Жуй! или Чайная цветомузыка

С Жуем я познакомился в самом начале нынешнего тысячелетия. Было, как сейчас помню, пятое января 2000 года. Позади – почти недельный алкогольно-гастрономический забег. С препятствиями в виде внезапных и обильных, как январские снегопады, диарей.
Кажется, что всё, включая кактус и кошку Мотю, пахнет оливье и коньяком. Живот очень мешает обуваться. Чтобы зашнуровать ботинок, приходится лечь на кровать, отклячив ногу назад, изогнуться, как матерая стриптизёрша, и вот так, пыхтя и шепча что-то из ностальгических подворотен твоего детства, ворожить дрожащими влажными пальцами.
Очень не хочется смотреть в зеркало, на этого красномордого небритого деда Мороза, на этот портрет столетнего Дориана Грея.
Вечером пятого января я наконец дополз до своего родного спортивного центра. В зал я, конечно, не пошел, потому что ничего тяжелее фужера и дольки лимона поднять был не в состоянии. И – опять же – там кроссовки надо зашнуровывать. А кровати нет.
Плюхнулся в бассейн. Сделал два изящных гребка стоя. Отдышался. Пару раз зашел в сауну, один раз в хаммам. Лег в шезлонг. Жду, когда начнется просветление. Рядом, на соседнем лежаке, мужчина явно китайской наружности. Смотрит на меня то ли хитро, то ли весело. Явно хочет поговорить. Я тоже не против, чтоб отвлечься от похмельной рефлексии.
- С Новым годом! В сауне довольно жарко, – сказал китаец. Он говорил совсем без акцента. Только звук «ж» у него был немного похож на английский «r». Чисто китайская фишка.
- И вас также… Да, не холодно… Только ведь ваш Новый год нескоро.
- Это неважно. У меня на родине говорят: календарь - на стене, праздник - в душе.
- Неглупо. Вы из Китая?
- Да. Хотя я давно живу в Москве. Бизнес…
- Понятно. Вы отлично говорите по-русски.
- А что делать?.. Приходится. Меня зовут Жуй.
- А меня Владимир.
- Очень приятно.
- Аналогично.
Я повернулся в лежаке, отпыхтелся, икнул и шепотом вспомнил маму. Всё-таки очень, согласитесь, утомительное сочетание зудящей, как подстанция, похмельной лобовой мигрени, одышки и изжоги. Только чуть-чуть отпустит голова – здравствуй, изжога, переходящая в одышку, едва стихнет одышка с изжогой – здравствуй, икота, возрождающая головной зуд. И все по новой. Замкнутый круг какой-то.
- Да, пятое января – трудный день календаря, - понимающе улыбнулся Жуй.
- Да уж, - попытался улыбнуться я. Я чувствовал себя Степой Лиходеевым, к которому пришел добрый Сатана.
- Извините, Владимир… Не хотите, я постараюсь… - он пару секунд подбирал выражение потактичней, - поднять вам настроение. Нет, не в смысле «подобное подобным»…
Я неопределенно помычал, станцевав в воздухе пальцами рук какой-то краковяк.
- Минуточку, - сказал Жуй и исчез.
Буквально через минуту он появился с подносом. Поднос он поставил на столик у лежаков. На подносе – чайник и две чашки. Он налил чаю в чашку. Чашку вылил в другую чашку. Дал мне пустую.
- Вдыхайте, - сказал он. – Только глубоко.
Я стал глубоко вдыхать воздух из чашки.
- Хорошо пахнет?
Пахло чем-то из моего подмосковного детства: солнечным сеном, пыльным и жарким проселком, который только что прибили первые капли грибного ливня, травой-кашкой, размятой в руке. Я чувствовал, что чайный дух словно входит куда-то в лоб, как пар от каменки, и выходит обратно вместе с головной болью.
- Очень хорошо.
- А теперь пейте. Только обязательно как это… прихлебывАйте. Его надо как бы жЕвать.
Я стал прихлебывАть и жЕвать. Мое подмосковное детство стало отчетливым. Вкусы стали объемными, как будто я смотрел какой-то чайный 3D.
- Надо громко прихлебывАть, жЕвать и чавкАть. Чтобы чай входил вместе с воздухом. Чай и воздух – это как инь и ян. Как муж и жена. Кстати, есть надо тоже – чавкАя. Европейцы пьют и едят с закрытым ртом. Это ужасно! Это просто варварство. Настоящий вкус приходит вместе с воздухом. У нас говорят: воздух – это дворец вкуса. Вкусно?
