Водолаз не пойдёт в дерьмо! - кричал в рацию лейтенант...

Однажды одного матроса послали убирать снег. Дело в том, что матрос был трактористом, вернее трактористом он был на «гражданке» у себя в деревне, а по своей военной специальности матрос был механиком-водителем плавающего танка.

Но одна беда портила его военную карьеру - это странная привязанность к спиртосодержащим напиткам для питья, собственно, не предназначенным. Иными словами матрос попивал одеколон, и эта любовь была наследственной, так как эти напитки любил и его отец, простой сельский механизатор. По его теории, все средства гигиены, дешевле 2руб.50коп., считались вполне питьевыми.

Жизнь на селе тяжёлая, заработки небольшие, а пить хотелось постоянно. Вот и пользовал папаша эти напитки в чистом виде, чем значительно экономил скромный семейный бюджет.

Матрос пошёл дальше в своих изысканиях. В укромном месте у него был припрятан лом и миска. За долгую полярную зиму лом так вымораживался, что если на него лить одеколон, то в миску сливался продукт гораздо более вкусный, чем исходное сырьё. Все ароматические добавки намертво примерзали к лому, и в миске оказывался практически чистый спирт, что вместе с солёным помидорчиком на закусь было очень даже вкусно.

Матрос в письме домой поделился результатами своих исследований с папашей, но тот оказался консерватором, да и трудно менять привязанности в его-то возрасте. А матрос не смог отказаться от своей пагубной привычки даже под страхом гауптвахты и тихо, но настойчиво, придерживался ранее выбранной линии поведения.
В общем, по этой причине матрос оказался за рычагами трактора, а не на борту БДК (большого десантного корабля), который морщил море на боевом дежурстве где-то у побережья Африки с батальоном морской пехоты на борту.

* * *

Так вот, запустив трактор на прогрев, матрос получил команду двигать в сторону подсобного хозяйства, по пути расчищая дорогу, чем он и занялся, хлопнув на дорожку флакончик исправленного напитка с первоначальным названием "Наташа". Ехал он себе потихонечку под горку в сторону фермы, сгребая снег то за правую, то за левую бровку дороги.

И надо сказать, что здорово у него это получалось, так как умение работать на тракторе ему тоже передалась по наследству. Совсем уже у ворот свинюшника он заложил крутой вираж, чтобы сформировать последнюю кучу снега, как вдруг почувствовал, что гусеницы его грозной машины вращаются вхолостую и трактор, вместо того, чтобы двигаться поступательно, как-то странно начал двигаться вниз.

Начальник подсобного хозяйства приходил на службу несколько позже и не смог показать матросу, куда ехать не стоит, поэтому сам того не ожидая, матрос направил своего стального коня прямо в середину хранилища навоза, чуть прихваченного коркой льда и запорошенного снегом. Надо сказать, что процессы, происходящие в многолетней навозной куче, до конца не изучены, но одно известно точно: тёплые её недра не замерзают даже в самый лютый мороз.

Местное население категорически не пользовалось органикой на своих приусадебных участках за отсутствием таковых. Впрочем, можно хоть сто лет удобрять гранитные валуны, всё равно на них кроме мхов и лишайников вряд ли что-нибудь заколосится. Начальник подсобного хозяйства прапорщик Педосюк по началу сокрушался, что нет применения такому добру, даже написал рапорт, но потом привык к бесхозяйственности начальства и молча тянул свою лямку в сторону пенсии.

Вот так и оказался матрос в кабине упорно идущего на погружение трактора. Гусеницы настойчиво месили жижу, и из-под них всё сильнее доносился запах родины матроса - маленького животноводческого колхоза, умирающего среди Вологодских лесов. Но чем еще славятся части постоянной готовности, к которым и относится морская пехота, а тем, что ряд мероприятий, например как эвакуация из тонущей машины, военнослужащими отрабатывается до автоматизма.

На уровне импульса в подкорке мозга и с ловкостью японской макаки, матрос оказался на крыше кабины. Это был островок метр на полтора среди океана клокочущих остатков жизнедеятельности свиней, судорожно взбиваемой гусеницами гибнущей машины. Двигатель заглох, и матрос остался один на один с полярным холодом, погружение замедлилось, и это не могло не обнадёживать североморца.

Теперь стоит отдельно описать, во что был одет бедолага. До приказа о демобилизации оставалось 3 месяца, а посему матрос даже на такой работе должен соответствовать своему статусу, хотя, кому были интересны эти понты, кроме бакланов на камбузной помойке. Итак: шапка на два размера меньше, чтобы лихо держалась на макушке, чёрный морпеховский бушлат и короткие сапоги. Да! - штаны были ватные, тут уж куда деваться, матрос после «дембеля» всё же хотел жениться.

