Правила жизни Сидни Пуатье

МЕНЯ НЕПРОСТО ПОНЯТЬ ЗА ТРИ МИНУТЫ. Кажется, я всего лишь обыкновенный человек, проживший необыкновенную жизнь.

ЧЕМ СТАРШЕ ТЫ СТАНОВИШЬСЯ, тем меньше остается в тебе страха.

Я БОЯЛСЯ СМЕРТИ В ДЕТСТВЕ, я боялся смерти в 15 лет и в 25 лет, но больше всего я боялся смерти, когда мне исполнилось 33, потому что я происхожу из очень религиозной семьи.

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ — это так просто. Мы все страдаем от боли, все держимся за надежды, все греемся ожиданиями, и всех нас преследуют страхи и упущенные возможности.

Я ДОЛЖЕН БЫЛ УМЕРЕТЬ на второй или третий день после рождения. Я родился раньше срока, и все говорили, что я не выживу, но мать не хотела в это верить. Она пошла к гадалке и спросила: «Что ждет моего сына?» А та ответила: «Не волнуйся, он будет здоров. Он будет ходить среди королей, он будет ступать по слиткам золота, и он сделает так, что о тебе услышат все».

Я НЕ ТОТ СТАРИК, который говорит: «Каждое утро я пешком ходил в школу, до которой было тридцать миль, так что вы, детки, должны быть такими же». Я вообще не ходил в школу.

МОИ ДЕТИ довольно смышленые — все шестеро.

ШКОЛА — ЭТО НИЧТО. Мы не становимся тем, чему нас учат. Мы — это то, что мы впитываем в первые три-четыре года своей жизни. Улыбки, мелодии, шумы — все это создает нас и придает форму нашим умам.

ЕЩЕ МАЛЬЧИШКОЙ, на острове Кэт (один из Багамских островов, родина Пуатье) я часто охотился с рогаткой, бил птиц. Это то, о чем я жалею больше всего. Я довольно поздно узнал о ценности каждой жизни.

В МОЕМ ДЕТСТВЕ на всем острове было всего два белых человека — доктор и продавщица. «Белый», «черный» — для меня это были такие же слова, как «худой», «высокий» или «старый». Все изменилось, когда мы переехали в Майами. Вокруг все как бы говорило: «Ты не тот, кем себя возомнил». Но я отвечал: «О нет, я тот, кем сам себя считаю. Но я не тот, кто я для тебя».


Я СТАЛ ИЗВЕСТНЫМ АКТЕРОМ только потому, что многие режиссеры разом захотели сказать, что расизм — это плохо.

В НЬЮ-ЙОРКЕ, ГДЕ Я ОКАЗАЛСЯ В КОНЦЕ 1940-Х, я подрабатывал мытьем посуды. Помню, как взял в руки «Амстердам-Ньюз» (выходящая с 1909 года афроамериканская газета) и принялся искать объявления о найме. Но мойщик посуды никому не требовался. Я стал комкать газету, и тут в глаза мне бросились слова «требуется актер». Афроамериканский театр. Я помчался туда, но на пробах показал себя так плохо, что они вышвырнули меня на улицу. Режиссер крикнул мне: «Лучше продолжай мыть посуду». Когда я сел в автобус, то вдруг осознал, что не говорил ему, что мойщик посуды и есть моя работа. Он просто посчитал, что больше я ни на что не годен. Так я понял, что должен стать актером.

В 1960-Е МНОГИЕ ЧЕРНЫЕ НЕНАВИДЕЛИ МЕНЯ. Я был для них Дядей Томом и негритенком на побегушках, который обслуживает белую аудиторию, реализуя мечты белых либералов. Но тогда Дядей Томом называли даже Мартина Лютера Кинга.

ЛЮДЯМ, ЖИВУЩИМ СЕЙЧАС КОМФОРТНОЙ ЖИЗНЬЮ, стоит помнить: третий мир отделен от них не километрами, а десятилетиями.

В 1997 ГОДУ Я СТАЛ ПОСЛОМ БАГАМСКИХ ОСТРОВОВ В ЯПОНИИ, но я не хотел бы находиться на этом посту пожизненно.

САМОЕ СИЛЬНОЕ СЛОВО в лексиконе современного человека — это слово «нет». Особенно когда говоришь его сам себе.

ЛЕГКО ОСТАВАТЬСЯ В РАМКАХ МОРАЛИ, этики и закона, если знаешь много умных слов, которые помогают искажать правду.

У МЕНЯ ВСЕГДА БЫЛИ ПРЕКРАСНЫЕ ОТНОШЕНИЯ С ТИШИНОЙ. Я научился слушать ее и жить такой же жизнью — простой, как тишина.

НЕТ РЕЦЕПТА ДОЛГОЛЕТИЯ. Но если вы спросите меня, то я скажу, что ем много рыбы, овощей, темного риса и обхожусь без алкоголя. Если куда-то можно дойти пешком, я иду пешком. Правда, после восьмидесяти мне перестала нравиться моя походка.

ЗНАЕТЕ ТАКУЮ ФРАЗУ: «Хочешь завтрак в постель — спи на кухне»? Так и живу.

Я ХОЧУ ПРОСЫПАТЬСЯ ПО УТРАМ до тех пор, пока верю, что, просыпаясь утром, я становлюсь немного лучше, чем был вчера.

ПРОЩЕНИЕ БЫВАЕТ РАЗНЫМ. Тяжелее всего бывает простить себя.

Я БЫ ХОТЕЛ УМЕРЕТЬ, КАК МОЯ МАТЬ. Она была дома, занималась обычными делами, а потом сказала моей сестре: «Приготовь пожалуйста, чаю, я собираюсь прилечь». Когда через пару минут сестра вошла в комнату с чаем, моей матери уже не было.

МЫ ВСЕ ОБЕСПОКОЕНЫ ТЕМ, что существуем.

Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ.