Маленький человек большой Родины

Тридцать аршин земли в глухой деревушке Смоленской губернии, небольшой домишко с голубыми ставнями, огород с цветущей картошкой и огурцовой завязью, десяток кур во дворе, лошадь в сарае да старый облезлый пес в будке – это мой мир. Все свои 17 лет я прожил в этом мире – сначала со старухой мамкой, а после ее кончины – один. Жениться я не успел, поэтому хозяйствовать приходилось самому, да и честно говоря, не так и велико было мое хозяйство, чтобы роптать на нехватку сил и времени.
А к труду на барских полях я с детства приучен – шесть дней в неделю пахали, сеяли, жали. Приказчик наш человек добрый был – больных работать не неволил и кнутом бил только по великой необходимости.
А барин наш на войну ушел. В ту пору с французами война шла - не сиделось французам в своей французской стране, ходили по миру, города, деревни грабили, церкви жгли да народ честной убивали. Иногда приказчик нам бариновы письма пересказывал. Писал барин, чтобы мы хорошо на полях работали – армии, мол, провиант нужен, без провианта солдаты воевать не смогут и нам, мужикам кланялся, что мы не разбежались никуда, а продолжали усердно трудиться. И мы работали – днем на полях, вечером – у себя на огородах, а войну только по бариновым письмам и знали.
В тот июньский вечер догорало розовое зарево заката, негромко кудахтали куры, крепко пахло навозом, откуда то еле-еле слышалось бабье пение и весь мой маленький мир был пропитан тишиной и спокойствием.
Я сидел на крыльце своего дома и чинил хомут, когда тишину вечера нарушило распоряжение приказчика, чтобы все мужики нашей деревни срочно собрались у околицы.
Приказчик и стоящий рядом с ним мужик в пропыленной военной форме объявили нам, что пришла беда. Проклятых французов не счесть как мух на куске сахара и воюют они остервенело, как собаки за мясо. Наших русских солдат немало полегло, а те, кто еще жив вынуждены отступать, оставляя французам пядь за пядью наши русские города и села. Французы, наступая, грабят дома и церкви, топчут поля и огороды, режут и едят скот, убивают женщин, детей и стариков, а мужчин забирают в плен и заставляют воевать за свою армию с нашим же русским народом. Отступающие русские войска вот – вот войдут в наше село, а вслед за ними придут и французы. Нужно не дать проклятым французам надругаться над нашим селом и над жителями нашего села. Нужно собрать все, что можно унести с собой, увести женщин и детей в лес, спрятать их там, а самим, как настоящим мужчинам взять какое есть оружие, дубья, колья, вилы и оказать французам достойное сопротивление, помочь русским солдатам защитить нашу Родину, наше Отечество!
«Наше отечество – это наши дома, огороды и наше хозяйство, - закричали мы, - а другой родины мы никогда и не видели! Мы никого не подпустим к своим домам! Мы встанем у ворот и будем отгонять от них французов как бешеных собак. И они не посмеют войти в наши дворы и разорить их!»
Но солдат в запыленной форме сказал нам, что мы глупые, что у французов мушкеты, пушки и огромное желание заполонить нашу русскую землю, забрать себе наши села и города, наши поля, покосы и огороды, жить на нашей земле припеваючи, а русский народ поработить, сделать своими прислужниками бесправными и безмолвными не разбирая сословий – и господ и крестьян. И что, если мы будем защищать только тот клочок земли за своим забором, который мы громко называем «родиной», нас и наши семьи убьют, наши дома разорят, наше добро достанется французам и наша «родина» умрет вместе с нами.
И мы поняли, что поодиночке мы не сможем защитить себя и свою землю, что нужно сплотиться и оказать сопротивление французской армии. И в первую очередь нельзя дать французам шанс поддерживать свои силы за счет нашего хозяйства и отдыхать в наших домах, необходимо собрать все, что возможно, с огорода и из дома, а остальное уничтожить и сжечь…
Но до чего же страшно собственными руками уничтожать то, с чем сроднился с рождения, то, что наполнено историей твоей жизни, жизни твоих родных…
Так в мою тихую маленькую жизнь внезапно пришла война.
Со слезами на глазах топтал я огород… Когда с огородом было покончено, я поджег солому, раскиданную в доме, и с горечью вздохнул: «Прощай, родина!»
Вокруг меня полыхали избы соседей, по деревне неслись облака густого черного дыма, стоял истошный бабий вой и детский плач.
Я стоял перед горящим домом и всей душой ненавидел Наполеона и войну.
Я смутно помню, что было потом, все события неслись сумбурно, как в плохом сне. Было ощущение, что все происходит не со мной.
Мы увели женщин и детей в лес, а сами, вооружившись кто чем мог, спрятались неподалеку от деревни. На следующий день в деревню вошел отряд французов. Наше нападение на них было внезапным, французские солдаты были измождены дальним походом и голодны, так как сгорела не только наша деревня, но и окрестные и поживиться чем – либо у них уже давно не было возможности. Мы били их всем, что попадалось под руку – топорами, лопатами, кольями, просто руками…Мы одержали победу и, благодаря этому, некоторые из нас смогли вооружиться огнестрельным оружием французов.
Французов, действительно, было много. Они шли и шли – группами, нескончаемым потоком. За ними тянулись обозы с провизией и оружием. Но французские солдаты тоже уже были обессилены военными действиями, часть из которых им приходилось вести не только с подготовленной русской армией, но и с нами. Мы прятались в лесах, внезапно выскакивали на отряды французов, сражались с ними, выходили на дорогу, перехватывали обозы с провиантом для французов и жгли их, брали в плен французских солдат и передавали их в руки солдат действующей русской армии. Постепенно к нам примыкали крестьяне из соседних деревень и отставшие от своих подразделений солдаты.
Мы почти постоянно куда-то двигались, почти не стояли на одном месте. Кроме командира никто не знал, куда именно мы идем, что нам придется делать в следующую минуту. Мы были внезапны, непредсказуемы, стремительны и страшны для французской армии. Нас называли «народным оборонительным движением», а мы просто мстили врагам за нашу поруганную землю, за разрушенную тишину нашего неба, за страх в глазах наших детей. Мы не боялись смерти, мы боялись, что нас остановят.
И, проходя разрушенными селениями, обугленными лесами, вытоптанными полями я все время чувствовал щемящую жалость к своей поруганной, измученной и такой огромной Родине! И от меня, маленького человека, Антипова Николая, сейчас зависели ее честь и достоинство! Только я мог защитить ее от насилия, изгнать неприятеля и помочь ей снова стать спокойной, ласковой и цветущей!
Я и такие же, как я – немытые, небритые, ожесточенные участники народного оборонительного движения – партизаны.

Мы бежали по полю, догоняя французских солдат, падали, поднимались и снова бежали. Мы кричали во всю глотку: «За Бога, царя и Отечество!». Мы всей душой любили это огромное поле, этот чернеющий вдали лес, это пронзительно синее небо над головой, этот напоенный запахом трав и пороха воздух – все то, что составляло наше ощущение самой необъятной, самой любимой - нашей Родины!
И когда я упал на землю, почувствовав острую, жгучую боль в груди, я обхватил эту землю руками в едином порыве любви к ней и веры в то, что мы не позволим оккупантам занять ее, растоптать и опоганить.
С этой верой я умер.
Был конец августа 1812 года. Где – то под деревней Бородино.