Сергей Курёхин: Музыкант, трикстер и Капитан Евразия

Он хотел быть Моцартом и Майклом Джексоном в одном лице, но стал тем, кого на самом деле не с кем сравнить по масштабу и оригинальности содеянного. Диапазон явлений, с которыми связано имя Курехина, фантастически широк – от авангарда Джона Кейджа, песен «Аквариума», «Кино» и «Алисы» до философии Александра Дугина, театра и кино абсурда, мифологической журналистики и карьеры поп-дуэта «Чай вдвоем». Курехин был больше чем музыкант, – он претендовал на статус личности космического масштаба. Неудивительно, что, начав с художественных акций, он к концу жизни дошел до акций общественно-политических.


Люди вроде Курехина приходят в этот мир, чтобы встряхнуть его и вывести из спячки, огорошив парадоксами. Курехину было тесно и в академическом салоне, и в рок-н-ролльном балагане. Он мог бы снискать славу классического пианиста-виртуоза, ведь уже в юности Сергей потрясал знатоков своей невероятной техникой, но это было мелковато для его амбиций. Курехин хотел идти дальше всех и вел свою игру, в которой даже близкие друзья не могли отличить иронию от серьезности.


Современников Курехин поражал помимо прочего и тем, что, казалось, не знал ни страха, ни естественной для советского человека осторожности премудрого пескаря. В эпоху, когда, как пел Кинчев, поколение его ровесников тихо сидело по углам и не смело петь, Курехин жил и действовал так, словно был гражданином не тоталитарного государства, а самой свободной страны на свете.

То ли уверенный в силе своего ангела-хранителя, то ли наделенный сознанием ницшеанского сверхчеловека, он жил не таясь, открыто общаясь с «подозрительными» людьми и ведя переписку с издателем своих дисков за рубежом на почтовых открытках прямым текстом, – так, словно это было самым обычным делом для музыканта из отгороженного железным занавесом СССР.


Испытывая терпение и чувство юмора чекистов, Курехин мог разыграть с приятелем телефонный разговор о закупке оружия и подготовке восстания, хотя такой «пранк» был чреват тюремным сроком. Но этому баловню судьбы все сходило с рук.


Столь неординарный человек появился на свет во вполне типичной советской семье, не имевшей отношения ни к диссидентству, ни к контркультуре. Отец Курехина Анатолий Иванович – потомственный моряк, капитан второго ранга, мать Зинаида Леонтьевна – учительница математики, позже ставшая художником-оформителем. Сергей родился в Мурманске, затем семья переехала в Москву, а едва наш герой пошел в школу, приняла решение перебраться на юг, в Евпаторию.


В отрочестве он казался вундеркиндом: начав играть на фортепиано в четыре года, вскоре овладел инструментом в совершенстве. Играть по нотам быстро наскучило – влекомый буйной фантазией, Курехин полюбил причудливые импровизации, в которых смешивал все возможные стили и темы, прибавляя кое-что и от себя.

Другим детским увлечением Сергея стало разведение кактусов – в нем соединились присущие ему эксцентричность и методичность. О кактусах он знал все и считал себя главным в СССР специалистом по этому виду растений.


Курехиным не сиделось на месте, и, когда Сергею исполнилось 17, они переехали в Ленинград. Поселились на окраине города в квартире без телефона, что не помешало общительному и энергичному юноше быстро завязать массу знакомств в питерском андеграунде. Он подружился с поэтом Аркадием Драгомощенко и прочими завсегдатаями кафе, неофициально именуемого «Сайгон» и служившего тогда главным местом встреч тусовщиков и всевозможных деятелей культурного подполья.

Вскоре его уже знали как рок-музыканта: Курехин играл в группах «Пост» и «Большой железный колокол». В ту пору он обожал прог-рок и восхищался клавишником Китом Эмерсоном из группы Emerson, Lake and Palmer. Курехину нравилось, что тот был не только виртуозом, но и шоуменом, и сам старался быть таковым, во время концертов часто перетягивая внимание зрителей на себя.



Курехин успел поучиться в музучилище имени Мусоргского и Ленинградском институте культуры имени Крупской, но формальное музыкальное образование вызывало у него тоску, и он бросил его. На жизнь зарабатывал тапером при детской секции художественной гимнастики одного из ленинградских домов культуры. Работа непыльная, импровизировать Сергей мог бесконечно, но и платили за нее гроши.

