На uCrazy 13 лет 5 месяцев
Комбат
В 80-е годы прошлого столетия, в бытность мою курсантом Высшего военного училища, довелось мне познать не только романтику воинской службы, но и столкнуться с людьми, армия без которых была бы строгой и неинтересной военной машиной по исполнению приказов.
И, несмотря на то, что отцы-командиры драли нас нещадно, среди них были одиозные личности, благодаря которым мы научились выживать в непростых ситуациях, а, как известно, коллективные наказания только сплачивают коллектив. В общем, было больно, страшно, но весело.
Четырехэтажная казарма. На каждом этаже курсантская рота. 4 роты - батальон. Командир батальона полковник Чернышев.
А теперь представьте себе огромного чела в возрасте за 50, вечно всем недовольного, с мордой бульдога, двойным подбородком и мешками под глазами, в которых легко уместился бы миллион долларов мелкими купюрами.
Он был по образованию военный юрист, но как попал в военное училище и дослужился до полковника - загадка, да и неважно.
Сказать, что полковник был мудаком – значит не сказать вообще ничего. Он был долбоёб. И не просто, долбоёб, а мегадолбоёб. На ежегодной церемонии вручения Оскара по долбо*бизму он стал бы его обладателем минимум в 2-х номинациях: 1-я: за лучший сценарий, 2-я за лучшую главную роль. Он унижал курсантов и на глаза ему в одиночку старались не попадаться, особенно на 1-м курсе.
Увидел курсанта, кричит: «Ко мне!!!»
-Товарищ полковник, курсант Гранкин по вашему приказанию прибыл.
-Мудянкин твоя фамилия, пошел нах… отсюда
-Товарищ полковник, курсант Татищев по вашему приказанию прибыл.
-Хуищев! К *бений матери!
-Курсант Тарасов
-Пидарасов, 3 наряда вне очереди. И так далее.
Мы тоже его очень любили и отвечали ему взаимностью.
У комбата было 2 увлечения (воинская служба к ним не относилась).
1-е: он очень любил бухать (и делал это самозабвенно)
2-е: по пьяной лавке проводить следствие над любым курсантом из списка роты (допросы, очные ставки, следственные эксперименты и т.д.)
Кабинет комбата был на нашем этаже, посему рота знала его распорядок до минуты.
Рабочий день у него начинался в 14.00, когда его привозила служебная машина. В течение часа он проводил короткое совещание с командирами рот и взводов, благодаря чему дневальный по роте мог под кабинетом послушать и узнать его мнение о наших командирах, что в корне противоречило нашему представлению об облике советского офицера. После совещания он выбирал очередную жертву из числа офицеров батальона – одного, или двух, и незамедлительно приступал к своему увлечению под № 1.
К 22.00 жертвы эксперимента опадали, как озимые и через синий портал перемещались домой, а комбат продолжал бухать в одиночку еще с большим остервенением.
После 23.00 начинались частые походы полковника в туалет через спальный кубрик.
Дневальные к тому времени очень обильно натирали полы скользкой и вонючей мастикой (готовили арену) и вся рота, вместо сна прямо лежа в койках наблюдала показательное выступление с произвольной программой уже не молодого, но с большим потенциалом амбициозного фигуриста-одиночки в ночном ледовом половом шоу. После блестящего выполнения очередного элемента с оценкой 6.0 полковник падал красным *балом или жирной сракой на лёд натертый по такому случаю до блеска деревянный пол казармы с ревом взрослого самца гориллы в период брачных игр или при голодовке. И тут включались спецэффекты под названием световое сопровождение.
Электрический фонарь дежурного по роте в умелых руках может творить поистине настоящие чудеса! Начиналась феерия.
Луч фонаря, зародившись в глубинах казармы на 2-м уровне двухъярусных коек, светлым пятном выхватывал из мрака небытия распластано - трагическую фигуру гениального артиста в его ожесточенно - прощальном танце во имя торжества светлых сил и Вооруженных Сил Советского Союза.
И тут на наших глазах происходило чудо. Лежащий комбат в световом пятне моментально превращался в великого клоуна Олега Попова с его коронным номером «Солнечный Зайчик». Разница было лишь в том, что полковник Чернышев ни хера не улыбался публике, как положено великому мэтру цирковых подмостков. Безумно глядя красными бычьими глазами прямо в прожектор фонаря, он не летел на него, как мотылек, потому, что виделись ему совершенно другие картины (и каждый раз разные).
Однажды, он видимо подумал, что это поезд, и потому вполне осмысленно и громко заорал: «Переезд закрыт, ёб вашу мать!». Было такое, что он вытаскивал служебное удостоверение, тыкал в направлении прожектора и представлялся: «Полковникчернышевкакогохуя!». Но однажды выдал такое, что осталось за пределами нашего понимания. Сидящий на жопе в луче фонаря, растрепанный и невменяемый, он произнес: «Гондоны?!» Именно так, со знаком вопроса (видимо речь шла о поставке крупной партии г*ндонов по ценам производителя, или ХЗ о чем).
