Задрипанная жизнь Марьи Афанасьевны Колывановой

Добавляет юмористических оттенков и украинский говор сержанта Вани Пасюка. Сам Жеглов постоянно иронизирует и балагурит. Вот и профессор Груздев – сыгран на грани шаржа, не случайно в один из самых драматичных моментов ему в руки сунули эту нелепую авоську!




Хоть, конечно, ничего в этой авоське смешного. Человек вцепился в последнее, что у него пока не отнято...

А теперь давайте постараемся вспомнить хоть одного женского персонажа, мазнутого комической "красочкой". Только Манька Облигация! Судьба всех остальных женщин вообще трагична (лишь Варю Синичкину создатели фильма пощадили).

Лариса Груздева – убита. Соболевская – обманута и брошена. Верка-модистка и соседка Шарапова Шура – выбиваются из сил, чтобы прокормить детей (у первой муж убит, у второй – инвалид-алкоголик). Уголовницам тоже не позавидуешь, судьба их предрешена.

Хотя дело не в судьбе. Дело в том, что роли женщин сыграны иначе, чем роли мужчин – без яркой размашистости и "забавных черт". (Ну, только если покопаться, можно вспомнить, как Ира Соболевская выходит к Шарапову в косметической маске, а гражданка Волокушина ревёт белугой, когда говорит по телефону с Фоксом.)




Пожалуй, если бы не Манька Облигация, это "разделение труда" (женщины – "серьёзные", мужчины – "яркие") бросалось бы в глаза. Но ведь и Манька могла быть совсем другой. Даже её знаменитый вопрос – "а-блигация или о-блигация" – можно сыграть так, что сердце дрогнет от жалости. Как? Подождите...




По-хорошему, в фильме жалко многих. Мальчика, убитого бандитами. Васю Векшина. Груздева, ставшего жертвой обстоятельств, пусть и выпутавшегося. Левченко – не выпутавшегося. Жеглова, у которого нет ни своего угла, ни семьи (и друга, похоже, больше не будет). Жалко даже невывспавшегося похмельного Промокашку – вчерашнего пацана, связавшегося с дурной компанией, которому теперь "намажут лоб зелёнкой". А Маньку почему-то не жалко. Почему?

Она ведь никого не убила. Не воровка, не клофелинщица. Папаша, Афанасий Колыванов, воровавший вагонами, был посажен (а скорее всего, расстрелян), когда ей было лет четырнадцать. Трудиться не умеет (и не было такой необходимости – при добычливом папаше), смазливенькая... Ну и – как говорится в другом фильме, "нашлись люди – подогрели, обобрали... то есть подобрали, обогрели".




Такая же жертва обстоятельств, как Груздев. Только Груздев взрослый мужчина, а она девчонка, и Груздев взял авоську и пошёл домой, а ей дорога "за сто первый километр", где трудовым энтузиазмом её заразят навряд ли, а вот смазливость с личика пообсыплется обязательно, и тогда уж Манькина перспектива совсем черна.

А всё могло бы быть совсем по-другому. И намёк на это как раз и прорывается в знаменитом вопросе "а-блигация или о-блигация". Смотрите-ка, ей не всё равно, как писать! Ей почему-то хочется писать правильно. Имя своё человеческое забыла, а этот рефлекс со школьной скамьи остался.

Ведь была же и она школьницей. Первоклашкой с бантиками. Малышом с пухлыми ножками – маминой радостью. Младенцем. И вот...

Известное дело: человек шёл по улице, упал, сломал руку. Если это происходит в комедии, мы смеёмся. Если нет, то нет.