- Ткпрф… очень… прфкт…
Я выпил три чашки и понял, что выздоровел.
- Это самый известный чай-улун Те Гуаньинь из провинции Фуцзянь, - сказал Жуй. – Иногда его в России называют бирюзовым чаем. Для вас, наверное, он чем-то похож на зеленый. Хотя улуны с севера Фузцяни, с гор УИ скорее немного похожи на красный…
Я ничего не понял и, наверное, это непонимание отчетливо отразилось на моем лице.
- Знаете что, Владимир, приходите ко мне в гости. Как говорят у вас, на чашку чая.
- Спасибо.
Мы обменялись визитками. На визитке Жуя было написано: «Бизнесмен. Титестер».
- Чтобы хотя бы немного понять и почувствовать чаи, Владимир, вы должны прийти ко мне в гости как минимум шесть раз. Это как курс чая из шести сеансов. Как в массаже. Не волнуйтесь – все бесплатно. Просто если в конце полюбите чай – я скажу себе: Жуй, ты молодец, на земле стало одним счастливым человеком больше!
У меня впереди была неделя отпуска. Днем я что-то писал, бегал по хозяйству, а вечером приходил к Жую. Оказалось, что он живет в десяти минутах ходьбы от меня.
Самое интересное, что где-то за полгода до этого один мой французский аспирант провел со мной примерно такой же ликбез на предмет французских вин. И хотя влюбить меня во французские вина ему не удалось, я получил прекрасную возможность сравнить. Я понял следующее.
С одной стороны, есть прекрасная страна Франция, которая не первый век рулит в мире насчет целого ряда своих продуктов. И прежде всего вина. Мало кто сомневается, что французское вино – лучшее в мире. Хотя, если честно, это более, чем сомнительно. Если посмотреть на эту проблему трезвым от французского вина взглядом. Существуют чудесные словацкие, итальянские, грузинские и т.д. вина. Которые не сильно «парились» насчет самобрендования. А французы парились. И упрямо парятся уже тысячу лет.
С другой стороны на свете есть такая страна – Китай. По самым скромным подсчетам в Китае больше тысячи сортов чаев. Это самый скромный подсчет. По менее скромным их около 6 тысяч. Если слушать самих китайцев, то мы перейдем на десятки тысяч. Скромный Жуй остановился на двух тысячах. Пока Поднебесная всерьез не озаботилась тем, чтобы все это умопомрачительное изобилие душеспасительного, телоисцелительного и т.д. и т.п. товара превратить в более или менее вменяемые международные бренды. А вот мир пока еще не очень в курсе.
Французы испокон веков культивировали местные вина, которые производятся в данной местности на данном «холмике» и даже на данном склоне холмика, который по-французски называется «крю». Нет во Франции такого «крю», который бы не стал международным брендом. Они умеют, как говорил мой дед, из блошки сделать брошку.
В Китае все обстоит точно так же. Каждая провинция, каждая деревня трогательно дорожит своим неповторимым чаем. Но поскольку китайцы считают Китай «поднебесной», то есть всем миром, то они пока не дошли до мысли, что чай «Лун Цзин» с озера Си Ху в провинции Чжэцзян является для планеты Земля чем-то аналогичным французскому «Бордо». Им пока хватает Китая. Пока.
Французы, как это ни печально для самих французов, мировую битву за свои вина все-таки проиграли. Калифорния или Австралия может теперь лихо штамповать «Бордо». А на маленькую надпись, что это сделано в Калифорнии, а не в Бордо, никто внимания не обратит.
Китайцы же битву еще не начали. Но она не за горами.
Давайте задумаемся. Вино - вещь, конечно, полезная. Но чай продукт еще более полезный.
Сначала о пользе. На первом же чайном «сеансе» бизнесмен и титестер Жуй просветил меня насчет пользы чая.
Пункт первый: витамин Р, которым изобилует свежий чай, делает сосуды более эластичными. Что это значит? Это значит, что человек, который всю жизнь пьет хороший чай свободен от любых сердечно-сосудистых заболеваний.
Пункт второй: согласно новейшим исследованиям японских ученых, хороший чай, если употребл*ть его всю жизнь, спасает человека от онкологии. Рак и чай – две вещи несовместные.
Пункт третий: согласно исследованиям не только японских, но и многих других ученых, чай настолько благотворно влияет на мозг, что спасает от любых психических заболеваний, включая даже врожденные, генетические.
Дальше Жуй перешел непосредственно к классификации чаев.
- Что такое чай? – риторически спросил Жуй у только что заваренного чайника. - Чай бывает разный. Европейцы считают, что чай бывает зеленый и черный. С точки зрения китайской традиции, это бред. Утверждать, что чаи бывают зеленые и черные – для китайца это все равно, как сказать, например, что люди делятся на детей и пожарников. Европейцы считают так: есть чай. Он вырос. Его собрали. Собранное посушили типа сена. Запаковали. И получился зеленый чай. Или: чай собрали, посушили, поджарили на сковородке. Запаковали. Получился черный чай. Но к китайской традиции это не имеет никакого отношения!
Чай ферментируют. По степени ферментации чаи делятся на шесть видов: «люй ча» (зеленый), «бай ча» (белый), «хуан ча» (желтый), «у лонг», он же «улун», он же «оолонг» (сине-зеленый, или бирюзовый), «хун ча» (красный) и «хэй ча», он же «пуэр» (черный). Отсюда и «шесть вечеров», которые предложил мне Жуй.
В первый же, «зеленый» вечер мы перешли с Жуем «на ты». Я продегустировал несколько зеленых чаев. Жуй не уставал повторять:
- Не забывай впускать в чай воздух. ЧавкАй громче, жуй чай, жуй его!
Китайцы собирают и изготавливают больше тысячи сортов зеленого чая в восемнадцати провинциях. Собирают самые молодые листики с почками, перебирают, просеивают, просушивают, перетряхивают… Дальше начинаются тонкости – в одних местах чаи скручивают, в других сплющивают, в третьих связывают. Китайцев, скручивающих чаи, миллионов так двадцать пять, сплющивающих и связывающих – примерно столько же. Но не это главное, а главное то, что качество сплющенно-скрученно-связанных чаев таково, что ни гипертонии, ни сумасшествия, ни, упаси Боже, рака у вас не будет.
Когда я выпил шестую чашку (вернее – маленькую пиалку чая), Жуй сказал:
- Подожди пять минут. Я сейчас.
Через пять минут Жуй пришел с блюдцем чего-то напоминающего салат.
- Закуси.
Я закусил. Вкусно.
- Что ты сейчас ел?
- Не знаю. Спаржу?
- Нет.
- Щавель?
- Нет.
- Не знаю.
- Чай. Из зеленого чая, если его пять-шесть раз заварить, получается прекрасный салат. Можно со сметаной. Можно чаем начинить индейку. Я, например, очень люблю рыбу с чаем. Но для этого нужен действительно хороший чай. Смотри.
Он расправил лист чая и показал мне его на свет.
- Видишь?
Лист был маленький, тонкий, но цельный, с зубчиками и даже с остатками пушка-ворсика. Хотелось его засушить и положить в коллекцию бабочек, среди махаонов и павлиньих глаз.
Китайцы ни за что, под страхом сметной казни или публичного изнасилования, никогда не согласятся резать, мельчить, крошить или купажировать (то есть смешивать сорта) качественный чайный лист, как это делают индусы или цейлонцы.
Белый вечер был посвящен белому чаю – «бай ча». Считается, что бай ча самый полезный для здоровья, еще полезнее, чем зеленый. Причем, в отличие от зеленого, его можно хранить несколько лет. Свежесть аромата он, скорее всего, утратит, но целебно-очистительные свойства его со временем лишь усилятся. В принципе, можно сказать, что белый – это примерно то же самое, что зеленый, но это для нас, «белолицых варваров», как называют нас китайцы. Изготовляется «бай ча» из особых пушистых почек. Особую степень пушистости могут различить только китайские глаза. Но не все, а только глаза ушлых фуцзяньцев. Сушится белый чай только в солнечный день, но в тени. Если пушистую почку сушили на солнце, то это уже не белый чай, а белая смерть. Кстати, один из самых известных видов белого чая имеет трогательное азиатско-матерное название Бай Му Дань.
Именно эту волшебную «мудань» и дал мне продегустировать Жуй.
- Приглашаю вас на белый танец, - сострил он. – Сегодня мы будем играть в пчелок.
- То есть?
- Попробуй.
Я попробовал. Белый чай был какой-то очень легкий, воздушный. Почти эфемерный. Он пился очень легко.
- Сейчас мы тебя проверим, насколько ты талантлив в чайном деле, - сказал Жуй. – Что ты чувствуешь? Чем бай ча отличается от зеленого?
- Мне кажется, - сказал я, чавкая как можно громче, - что белый чай как будто пена, он с какой-то пудрой… со сладковатой пыльцой, что ли…
- Молодец! Я же сказал: будем играть в пчелок.