Как говорил Буба Касторский в фильме «Неуловимые мстители»: «Публика будет визжать и плакать». Это было мелко сказано. Публика неистовствовала! Смех давили в подушки, жрали фрагменты одеял, пучили глаза, текли слезы, сопли, тряслись щеки, герметизировались анусы…но все было бесшумно, чтобы не было наказуемо. И только один - два громких несдержанных пука от перенапряжения разрывали зловещую тишину и эхом уносились в загадочную ночь, вызывая дополнительный взрыв бесшумного ржака и тихие маты ближних соседей пердуна по койке.
Наконец, спина полковника в кителе с желтыми мазками мастики скрывалась в дверном проеме туалета, опускался занавес, но публика хранила молчание, потому, что предполагалось 2-е отделение концерта. Это был только антракт.
Подушив гуся и приняв на морду душ шарко, комбат возвращался в кабинет, теперь уже предусмотрительно придерживаясь за дужки ближних к проходу кроватей. Дневальный, стоящий на тумбочке как раз возле двери кабинета, преданно смотрел в глаза полковнику. Полковник тоже смотрел куда-то… Это был уже не полковник Чернышев. Это был древнегреческий слепой поэт Гомер. Глаза были открыты, смотрели, но ни хера не видели, зрачки не реагировали на свет, глазные яблоки были неподвижны, веки не подрагивали. Алкогольная анестезия воздействовала на самую неизведанную часть человеческого организма – на мозг. Мозг никакой команды не давал, поэтому комбат стоял и смотрел куда-то сквозь дневального. Если дневальный был бесстрашным экстремалом, или просто скучно, он проверял (как офтальмолог) остроту зрения и глубину глазного дна комбатовых глаз. Метод прост.
1. Резко отдал честь - не реагирует
2. Шаг вперед – никакой реакции
3. Провел ладонью перед глазами – ноль
Диагноз – пациент ни хера не видит. Можно начинать.
Дуля под самый нос, потом 2 дули (факов тогда не знали), кривляние рожи, тыканье пальцем в *бало при этом беззвучный смех, имитация траха кого-то раком, имитация подзатыльника, удара ногой по яйцам, имитация обоссывания комбата. В финале бесконтактные приемы рукопашного боя по упражнению «Бой с тенью». Тень – комбат. После окончания упражнения – традиционный поклон сопернику, потом публике, которая наблюдая все это, тихо хавает постельные принадлежности, дабы не заржать и не сорвать представление (за такое разбирались сами в виде тумаков после того, как комбата – лунатика спугнули ржачем, он вышел из комы, поднял роту и мы 1,5 часа тупо стояли, пока старшина10 раз читал список вечерней поверки роты в 140 человек).
Минут через 5-7 мозг полковника начинал включать последние резервы, комбат возвращался на планету Земля, он делал глубокий вдох и алкогольный выдох на дневального и брался за ручку двери своего кабинета. И тут начиналась мистика. Но об этом и о многом другом в следующем рассказе.
Если понравится – буду выкладывать, тем более, что это не придумано, а действительно происходило с нами, и, став офицером, и потом, уйдя на пенсию, вспоминаю курсантские годы, как самые золотые, хотя и говна в них было достаточно.
-Мудянкин твоя фамилия, пошел нах… отсюда
-Товарищ полковник, курсант Татищев по вашему приказанию прибыл.
-Хуищев! К *бений матери!
-Курсант Тарасов
-Пидарасов, 3 наряда вне очереди. И так далее.
Мы тоже его очень любили и отвечали ему взаимностью.
У комбата было 2 увлечения (воинская служба к ним не относилась).
1-е: он очень любил бухать (и делал это самозабвенно)
2-е: по пьяной лавке проводить следствие над любым курсантом из списка роты (допросы, очные ставки, следственные эксперименты и т.д.)
Кабинет комбата был на нашем этаже, посему рота знала его распорядок до минуты.
Рабочий день у него начинался в 14.00, когда его привозила служебная машина. В течение часа он проводил короткое совещание с командирами рот и взводов, благодаря чему дневальный по роте мог под кабинетом послушать и узнать его мнение о наших командирах, что в корне противоречило нашему представлению об облике советского офицера. После совещания он выбирал очередную жертву из числа офицеров батальона – одного, или двух, и незамедлительно приступал к своему увлечению под № 1.
К 22.00 жертвы эксперимента опадали, как озимые и через синий портал перемещались домой, а комбат продолжал бухать в одиночку еще с большим остервенением.
После 23.00 начинались частые походы полковника в туалет через спальный кубрик.
Дневальные к тому времени очень обильно натирали полы скользкой и вонючей мастикой (готовили арену) и вся рота, вместо сна прямо лежа в койках наблюдала показательное выступление с произвольной программой уже не молодого, но с большим потенциалом амбициозного фигуриста-одиночки в ночном ледовом половом шоу. После блестящего выполнения очередного элемента с оценкой 6.0 полковник падал красным *балом или жирной сракой на лёд натертый по такому случаю до блеска деревянный пол казармы с ревом взрослого самца гориллы в период брачных игр или при голодовке. И тут включались спецэффекты под названием световое сопровождение.