Как-то в поисках работы его занесло в Архангельскую филармонию, где он устроился в ВИА «Двинские гитары». А в соседней филармонии Коми АССР нашему герою поручили руководить ансамблем; это называлось «ВИА под управлением Сергея Курехина».


Из-за материальных неурядиц распался его брак с Татьяной Паршиной, в котором в 1974 году родилась дочь Юлия. До своей второй женитьбы в середине 1980-х на красавице Анастасии Фурсей Курехин слыл в Питере изрядным сердцеедом: у него были романы с Алиной Алонсо, Ларисой Гузеевой и другими эффектными дамами. Пользуясь успехом у женщин, красавец и остроумец Курехин все же отводил отношениям второстепенную роль. На первом месте всегда была музыка.

Столь обычные в артистической среде вещи, как наркотики и алкоголь, также никогда не отвлекали Курехина от работы: он был слишком собранным человеком для богемной расхлябанности, да и проблемы с сердцем давали о себе знать.


Четкость, деловитость всегда были характерными чертами Курехина, резко отличавшими его от большинства расслабленных «людей искусства». Один из его биографов, взявший тысячи интервью, журналист Александр Кушнир вспоминает о своей беседе с Сергеем, состоявшейся незадолго до смерти музыканта: «Он рассказывал настолько феерично и стремительно, что я едва успевал задавать вопросы. Так реактивно интервью не давал никто – ни один артист, ни одна рок-группа».


В конце 1970-х Курехин начал пробовать себя в авангардном джазе. Он не особо интересовался этим жанром, но, услышав записи позднего Джона Колтрейна и, в частности, игру аккомпанировавшего ему пианиста Маккоя Тайнера, Курехин открыл для себя новое музыкальное пространство, где было больше простора для полета фантазии, чем в роке.


«Рок сейчас никого из моих друзей не удовлетворяет. Среди музыкантов моего поколения существует колоссальный интерес к серьезной музыке, в частности, к современному джазу», – утверждал 23-летний Курехин в интервью самиздатовскому ленинградскому журналу «Квадрат».

Ко всему прочему рок в СССР 1970-х оставался подпольной музыкой, условием выхода на официальную сцену для которой было выхолащивание всего живого и дерзкого. Джаз же к этому времени получил в стране легальный статус, и его можно было играть, не прячась по подвалам.


Весной 1978-го Сергей начал выступать в составе трио саксофониста Анатолия Вапирова, впечатлившего Курехина своей техникой и глубиной фри-джазового мышления. Но вскоре Сергея стала раздражать предельная серьезность вапировской музыки. «Во время выступления хочется напялить красный клоунский нос и начисто уничтожить всю эту серьезность», – признавался музыкант.

Куда больше ему понравилось играть с Владимиром Чекасиным: саксофонист базировавшегося в Вильнюсе передового джазового трио Ганелин–Тарасов–Чекасин (ГТЧ) превращал свои концерты в диковатые перформансы.



Насмотревшись на Чекасина, Курехин принялся сам руководить происходящим на сцене. Для каждого концерта придумывались новая концепция и состав участников, а все вместе это сначала называлось Crazy Music Orchestra, а с 1984 года – «Поп-механика». Саксофонисты Игорь Бутман и Сергей Летов, певица Валентина Пономарева, художники Тимур Новиков и Олег Котельников, музыканты групп «Кино» и «Странные игры», залетные иностранцы и случайные прохожие – кто только не выступал в «Поп-механике» за 10 лет ее существования. Иной раз Сергей мог огорошить пришедшую на концерт публику, заменив музыкальное выступление квазиисторической лекцией.

«Планов тьма. Мне не хватает всего. Нужен хор (даже несколько), симфонический оркестр (или два, три, пять, сто), цирк со всеми атрибутами, зоопарк, цыганский табор (цыганские песни люблю безумно), куча синтезаторов и много-много всего. Нужна большая аудитория – много тысяч слушателей. Я бы придумал, что со всем этим делать! Мне очень близки многие идеи Вагнера, хотя его музыку терпеть не могу. Он мне импонирует размахом», – писал Курехин другу в 1981 году. Тогда это выглядело шуткой, но минуло всего несколько лет, и на концертах «Поп-механики» появились и оркестры, и животные, и голые арфистки, а также циркачи, огонь, дым и даже военная техника.