На третий, «желтый» сеанс Жуй сказал:
- Сегодня объявляется день сэндвича. Кроме того: сегодня очень холодно (действительно, наш неумолимый московский январский градусник опустился ниже двадцати пяти), а «хуан ча» - сэндвич, который согревает.
- При чем здесь сэндвичи?
- Сейчас узнаешь. Заваривать «хуан ча» предлагаю в стеклянном чайнике, потому что чаинки настоящего «хуана», который называется Цзюнь Шань Инь Чжэнь, - истинные воины. Смотри.
Я посмотрел. На самом деле: в стеклянном чайнике чаинки стояли вертикально, как копья. Лес копий.
Принципиальное отличие желтого от зеленого и белого заключается в том, что он и вправду готовится по принципу сэндвича. Берется чайный лист, кладется между листами пергамента. И лежит там несколько дней, потихоньку ферментируясь.
Напившись желтого чая, своим ароматом напоминавшего сладкий дух какого-то старого доброго музея, а может – библиотеки, я так согрелся, что домой шел, расстегнув наотмашь пуховик и сняв шапку.
Четвертый, сине-зеленый вечер Жуй объявил вечером «Черного Дракона». Улун иногда у нас называют бирюзовым или просто тупо оолонгом, только потому что так пишется по-английски. По-китайски же это звучит как «у лонг» или «улун», что и переводится как черный дракон. Переводится это так, потому что чаинки, если мы имеем дело с исконным улуном, похожи на «дракончиков». Таких дракончиков китайцы заваривали испокон веков, правда, в наши дни чаинки некоторых улунов прямо с веточкой скручиваются в шарик. Так удобнее хранить и перевозить. Новое время – новые песни. Но я пил у Жуя настоящих дракончиков.
Улун, рассказывал Жуй, сыграл в истории Китая особую роль. Когда китайцы в течение тысячи лет пили зеленый, белый и желтый чаи, они их просто пили и все. А вот под оолонг придумали особую чайную церемонию. «Простая» церемония была и раньше, но тайваньцы ее раскрутили (не путать с японской, она совсем другая). Улун следует заваривать в особом чайничке, особым образом, переливать, из особой чашечки для вкушения особого аромата в другую особую чашечку для вкушения особого настоя, последовательно нюхая чашечку за чашечкой, но не облизывая их. Улуны знамениты своим ароматом. Все это со мной скорпулезно проделывал Жуй.
- Узнаёшь? – спросил он, наливая в нюхательную чашечку.
Я узнал. Этот был тот самый ностальгический, пахнувший моим детским подмосковьем Те Гуаньинь.
В предпоследний «красный» вечер Жуй объявил:
- Красный – цвет богатства и счастья. Поэтому тот, кто пьет хун ча, обязательно будет счастливым и богатым. Как у тебя дела со стулом? – внезапно спросил он.
Я растерялся.
- Да так… Какой стол, такой и стул. Как у всех, - промямлил я, отпивая «хуна». «Хун» тонко, обволакивающе пах черносливом.
- Хун ча тонизирует, - как ни в чем ни бывало продолжал торжественно декламировать Жуй. – Он прекрасно хранится. Он восстанавливает силы и очищает кровь. Если у тебя проблемы со стулом в смысле «совсем не получается», пей зеленый чай, если у тебя «слишком хорошо получается», пей красный чай.
С тех пор я так и делаю. И всё «получается как надо».
Последний, шестой, «черный вечер» Жуй начал с того, что отвел меня на кухню и показал целую коллекцию темно-бурых лепешек-блинов, похожих на мины. Это и был черный «пуэр». История пуэра, как я узнал в этот вечер, самым прямым образом соотносится с историей выдержанных французских вин, особенно – с историей коньяка.
В сущности, что такое коньяк? Это случайно сильно перебродившее вино. Коньяк был открыт случайно, можно сказать, по недоразумению. Пуэр тоже.
Есть такая легенда (одна, впрочем, из многих): в славном китайском городе Мэнхай, что в провинции Юньнань, которая тогда отнюдь не славилась своими чаями, скорее наоборот, как-то раз заскладировали несколько тонн премерзкого зеленого чая, самого низкопробного. Никто не хотел его покупать, продавцы уже забыли про него, покупатели даже и не знали. Прошло несколько лет, и какой-то туманный китаец зашел на склад и, заткнув нос пальцами, сказал «пу хао и сы», что можно перевести по-разному. Например: «что-то нехорошо», «почему-то очень нехорошо пахнет», «в этом заключается какой-то очень неправильный смысл» или «извините, но идите вы все в …». Все эти переводы правильные. Потом в этот ангар зашел другой китаец, то ли более умный, то ли более пьяный, но вдруг он решил, что эта куча сгнившего чая замечательный товар, который нужно немедленно реализовать. Так на рынке чая появился «пуэр».
