Неуловимый Фигнер

Вот как это было на самом деле …

Начало войны

Впервые ему удалось отличиться в сражение при Лубине. В приказе М.И. Кутузова по армии по этому поводу было сказано: «…Артиллерии штабс-капитан Фигнер за отличную храбрость в сражении 7 августа, где, будучи со стрелками, взял в плен неприятельского капитана, производится по высочайше данной мне власти в капитаны…»



Во время Бородинского сражения Фигнер жаждал вступить в бой. И.Т. Радожицкий, сражавшийся плечом к плечу с Фигнером, вспоминал: «Мы с Фигнером беспрестанно ожидали, не позовут ли и нас на кровавое пиршество. Фигнер от нетерпения беспрестанно ездил к Генералу Милорадовичу, командовавшему тогда правым флангом, подвинутым к центру, и просил, чтобы дали место для действия его роте; но еще не было в нас надобности, и мы до полудня оставались в тщетном ожидании». Вскоре их роте представился шанс вступить в бой, но он не продлился долго. Фигнер чувствовал разочарование и досаду по этому поводу, он хотел проявить себя.

«Настоящая война есть война народная»

Подойдя к Москве, Фигнер был полон энтузиазма, в его уме созрел смелый и дерзкий план. Этот план он хотел представить лично Кутузову. По воспоминаниям очевидцев, Фигнер утверждал, что «настоящая война есть война народная; что она не может быть ведена на общих правилах»; и что «если бы ему дали волю и позволили выбрать человек 50 охотников, он пробрался бы внутрь французского лагеря, до места пребывания Наполеона, и непременно бы убил его, и хотя уверен, что и сам бы жив не остался, но охотно бы пожертвовал жизнью!»

Трудно сказать, в каком виде представил свой план Фигнер, но Кутузов его одобрил. Радожицкий писал: «Ввечеру Фигнер возвратился в лагерь и с удовлетворением рассказывал, как ласково принял его Фельдмаршал, хотя доступ до него был труден; как милостиво выслушал военное замечание, поблагодарил его, обласкал и обещал употребить для важного дела. Фигнер говорил, что более всех способствовал ему доступить к Фельдмаршалу Начальник его Штаба Алексей Петрович Ермолов. Фигнер с особенным чувством превозносил этого Генерала и называл его – щитом отечества».

Было ли убийство императора Наполеона частью этого плана или нет – довольно сложно судить. Но эта идея с трудом вписывается в контекст эпохи первой четверти XIX века. И трудно себе представить, чтобы главнокомандующий русской армии одобрил подобную затею.

На деле же Фигнеру было поручены разведывательные функции. Он был отправлен в Москву под видом крестьянина вместе с отрядом из семи человек.

«Происки над неприятелем» в Москве

За достаточно короткий срок Фигнеру удалось нанести большой урон наполеоновской армии, находившейся в Москве, и доставить важные сведения русскому командованию. Кутузов регулярно получал от Фигнера донесения обо всем, что происходило в Москве, о состоянии наполеоновской армии, ее передвижениях, о грабежах, ею чинимых, о районах пожаров и их распространении.

Из нескольких оставшихся в Москве горожан Фигнер сформировал вооруженный отряд, вылавливающий французов. Он устраивал засады и истреблял неприятеля «с шайкой удальцов в самом городе среди ужасов пожара и грабежа». Он примерял на себя различные роли: крестьянина, французского военного, франта, парикмахера и т.д. Пригодилось ему в его деятельности и знание европейских языков. Радожицкий писал: «Французы видели в развалинах пылающей Русской столицы методическую войну отважного и скрытного мстителя; тщетно они искали, даже имели перед глазами – и не могли найти».



Но идея убить Наполеона также не покидала Фигнера во время его пребывания в Москве: «Хотелось мне пробиться в Кремль к Наполеону, но один каналья, гвардеец, стоявший на часах у Спасских ворот, несмотря на мою мужицкую фигуру, шибко ударил меня прикладом в грудь. Это подало подозрение, меня схватили, допрашивали: с каким намерением я шел в Кремль? Сколько я не старался притворяться дураком и простофилей, но меня довольно постращали и с угрозою давали наставление, чтобы впредь не осмеливался ходить туда, потому что мужикам возбраняется приближение к священному местопребыванию Императора…»

После всего этого Фигнер вернулся в армию, находившуюся в Тарутино. Кутузов очень тепло его принял и был доволен его деятельностью. В приказе по армии 26 сентября 1812 г. М.И. Кутузов так оценил действия отряда капитана Фигнера: «… Отряд, посланный для происков над неприятелем, в окрестностях Москвы истребил в короткое время продовольствие в селах между Тульскою и Звенигородскою дорогою, побил до 400 человек, на Можайской дороге взорвал парк, шесть батарейных орудий привел в совершенную негодность, а 18 ящиков взорваны, причем взяты полковник, четыре офицера и 58 рядовых и несколько побито… Капитану Фигнеру за исправное исполнение порученного изъявляю благодарность…».

200-300 пленных ежедневно

М.И. Кутузов приказал возглавить Фигнеру новый партизанский отряд. Его летучий отряд, состоявший из добровольцев, отставших от армии, и охотников, стал настоящей грозой Великой армии Наполеона. Фигнер стал одним из первых, кто начал привлекать в свой отряд крестьян. Об этом писал Ермолов: «Фигнеру первому справедливо можно приписать возбуждение поселян к войне, которая имела пагубные для неприятеля последствия».