Ко времени рождения «Поп-механики» у Курехина уже вышло несколько пластинок за рубежом. Как и многое в истории нашего героя, для обычного советского человека это звучало нереально. Отечественные музыканты выпускали свое творчество либо на подпольных магнитоальбомах (да и то к началу 1980-х эта культура только начинала складываться), либо на официальных пластинках советского монополиста, фирмы «Мелодия», но это дозволялось далеко не всем, и, как правило, после вышеупомянутой процедуры эстетической и идеологической кастрации.

Но Курехин считал, что ему правила не писаны. В 1979 году, связавшись с эмигрировавшим на Запад и ведшим джазовые передачи на русскоязычном Би-би-си Лео Фейгиным, отправил ему свои пленки для издания на лейбле Leo Records.


Вышедший в 1981-м альбом выглядел дерзким вызовом советским «бдительным органам». Он назывался Ways Of Freedom («Пути свободы»), а его авангардные инструментальные композиции именовались «Архипелаг», «Внутренний страх», «Стена» и т. п. Как ни странно, органы проигнорировали эту идеологическую диверсию или сделали вид, что просто не заметили ее. Зато музыкальные критики на Западе, в том числе в крупных изданиях Time и New York Times, написали о появлении нового советского таланта, в котором усмотрели последователя одновременно Сесила Тейлора и Шостаковича.

Но Курехину быстро надоело быть только музыкантом и композитором. Будучи виртуозом, он мог позволить себе говорить, что мастерство исполнителя – пустой звук. «Должно быть чувство духовности. Без него мастерство становится бессмысленным, голым. Более того, я считаю его своего рода деградацией», – объяснял Курехин.


В творчестве для него были важны дух и концепция, поэтому, например, обложка его следующей заграничной пластинки, записанной вместе с Борисом Гребенщиковым (признан в РФ иностранным агентом), Subway Culture (1982), несла в себе смысла не меньше, а, пожалуй, и больше, чем собственно музыка. На ней Курехин поместил «либретто» к своему инструментальному творению, начало которого выглядело так: «XII век н. э. Охотно, центр Русской Независимой Древности, осаждается армией пост-мутантов из альтернативной реальности. Созывается Совет Князей. Входит Карл, благородный молодой незнакомец неясного происхождения, и заявляет, что может помочь Охотно, хотя пока сам точно не знает как». В тексте, очень характерном для курехинско-гребенщиковских фантасмагорий, упоминаются также Независимая Русская Античность, саксофонист Игорь Достоевский и Первое Русское Метро.


К середине 1980-х благодаря пластинкам и фильмам (например, британской документалке «Товарищи») Курехина хорошо знали за рубежом. Естественно, когда стало возможно, он начал ездить в Америку и Европу. Никаких комплексов по отношению к Западу он не испытывал, считая себя не хуже, а то и лучше тамошних корифеев.


Несмотря на гастроли, фестивали, контракты, многочисленные совместные проекты с зарубежными артистами, Курехин быстро понял, что жить за границей не хочет. Попытка осесть всей семьей в относительно близком к России Берлине через три месяца закончилась возвращением в Петербург. Курехин с молодости считал Запад пространством духовного упадка и при ближайшем знакомстве с ним лишь укрепился в своем мнении.

Куда больше, чем дифирамбы зарубежных критиков, Курехина обрадовал бы тот факт, что, когда Сергей Летов оформлял документы для гастролей в Австрии, ему посоветовали не упоминать, что он сотрудничал с «Поп-механикой». Это значит, что искусство Курехина действительно «кусалось» и его перформансы не казались европейцам безобидным развлечением. Меньше всего ему хотелось гладить публику «по шерсти».



Курехин сыграл большую роль в истории «Аквариума», одной из главных отечественных рок-групп. Привлеченный к записи альбома «Треугольник» (1981), Сергей оценил царившую в студии столь близкую ему атмосферу интеллектуальной игры и добродушного сумасшествия. На следующей записи, «Электричество» (1981), он изящно раскрасил минималистичное аквариумовское регги небрежными пассажами джазового фоно. На альбоме «Табу» (1982) Курехин был уже одним из главных действующих лиц, оттеснив своим напором другого пассионария – гитариста Александра Ляпина. Препирания двух мастеров привели Гребенщикова в отчаяние, но в то же время способствовали сочинению хита «Рок-н-ролл мертв».

