Виктор Цой - жив! Честный и настоящий!

Говорят, что для успеха главное — это оказаться в нужном месте, в нужное время и быть к этому готовым. У Цоя совпало все и сразу: выход альбома «Группа крови», буквально тут же – фильм «АССА»… В конце 80-х началась повальная, массовая истерия, названная «киноманией». Популярность группы была просто фантастической. Все было беспрецедентно: рекламная кампания «АССЫ», выход нугмановской «Иглы»… И все это на фоне отсутствия конкуренции: БГ тогда как раз уехал в Америку, «ДДТ» гастролировали по провинции… Был период, когда в обеих русских столицах бал правили «Наутилус» и «Кино».

Как это выглядело тогда?
Вот вам пространная цитата из книги Марьяны Цой «Точка отсчета».

«1987 год. Весна. После концерта в Миассе «киношники» приехали в Челябинск. Билеты на концерт были неформальными: половинка почтовой открытки из «Союзпечати», на которой стоял штампик клуба филофонистов. Продавали официально где-то по рублю. Перед концертом, за пару остановок до зала политехнического института, фарцовщики предлагали билеты по пять рублей! Около института – столпотворение. Вместимость зала – триста человек. На улице у входа, – по меньшей мере, полторы тысячи. ОКОД (оперативный комсомольский отряд) закрыл двери, никого внутрь не пропускают, даже по билетам.

Внутри происходит следующее.
Местные комсомольские вожаки в импровизированной гримерке для музыкантов «Кино» изучают список залитованных произведений, которые должны прозвучать нынче вечером.
Первый вопрос: «А почему печать ленинградского отдела культуры? Почему не горисполкома партии?»
Цой терпеливо объясняет, что в Питере культурой рулят не коммунисты, а музыковеды.
«А почему здесь только названия песен, где тексты?»
Цой невозмутимо говорит: «А тексты народ и так наизусть знает. И у нас в отделе культуры, когда литовали, песни слышали». Комсомольцы вроде бы отстали.

Появляется некий майор милиции, который имеет свои претензии к группе: «А что это они так одеты? Они что, собираются на сцену в таком виде выйти? Посмотрите на их брюки!» «Киношники» переглядываются и смеются. Одеты они все в черное, немаркое: джинсы, курточки, свитера. У Тихомирова на шее бантом завязан шарф: простыл, и местные девочки ухаживали за ним. Из-за бантика прозвали «котенком». Только у Цоя была концертная рубаха из желтого шелка (два любимых цвета — черный и желтый). И потом, откуда тогда взять было денег на концертные костюмы?

Майор волевым решением запрещает концерт. Тем временем публика сметает комсомольцев, милицию и, сломав дубовую дверь, прорывается в зал — какие там контролеры-билеты! Через минуту зал забит до потолка: сидят на подоконниках, в проходах, на спинках стульев, просто на плечах друг друга. «Кино» уже тогда могло претендовать на звание стадионной группы в любом миллионном городе.

На сцене играет «разогрев» — местная металло-попсовая команда. К микрофону выходит некий комсомольский вожак и объявляет, что концерт группы «Кино» отменен.

Зал взрывается негодованием: «Витю на сцену! Не уйдем, пока не увидим Цоя!» Комсомолец ретируется. В это время «киношники» выходят на улицу и демонстративно выставляют на крышу своего «жигуленка» ящик пива. Открывают по бутылочке, закуривают.

Это, для тех, кто не знает, — доблесть на грани измены родине: антиалкогольная истерия была в самом разгаре. Внутри шум, суета и беготня. Майор вызванивает свое и партийное начальство.

В зале в это время клавишник выступающей команды неудачно пошутил в микрофон: «Кина не будет!» На сцену полетели огрызки яблок, бумажки, ручки кресел, ботинок…

Крики из зала: «Убирайтесь в дупло, черти, лопухи!!!» Музыканты спешно ретировались, не доиграв композицию.

Зал скандирует: «КИНО, КИНО!» После паузы выходит Цой. «Ребята, меня попросили вас успокоить. Ничего еще не потеряно. Подождите немного. И не ломайте зал, а то тогда точно запретят концерт». Наконец, спустя часа полтора против запланированного, «Кино» выходит на сцену. Шквал аплодисментов, криков, свист.