О его партизанской деятельности созданы целые легенды: как славный Фигнер прятался в чащу леса, переодевался французом, поляком или итальянцем, ездил к неприятельским форпостам: «… тут делал он выговор пикетному караулу за оплошность и невнимательность, давая знать, что в стороне есть партия Казаков; в другом месте извещал, что Русские занимают такую-то деревню, а потому для фуражирования лучше идти в противную сторону. Таким образом, высмотревши положение, силу неприятелей и расположив их по своим мыслям, он с наступлением вечера принимал настоящий вид партизана и с удальцами своими являлся как снег на голову там, где его вовсе не ожидали, и где Французы по его уверению почитали себя в совершенной безопасности. Таким способом отважный Фигнер почти ежедневно присылал в лагерь главной квартиры по 200 и 300 пленных, так что стали уже затрудняться там в их помещении и советовали ему истребл*ть злодеев на месте».

Его храбрость и неуловимость была хорошо известна французам. Считается, что за его поимку была даже объявлена награда. Но схватить славного Фигнера французам так и не удалось.

Гибель «мстительного легиона»

По окончании кампании 1812 года служба Фигнера не закончилась. В 1813 году ему было поручено важное предприятие: пробраться в крепость, собрать все необходимые сведения о силе и расположении крепостных верков, о численности гарнизона, количестве боевых и продовольственных запасов, а также тайком подстрекать обывателей Данцига к восстанию против французов. Фигнер даже был схвачен и посажен в тюрьму, но вскоре его отпустили за недостатком улик. В итоге он сумел собрать необходимые сведения и успешно справиться с возложенными на него задачами.

Его партизанская деятельность также не прекратилась после войны 1812 года. По его предложению был сформирован новый отряд, на этот раз, из дезертиров Великой армии Наполеона. С ним он продолжал нападать на неприятеля и отличился во многих крупных стычках.



Роковым для него стало сражение под Верлицем, в Саксонии, на берегах реки Эльбы. Его племянник А.В. Фигнер рассказывал о гибели своего выдающегося дяди: «Партизанский отряд этот, называвшийся в последнее время «мстительным легионом», состоял из различных элементов и родов оружий: артиллерии, кавалерии и пехоты. Значительная же часть легиона сформирована была дядею из наполеоновских солдат насильственно Наполеоном завербованных в завоеванных областях. Здесь были преимущественно испанцы и итальянцы. Столкнувшись нечаянно с сильными колоннами неприятельских войск, отряд дяди моего находился в опасности быть окруженным, имея с одной стороны многочисленнаго неприятеля, а с другой реку Эльбу без переправы. Быстро сообразив план дальнейших действий, дядя, сделав необходимыя распоряжения по отряду, сам с передовою частью бросился в атаку, но вскоре увидел, что остальной его отряд повернул обратно в безпорядочном отступлении. Будучи покинут своими, дядя, сделав отчаянное усилие, прорубил себе дорогу к реке Эльбе, в которую и бросился на своем рыжем скакуне, но тяжело раненый в эту самую минуту, безследно утонул. Часть следовавшаго за ним отряда была почти поголовно изрублена, и только немногим удалось спастись бегством».

«В нем открывалось что-то сатаническое»

Был и еще один сюжет, без которого рассказ о Фигнере был бы не полным. Это его жестокость к военнопленным. Денис Давыдов был одним из тех, кто упрекал Фигнера за излишнюю жестокость: «Когда Фигнер входил в чувства, а чувства его состояли единственно в честолюбии и самолюбии, тогда в нем открывалось что-то сатаническое, так как и в средствах, употребляемых им для достижения определенной им цели, ибо сие сатаническое столько же оказывалось в его подлой унизительности перед людьми, ему нужными, сколько в надменности его против тех, от коих он ничего не ожидал, и в варварствах его, когда ставя рядом до ста человек пленных, он своей рукой убивал их из пистолета одного после другого». Наверняка, в этом жестком, критическом замечании бесстрашного Давыдова есть доля правды, но есть здесь и личная неприязнь одного великого «партизана» к другому, наложившая свой отпечаток на такую характеристику.

Фигнер, действительно, был жесток, порой даже слишком. Его племянник пытался объяснить особенности характера своего дяди, заключавшиеся в неких «душевных страданиях, преследовавших его».

Существует также рассказ о том, как Фигнер обнаружил небольшую церковь, разграбленную и оскверненную французами. Якобы с этих пор его ненависть и злость стали неудержимыми, и он начал карать неприятеля. По одной из легенд, Фигнеру даже удалось поймать этих французов, запереть их в этой церкви и заживо сжечь.

Племянник Фигнера, пытаясь оправдать своего дядю, приводил такие сведения: «Когда массы пленных отдавались в руки победителей, то дядя мой затруднялся их многочисленностью и рапортом к А.П. Ермолову спрашивал, как с ними поступать, ибо содержать их не было средств и возможности. Ермолов отвечал лаконической запиской: «вступившим с оружием на русскую землю, – смерть». На это дядя обратно прислал рапорт такого-же лаконическаго содержания: «От ныне Ваше Превосходительство не буду более безпокоить пленными», — и с этого времени началось жестокое истребление пленных, умерщвляемых тысячами».



Сейчас уже невозможно подсчитать количество этих «истребленных» Фигнером пленных, было ли оно, действительно, так велико, или же это мнение о нем – скорее последствия грозной славы молодого, рвущегося в бой, жестокого и храброго партизана.

М.И. Кутузов писал своей жене об этом молодом человеке: «Письмо это получишь через Фигнера – здешнего партизана. Погляди на него пристально, это человек необыкновенный. Я такой высокой души еще не видел, он фанатичен в храбрости и в патриотизме, и Бог знает, чего он не предпримет».