На несколько лет Гребенщиков и Курехин сделались ближайшими единомышленниками. В отличие от большинства инертных в интеллектуальном плане рокеров, они поглощали множество книг и музыки, параллельно выдумывая свою особенную реальность. «У нас есть три точки отсчета в теперешней музыке, – рассуждали друзья в беседе с журналистом Би-би-си.– Псевдо-Дионисий Ареопагит – один из первых христианских писателей; Брюс Ли – не как живая фигура, а как миф; и Майлс Дэвис, но не как музыкант, а как старик-негр, который дает самые наглые интервью».


Во время работы над альбомом «Радио Африка» у Курехина появилось прозвище Капитан. Такое «звание» первоначально носил и БГ (впоследствии это было обыграно в фильме Сергея Дебижева «Два капитана-2»), но со временем оно осталось лишь у Курехина. Оно ему очень шло: он управлял процессами как заправский капитан.

Помимо «Аквариума» Курехин участвовал в записях других ленинградских рок-групп, например, «Кино» и «Алисы».

Сотрудничая с Гребенщиковым, Курехин старался не столько подстроиться под него, сколько, наоборот, перетянуть одеяло на себя. И если на студийных записях баланс еще соблюдался, на концертах Капитан захватывал власть в коллективе, направляя его в сторону радикального авангарда.


Гребенщикова это совершенно не радовало, и во второй половине 1980-х отношения с Курехиным охладели. Сергей считал, что БГ упустил шанс сделать из своей группы нечто более грандиозное и необычное, чем «легенда русского рока».

После паузы в несколько лет дружба двух капитанов возобновилась в начале 1990-х: они снялись в фильме Дебижева и долго, но без большого успеха работали над совместным альбомом. Гребенщикову мешала постоянная концертная занятость, и в итоге материал, над которым трудились друзья, был выпущен в переработанном Курехиным виде под обложкой «Детского альбома».


Как верно заметил критик Александр Кан, сравнивая Курехина с другой крупной фигурой постмодернистского авангарда, американским саксофонистом Джоном Зорном (с которым Курехин не раз выступал), в своих работах Капитан оперировал пластами не музыки (как Зорн), а культуры или даже, можно сказать, цивилизации.


Одна из самых знаменитых эскапад Курехина – «Ленин-гриб» – сдвигала пласты советской мифологии и идеологии. В начале 1991 года в телепередаче «Пятое колесо» Курехин с серьезным лицом доказывал, что вождь мирового пролетариата был грибом, а также радиоволной. Доверие зрителей телевидению в ту пору было безграничным, и даже то, что под конец записи Курехин уже не мог сдержать смех, не заставило заподозрить неладное. После эфира граждане с высшим образованием на полном серьезе обсуждали услышанное и пересказывали сенсационную новость тем, кто передачу пропустил. Эффект этой мистификации укрепил Курехина в желании выйти за рамки современного искусства, где уже никого ничем не удивишь, на еще не возделанную в те годы ниву – область манипуляций общественным сознанием.

Одним из инструментов для претворения в жизнь курехинских задумок должно было стать открытое Капитаном в 1994 году творческое агентство «Депутат Балтики». С одной стороны, оно анонсировало фантасмагорические проекты вроде турне оперного певца Бориса Штоколова по Африке, а с другой – раскручивало вполне реальную поп-группу «Чай вдвоем», в которой пел сын курехинского друга, джазового саксофониста Михаила Костюшкина Стас.

Когда в середине 1990-х Капитан активно занялся журналистикой – начал писать статьи, колонки, брать интервью у академика Лихачева, Зюганова и других известных людей, многие сочли это еще одним фрагментом всеобъемлющего ироничного постмодернистского проекта.



Вездесущий Курехин отметился и в кино. Он написал музыку к двум десяткам фильмов: «Трагедия в стиле рок» (1988), «Оно» (1989), «Научная секция пилотов» (1996) и другим. Самым удачным опытом стал саундтрек к «Господину оформителю» (1988) Олега Тепцова.

В полудюжине фильмов Курехин участвовал как актер: «Сломанный свет» (1990), «Над темной водой» (1992), а в «Двух капитанах 2» (1992), «Комплексе невменяемости» (1992) и «Лох – победитель воды» (1991) сыграл главные роли. В последнем его голос, к сожалению, дублировал другой актер.

Фильмы Сергея Дебижева «Два капитана 2» и «Комплекс невменяемости», конечно, самые курехинские по духу, причем во втором он выступил также соавтором сценария, предавшись своим любимым псевдоисторическим и псевдонаучным мистификациям.