Густав выносит на авансцену барабанчик и тарелочку, и дает отсчет палочками. На первых же аккордах «Время есть, а денег нет» зал встает, загораются зажигалки и все вместе с Цоем поют: «Дождь идет с утра, будет, был и есть…» Странное ощущение от концерта группы.

Играли они, честно говоря, так себе, между собой сыграны плохо, ошибались часто, иногда вообще играли и пели «по соседям», но драйв со сцены пер мощнейший. Мурашки по коже вспоминаются и через десятилетия. Словно океанской волной людей сметало с мест и поднимало вверх. Слышно плохо, особенно вокалиста (Витя и сам себя плохо слышал, постоянно просил добавить голоса в мониторы), аппарат-киловаттник не отстроен, колонки хрипят. И, тем не менее, — дикий драйв… Тексты тогда все знали наизусть, подпевали. Иначе, как шаманством, назвать подобное трудно. Непостижимо...

Вспоминается фраза, сказанная как-то Цоем: «За честность нам прощают все: неотстроенные гитары и аппаратуру, отсутствие певческого голоса, всякие шероховатости и недоделанности…»

Короткая, но яркая жизнь Цоя рассмотрена практически со всех сторон: столько за прошедшие годы было написано и о нем самом, и о группе «Кино». При том что из пишущих одни ударились в пафос, другие съехали на фамильярность, а золотой середины удержались немногие. Писать про Цоя вообще трудно, хотя бы потому, что сам он воздерживался от создания легенды о себе, упорно отмалчиваясь по жизни и раскрываясь лишь на сцене. Конечно, полностью уклониться от интервью ему не удавалось, — но что это были за интервью? Он всего лишь давал односложные ответы на вопросы журналистов.

К тому же музыканты «Кино» практически никого не подпускали к себе близко. В отличие от многих других своих коллег, они, к примеру, не любили выпивать на квартирных посиделках, на которые в те времена принято было звать звезд андеграунда после концерта. Множество историй, связанных с такими пьянками (а сидели на кухнях отнюдь не за чаем), может рассказать любой человек из рок-тусовки 70-80-х годов – но только не про Цоя и его команду. Они в этом смысле стояли некоторым особняком. Предложения «побухать в хорошей компании» вежливо, но непреклонно отвергались. «Киношники» уезжали в номер гостиницы или на квартиру вчетвером (или впятером, если Марьяна была с ними на гастролях в качестве директора), и что там делали и о чем беседовали, — кроме них самих едва ли кому-то достоверно известно. «Кино», вероятно, хватало общения внутри себя, они находили в этом все, что им было нужно.

По воспоминаниям знавших Цоя людей, поначалу он был таким закрытым от неуверенности. Боялся облажаться. После, когда стал знаменитым, неуверенность прошла, – но более открытым это его не сделало. И разговорчивым тоже не сделало. Многие его знакомые в один голос говорят: с Витей хорошо было молчать. Подолгу сидели, курили, пили: не водку, но вино – портвейн или сухое вино, а когда были деньги, то коньяк. Курили, пили и молчали: каждый о своем. Иногда Витя вдруг говорил: «Да-а-а-а…» Просто так, ни к чему не привязываясь. Все в ответ молчали. Посиделки продолжались. Этот процесс Витя называл странным словом «бошетунмай». Ходила такая шутка: если бы проводились олимпийские игры по молчанию, Цой был бы первым.

Через «Кино» прошло много людей. Чуть ли не на каждом концерте на сцене появлялись разные музыканты, друзья. Как это ни странно, Виктору было неважно, умеют они играть или нет… Тот же Африка – он и не музыкант вовсе… Да и Георгий Гурьянов (Густав) все-таки больше художник, нежели барабанщик.