Из неучтённых в этом списке тёплых вещей остались только погоны с яркими буквами СФ, которые особенно грели в такую погоду.
Минут пятнадцать матрос отбивал чечётку на крыше кабины и пел дурным голосом строевые песни, что явно нравилось свиньям, пока на горушке показался спешащий на службу прапорщик. Издали, завидев матроса, начальник подсобного хозяйства даже обрадовался поначалу, так как подумал, что начальство рассмотрело его рапорт и выставило пост для охраны несметных органических сокровищ. Но, по мере приближения, прапор заподозрил, что эти песни и танцы явно не соответствуют «Уставу гарнизонной и караульной службы».

Перейдя за 3 метра до края навозной границы на строевой шаг, прапорщик остановился у рубежа, отдал честь и спросил грозным голосом.
- Что вы тут делаете, товарищ матрос?

Но, разобрав среди зубовной дроби только: "Помогите, товарищ прапорщик, тону!", трезво, не смотря на вчерашнее, оценил ситуацию и с криком: "Грёбаный Экибастуз!" - бросился в свой офис на свинарнике к телефону, чтобы доложить по команде о случившемся ЧП. Дежурный по части, тоже болевший вчерашним, понял три ключевых слова: трактор, матрос и тонет - оперативно доложил по команде и выслал к месту происшествия легководолазный взвод на "Урале" с барокамерой, сделав в докладе начальству упор на слово: тонет, позабыв доложить где.

* * *

Спустя час спасатели прибыли. Матрос уже не мог петь и танцевать, приветствуя их, но, сохраняя бодрость духа, маршировал на крыше, похлопывая себя по плечам.
- Водолаз не пойдёт в дерьмо! - кричал в рацию лейтенант. - Надо принимать решение!

И было принято решение! И как всегда оно было глобальным. О ЧП доложили оперативному дежурному по Флоту, опять сделав упор на слово: тонет, без уточнения где. Не мудрствуя особо, в небо подняли спасательный вертолёт. Вся процедура, с учётом времени подлёта вертолёта к объекту "Свинюшник", заняла еще час.

Когда над терпящим бедствие моряком завис вертолёт, тот уже не маршировал, а просто лежал на крыше своего «стального коня» в позе эмбриона, держась за края кабины, и сучил ногами, под мощным напором воздуха от вертолётного винта. От уровня дерьма до крыши трактора оставалось всего сантиметров десять.

Направленный на маленький островок поток морозного воздуха окончательно доконал погибающего от холода матроса и, когда к нему на крышу спустился спасатель в обвязке, то смог он только перекантовать покрытое желтоватой ледовой коркой обмороженное тело в спасательную сетку. При этом спасаемый, вместо слов благодарности, отрыгивал в лицо спасателя жуткий навозный дух. За время перелёта до земной тверди, длившееся вместе с посадкой не более двух минут, кабина вертолёта провоняла так, что весь обратный перелёт на базу пилоты провели в кислородных масках, а потом ещё трое суток проветривали её, потому что даже за доп. паёк, никто не хотел летать в атмосфере жутких свинячьих миазмов.

Участники спасательной операции отделались устной благодарностью после того, как начальство узнало, где погибал матрос, и от этого многим было обидно.

Ведь совсем не важно, где погибал матрос! Главное, что человек был спасён.
Трактор, медленно, как "Титаник", навеки скрылся в навозной бездне.
Доставать его, конечно, не стали, просто списали на боевые потери, хотя замполит очень хотел наказать матроса, так как твёрдо верил в старую флотскую истину: куда матроса не целуй - везде задница. А навозное болото обставили вешками и показали на топографической карте местности как природный феномен.

* * *

Матроса отмыли и отогрели в бане, при этом всё его обмундирование в специальном мешке вынесли на помойку, как не подлежащее санитарной обработке и дегазации.
После этого часть бакланов покинула помойку.

Бедолага отделался воспалением лёгких и до «дембеля» дожил как в санатории, правда, до заветного лома ему было уже не добраться, да ещё голову пришлось побрить - волосы не меняли запах даже после обработки соляркой. А тем временем от берегов Африки из похода вернулся БДК и половина моряков тоже попала в сан.часть со всякими простудными бедами. Всех участников похода представили к знаку "За дальний поход".

Ради справедливости надо сказать, что наш герой проявил определённую смелость и выдержку на своём островке посреди моря дерьма, поэтому его тоже решили наградить.

По началу не знали, как, ведь ни один руководящий документ не предусматривал стойкость и мужество в подобных обстоятельствах, а потом просто внесли в общий список награждаемых, на том и успокоились. К тому же все лежали в одной палате, матрос наслушался рассказов однополчан, а запах к тому времени почти выветрился.

А самое главное, что со временем у матроса пропала тяга к употреблению странных напитков, так как, не смотря на то, что все напитки назывались по разному, отрыгивалось после всех одинаково навозно.

Ему даже присвоили звание старший матрос. Он съездил домой, сверкая новым знаком на груди, а потом неожиданно написал рапорт в "дубовую академию" (краткосрочные курсы подготовки прапорщиков и мичманов флота) и через некоторое время стал прапором.

Вот такие дела. Не всем бывает приятен запах Родины.


© Кирилл Щетинин-Ланской