Работая с Сергеем Соловьевым над музыкой к спектаклю «Чайка» (1994), поставленному в Театре на Таганке, Курехин и режиссер так разошлись, что замыслили «русский оперный триптих»: «Анна Каренина», «Чайка» и «Доктор Живаго». Они даже успели подписать договор с Большим театром и начать препарировать роман Пастернака, но болезнь и смерть Курехина разрушили грандиозный план.

В 1994 году Капитан поставил собственную музыкальную драму «Колобок» – очередное безумие, на этот раз напоминающее рассказы Владимира Сорокина, которые начинаются как чистый соцреализм и постепенно перерастают в нечто невообразимое. В «Колобке» помимо самого Курехина играли его друзья: поэт Дмитрий Пригов, художник Тимур Новиков и актер Александр Баширов.


Курехина интересовало не искусство само по себе, а его воздействие на людей, способность переворачивать умы, формировать альтернативную картину мира. После 10 лет переформатирования умов посредством «Поп-механики» он чувствовал, что идея изживает себя: все эскапады остаются внутри пузыря авангардной культуры. А Курехин уже хотел большего. И ему показалось, что этим большим станет политика.


Знакомство с Александром Дугиным и Эдуардом Лимоновым, бывшими в середине 1990-х соратниками по Национал-большевистской партии (ныне запрещенной в РФ), открыло для Курехина новое поле деятельности. К тому времени он тотально разочаровался в постсоветском либерализме, который казался ему лишь идеологическим прикрытием экономической и духовной катастрофы, постигшей Россию после того, как диктатуру пролетариата сменила диктатура доллара.

Важно, что Лимонов и Дугин, в отличие от прочих оппозиционных политиков того времени, были людьми искусства и философии. Капитана прельстил интеллектуально-оккультный дугинский салат, в котором евразийство Николая Трубецкого смешивалось с традиционализмом Рене Генона и магией Алистера Кроули. Лимоновский салат из раннефашистских и большевистских идей и поэзии также пришелся Курехину по вкусу.

Возможно, Курехина напрягало, что к середине 1990-х многие, особенно журналисты, перестали воспринимать его всерьез, именуя «титулованным шутом российского поставангарда», и он решил сменить тональность своих акций.


НБП выдала Курехину партбилет за номером 418 – в честь одного из главных чисел Телемы, учения Кроули. «Я национал-шовинист», – то ли в шутку, то ли всерьез говорил Курехин в интервью, которое у него брали еще аж в 1982 году.

Осенью 1995-го Дугин решил участвовать в выборах в Госдуму, а Курехин взял на себя роль его главного агитатора. Голосов Дугин почти не набрал, но та предвыборная кампания надолго запомнилась почитателям Капитана «Поп-механикой 418», прошедшей в сентябре того года в ДК Ленсовета. Шоу получилось таким мрачным, пропитанным кроулианским духом, что заволновались даже бывшие приятели Сергея, поклявшиеся больше не иметь с ним дел. Чувствовалось, что Капитан движется в каком-то очень нехорошем направлении.


Друзья знали, что у Курехина слабое сердце. Еще в молодости после некоторых особенно интенсивных концертов Сергею приходилось вызывать скорую помощь. Курехин объяснял это пороком сердца, бывшим у него с детства.


Однако, когда в мае 1996-го Капитану в очередной раз вызвали скорую помощь и медики настояли на немедленной госпитализации, выяснилось, что дела совсем плохи: у него нашли редкое заболевание – саркому сердца, то есть рак.

Положение было столь серьезным, что врачи дали Курехину не более двух месяцев жизни. Этот приговор для всех знавших энергичного Капитана прозвучал как гром среди ясного неба. Сергею о диагнозе не сказали, и он до последнего дня думал, что скоро поправится. Но прогноз врачей, увы, оказался точным: Капитан покинул этот мир 9 июля 1996 года.

Говорят, еще до больницы он охладел к Дугину, а на смертном одре исповедовался у православного священника, возможно, раскаявшись в кроулианстве. И все же ранняя смерть Капитана могла показаться расплатой за заигрывание с темными материями. Словно бы светлый «моцартианский» человек по легкомыслию завернул туда, где ему не следовало быть.


Курехин был из тех людей, кому «и целого мира мало». Кто знает, что бы он успел сделать, проживи даже не 70, а хотя бы на несколько лет больше отведенного ему срока? Может быть, он стал бы президентом, возможно, даже всего земного шара. Почему нет? Для него не было ничего невозможного.