, да ничего необычного не заметил. Довольно свежая покойница – грим на месте, платье такое синенькое да на правой руке колечко, дорогое видать, с дракончиком. И дракончик глазками этими, вроде как, подмигивает. А может – показалось…