Электрический фонарь дежурного по роте в умелых руках может творить поистине настоящие чудеса! Начиналась феерия.
Луч фонаря, зародившись в глубинах казармы на 2-м уровне двухъярусных коек, светлым пятном выхватывал из мрака небытия распластано - трагическую фигуру гениального артиста в его ожесточенно - прощальном танце во имя торжества светлых сил и Вооруженных Сил Советского Союза.
И тут на наших глазах происходило чудо. Лежащий комбат в световом пятне моментально превращался в великого клоуна Олега Попова с его коронным номером «Солнечный Зайчик». Разница было лишь в том, что полковник Чернышев ни хера не улыбался публике, как положено великому мэтру цирковых подмостков. Безумно глядя красными бычьими глазами прямо в прожектор фонаря, он не летел на него, как мотылек, потому, что виделись ему совершенно другие картины (и каждый раз разные).
Однажды, он видимо подумал, что это поезд, и потому вполне осмысленно и громко заорал: «Переезд закрыт, ёб вашу мать!». Было такое, что он вытаскивал служебное удостоверение, тыкал в направлении прожектора и представлялся: «Полковникчернышевкакогохуя!». Но однажды выдал такое, что осталось за пределами нашего понимания. Сидящий на жопе в луче фонаря, растрепанный и невменяемый, он произнес: «Гондоны?!» Именно так, со знаком вопроса (видимо речь шла о поставке крупной партии г*ндонов по ценам производителя, или ХЗ о чем).
Как говорил Буба Касторский в фильме «Неуловимые мстители»: «Публика будет визжать и плакать». Это было мелко сказано. Публика неистовствовала! Смех давили в подушки, жрали фрагменты одеял, пучили глаза, текли слезы, сопли, тряслись щеки, герметизировались анусы…но все было бесшумно, чтобы не было наказуемо. И только один - два громких несдержанных пука от перенапряжения разрывали зловещую тишину и эхом уносились в загадочную ночь, вызывая дополнительный взрыв бесшумного ржака и тихие маты ближних соседей пердуна по койке.
Наконец, спина полковника в кителе с желтыми мазками мастики скрывалась в дверном проеме туалета, опускался занавес, но публика хранила молчание, потому, что предполагалось 2-е отделение концерта. Это был только антракт.
Подушив гуся и приняв на морду душ шарко, комбат возвращался в кабинет, теперь уже предусмотрительно придерживаясь за дужки ближних к проходу кроватей. Дневальный, стоящий на тумбочке как раз возле двери кабинета, преданно смотрел в глаза полковнику. Полковник тоже смотрел куда-то… Это был уже не полковник Чернышев. Это был древнегреческий слепой поэт Гомер. Глаза были открыты, смотрели, но ни хера не видели, зрачки не реагировали на свет, глазные яблоки были неподвижны, веки не подрагивали. Алкогольная анестезия воздействовала на самую неизведанную часть человеческого организма – на мозг. Мозг никакой команды не давал, поэтому комбат стоял и смотрел куда-то сквозь дневального. Если дневальный был бесстрашным экстремалом, или просто скучно, он проверял (как офтальмолог) остроту зрения и глубину глазного дна комбатовых глаз. Метод прост.
1. Резко отдал честь - не реагирует
2. Шаг вперед – никакой реакции
3. Провел ладонью перед глазами – ноль
Диагноз – пациент ни хера не видит. Можно начинать.
Дуля под самый нос, потом 2 дули (факов тогда не знали), кривляние рожи, тыканье пальцем в *бало при этом беззвучный смех, имитация траха кого-то раком, имитация подзатыльника, удара ногой по яйцам, имитация обоссывания комбата. В финале бесконтактные приемы рукопашного боя по упражнению «Бой с тенью». Тень – комбат. После окончания упражнения – традиционный поклон сопернику, потом публике, которая наблюдая все это, тихо хавает постельные принадлежности, дабы не заржать и не сорвать представление (за такое разбирались сами в виде тумаков после того, как комбата – лунатика спугнули ржачем, он вышел из комы, поднял роту и мы 1,5 часа тупо стояли, пока старшина10 раз читал список вечерней поверки роты в 140 человек).
Минут через 5-7 мозг полковника начинал включать последние резервы, комбат возвращался на планету Земля, он делал глубокий вдох и алкогольный выдох на дневального и брался за ручку двери своего кабинета. И тут начиналась мистика. Но об этом и о многом другом в следующем рассказе.
Если понравится – буду выкладывать, тем более, что это не придумано, а действительно происходило с нами, и, став офицером, и потом, уйдя на пенсию, вспоминаю курсантские годы, как самые золотые, хотя и говна в них было достаточно.
Комментарии9