Считалось, что Цой был очень ленивым. Он часами мог валяться на диване, очень долго не выходить из дома. В их компании говорили, что трудно найти кого-то ленивее Цоя. Хотя, может, это была вовсе не лень, а какая-то внутренняя сосредоточенность…

А еще Цой производил впечатление жутко застенчивого человека. И пробивные качества у него отсутствовали совершенно. Сам он никогда не мог о чем-то договориться, куда-то себя продать, пропиарить. Витя плыл по течению, он не любил принимать «ответственных» решений. Считал, что пусть все будет, как будет. В этом смысле он был фаталистом. И от других ждал того же. Когда его спрашивали, что будет с его музыкантами, когда все закончится (имелся в виду развал группы), он отвечал: «Не считаю, что я за них в ответе. Да они и не пропадут. Юрик на гитаре играет, у Густава картинки свои, у Тиши что-то тоже свое есть».

Так он плыл, плыл по течению, – и приплыл, оторвавшись от Питера, прибился к Москве. В которой попал в совершенно другую, скажем так, парадигму. Другая система ценностей, другие мотивации; вся эта московская жизнь изменила его. В лучшую сторону? Не все с этим согласны…

Цой кому-то казался простым. Многие вообще говорили, что «Кино» играет примитивно. Понятно, что это поверхностный взгляд, что на самом деле ребята нашли свою эстетику, они делали ни на что не похожую музыку. Она могла бы быть и примитивной, какая разница – но она таковой не была, стиль «Кино» скорее можно назвать аскетичным; аскетизм как художественный прием.

Как бы цинично это ни звучало, Цой стал таким легендарным не из-за своих личностных качеств, а потому что рано ушел. Ушел очень вовремя. На самом крутом подъеме, в рывке, в полете. Это и сейчас еще завораживает… Где бы он был сейчас и кем? Играл бы в сборном концерте с отъявленными фанерщиками? Перед жующей в казино публикой?

Андрей Бурлака, известный питерский музыкальный критик: «Месяца за четыре до его смерти мы встречались в СКК, они играли там концерт. Это была откровенная халява. Публика пришла не на концерт. Публика пришла молиться Цою. Не слышали группу, которая играла перед «Кино», не слышали их самих. Совершеннейшее безобразие. Густав уходит куда-то посреди песни, потом возвращается посреди следующей и никто этого не замечает. Во время концерта по сцене ходят какие-то техники, убирают колонки, ставят другие. Полное ощущение открытой репетиции».

После гибели Цоя директор «Кино» Юрий Айзеншпис уговорил музыкантов «Кино» срочно завершить обработку черновых записей Цоя, сделанных им в последние месяцы жизни. Ребята из уважения к памяти Вити работают через «не могу», делают аранжировки. Через три месяца выходит «Черный альбом». (Некоторые вещи, собранные из домашних заготовок в «черном альбоме», едва ли бы увидели свет при нем в таком виде.

Та же «Звезда по имени Солнце» сделана не столько Цоем, сколько его окружением. Сам он вряд ли дал бы такое название песне, хотя бы потому, что не любил само слово «звезда».) Айзеншпис организовывает по всей стране концерты «памяти Цоя». Естественно, они проходят при переполненных залах. На сцене – «Аквариум», «ДДТ», «Алиса»…

Как это часто бывает с наследием больших художников, началось выяснение отношений: кому принадлежат права на произведения? Кому платить больше, кому меньше? Есть ведь и Марьяна Цой, официальная вдова, и Наталья Разлогова, с которой Виктор жил в Москве последние три года, и родители, и музыканты «Кино». Доходило даже до суда. Хотя – сегодня это не так важно.

Было ли в Цое что-то исключительное? Друзья говорят, что ничего не было, абсолютно. Он пил, курил и ругался матом. Не был он ни пророком, ни учителем. Цой был обычным, нормальным парнем, каких миллионы, Это мнение высказали многие — Марьяна, Пиночет, Рыба, Панкер, Андрей Тропилло и еще полтора десятка друзей и знакомых.

Он отличался от других всего лишь тем, что писал очень хорошие песни. Всего лишь этим.

Пиночет (Игорь Покровский) музыкант: «За несколько дней до Витиной гибели я случайно оказался в Риге. У «Кино» был концерт. Я пришел к Витьке в гримерку. Мы поговорили буквально 10 минут перед самым концертом. Он спросил, как у меня дела, я ответил, что вроде все в порядке. "А у тебя как? Все хорошо, наверное?" В ответ он наклонился к моему уху и тихо сказал: "Знал бы ты, как мне все это надоело!"»