С пуэром надо быть осторожным. Пуэр бывает разный. Бывает настоящий пуэр, который несколько лет (не менее 7) томили, подобно изысканнейшим французским винам, в подвалах провинции Юннань. Тонкость в том, что чай должен тлеть, медленно и печально, перебраживать, томиться и т.д. и т.п. сам, в сухом прохладном подвале. На это в современном Китае сил и терпения нет почти ни у кого. Поэтому китайцы придумали более быстрый способ – пуэр томят, перебраживают, «насилуют и опускают» с помощью «современных технологий ферментирования», как то: сваливание чая в одну кучу под тентом на солнце, смачивание водой сомнительного качества и перемешивание этого гумуса местным китайцем под крики «уо цхао!», что в самом скромном переводе на русский означает «дерьмо жизнь!». Любой пуэр, который вы купите в любом конце земли – 99 из 100 процентов, будет тем самым из серии «дерьмо жизнь!» Но если честно, и он не плох, совсем не хуже тех прессованных плит грузинского зеленого чая, которые у нас продавались в СССР. А настоящий пуэр можно приобрести в самых элитных магазинах самых элитных городов, типа Москвы, Лондона и т.д. за несколько тысяч долларов. Или же – за пару долларов в Юннани. Если у Вас есть терпение, то Вы можете купить зеленые лепешки пуэра и хранить их лет шесть-семь в темном помещении при температуре от 15 до 20. Но, нам кажется, надо быть уж очень большими любителями чая, чтобы заниматься такой некрофилией. Впрочем, Жуй именно этим и занимался. Зато каждая лепешка давала тысячу пятьсот процентов прибыли. Ай да Жуй!
Надо отдать должное Жую: он угостил меня самым изысканным и дорогим пуэром. Пуэр пах, как разогретый на солнце чернозём. Потом я отведал и шу-пуэр «искусственно состаренный». Он откровенно отдавал задумавшейся рыбой, подпорченным заломчиком. Может быть, я и извращенец, но мне в целом понравилось. Нравятся же людям французские сыры, пахнущие носками сантехника. Прав был Фёдор Михайлович Достоевский: «и ко всему-то подлец человек привыкает».
«Какой же хороший человек Жуй! - думал я, возвращаясь домой с лепешкой дешевого пуэра под мышкой, - приобщил меня к такому замечательному делу. Теперь вот я разбираюсь в чаях. Я продвинутый. Я буду здоровым и проживу сто лет!»
Никто не спорит: Жуй – хороший человек. Но все-таки он китаец. Одно другого не исключает, но это далеко не одно и то же.
Словом, наша романтическая история с Жуем закончилась так.
На седьмой день Жуй отвез меня на китайский склад чаев, где-то в Мытищах, и я накупил товара, сам того не заметив, на триста долларов. Потом на «жуевские чтения» и, как следствие, на мытищенский склад попали все мои родственники, друзья и знакомые, а также родственники друзей моих знакомых и знакомые друзей моих родственников. И каждый оставил Жую все, что смог. У друзей знакомых моих родственников очень широкая душа.
Последние десять лет я действительно, слава Богу, себя отлично чувствую. Но почти половина зарплаты уходит на очень дорогие хуны, пуэры, люи, хуаны, улуны и баи. Я с удовольствием созерцаю черных дракончиков, согреваюсь желтыми сэндвичами и наслаждаюсь пунктуальным стулом. Остальные жуевцы занимаются тем же самым.
Жуй поднялся на нас. Очень скоро он перепоручил нас дальнему родственнику знакомого своего друга и занялся перепродажей крупных партий чая. Я встретил его где-то полгода назад. Жуй очень обрадовался встрече. Я тоже. Он пригласил меня в свой новый дом на Николиной Горе.
Жуевские вечера десятилетней давности проходили в маленькой однокомнатной квартире в Чертаново. В новом особняке Жуя было столько же комнат, сколько плюшек пахучего пуэра на его старой чертановской кухне. Мы поболтали. Вспомнили прошлое. Все было отлично.
Жуй, как и положено, угостил меня чашечкой чая. Ее на серебряном подносе внесла голубоглазая блондинка с ногами каждая длиною в полтора Жуя. Из чашечки свисала веревочка с этикеткой «Липтон». По тридцать два рубля пачка.
Уо цхао!

Автор: Владимир ЕЛИСТРАТОВ