Экспедиция 33 Истории о мастерах Дзен.

Я полагаю, что дзен является высшим событием любой философии и религии. Любое интеллектуальное усилие должно достигать в нём своего пика или, скорее, начинаться с него, если оно хочет принести практические плоды. Всякая религиозная вера, если только она желает доказать свою эффективность и жизненность, должна проистекать из него. Следовательно , дзэн – не обязательно источник только буддийской мысли и жизни, он живёт также в христианстве, исламе, даосизме и даже в позитивистском конфуцианстве. То, что делает все эти религии и философии животворными и вдохновенными, то, что сохраняет их полезными и эффективными, я бы назвал элементом дзен. Одной схоластикой и одним фактом существования духовенства никогда не создать живой веры. Религия требует внутреннего двигателя, энергичного и дееспособного. Интеллект уместен на своём месте, но когда он пытается покрыть собой всё поле религии, он иссушает источник жизни. Простая вера слишком слепа, она хватается за всё, что попадается ей на пути, и к этому она привязана как к окончательной реальности. Фанатизм живёт постольку, поскольку имеет взрывной характер, но он не имеет ничего общего с подлинной религией, и его практическим следствием является разрушение всей системы; такова же его собственная участь. Дзен – это то, что позволяет религиозному чувству течь по его законному каналу, и то, что наделяет жизнью интеллект.

Дзен делает это, давая человеку новую точку зрения на все вещи, новый способ восприятия истины и красоты жизни и мира; он открывает новый источник энергии в глубочайших тайниках сознания и наделяет человека чувством полноты и совершенства. Иными словами, дзен творит чудо, преобразуя всю систему индивидуальной внутренней жизни и открывая новый мир, прежде не представимый. Это можно назвать воскресением. Хотя обычно считается, что дзэн противоречит умозрительному элементу, на самом деле он стремится подчеркнуть именно его во всём процессе духовной революции, и в этом отношении дзэн поистине принадлежит буддизму. Или, лучше сказать, дзен использует фразеологию, относящуюся к идеям умозрительной философии. Действительно, эмоциональный элемент не столь очевиден в дзэн, как в учении школ Чистой Земли, в которых очень заметна бхакти (вера); напротив, дзэн подчёркивает способность видения (ларшана) или знания (видья), но не рассудочного знания, а знания, основанного на интуитивном постижении

Согласно философии дзэн, мы являемся рабами конвенционального способа мышления, который насквозь дуалистичен. Наша повседневная логика не допускает никакого “взаимопроникновения”, никакого слияния противоположностей. Что принадлежит Богу, то не от мира сего, и мирское не сопоставимо с божественным. Чёрное – это не белое, а белое – это не чёрное. Тигр есть тигр, а кошка есть кошка, и они никогда не станут одним и тем же. Река течёт, а гора возвышается. Таков способ существования вещей во вселенной, в которой властвуют ощущения и умозаключения. Дзен расшатывает эту схему мышления и предлагает взамен новую, в которой не существует ни логики, ни дуалистической организации идей. Мы доверяем дуализму в основном благодаря нашему традиционному способу обучения. Действительно ли идеи соответствуют фактам – это отдельный вопрос, требующий специального исследования. Обычно мы не вникаем в предмет, а просто принимаем то, что вводится в наше сознание; ведь принять гораздо удобнее и практичнее, и тем самым жизнь до определённой степени (хотя в реальности это и не так) становится проще. По природе мы консервативны; не из-за лени, но потому, что любим безмятежность и мир, даже худой. Но приходит время, когда привычная нам логика утрачивает функцию истины, поскольку мы начинаем чувствовать противоречия и изъяны и, следовательно, духовные страдания. Мы теряем доверчивую безмятежность, которую испытывали тогда, когда слепо следовали традиционным способам мышления. Экхарт говорит, что мы все сознательно или несознательно ищем безмятежности, подобно тому как падающий камень не прекращает падать, пока не коснётся земли. Очевидно, безмятежность, которой мы наслаждались до того, как были пробуждены к осознанию противоречий, присущих нашей логике, не была подлинной, камень продолжал падать на землю. Где же тогда та почва недвойственности, на которой душа может чувствовать себя по-настоящему спокойно и благословенно? Согласно тому же Экхарту, “простые люди полагают, что Бог стоит по ту сторону, в то время как мы находимся по эту. Это не так; Бог и Я – одно целое в моём восприятии Его”. На этом абсолютном единстве вещей основывает свою философию дзен.

Идея абсолютного единства не является исключительной особенностью дзэн, есть и другие религии и философии, которые исповедуют эту доктрину. Если бы дзен, подобно другим видам монизма и теизма, просто декларировал этот принцип и не имел бы в себе ничего специфического, благодаря чему он носит особое название, то он давно прекратил бы существование. Однако в дзен есть нечто уникальное, что составляет его жизнь и что оправдывает его претензию быть наиболее драгоценным наследием восточной культуры. Следующее мондо (буквально – “вопросы и ответы”), или диалог, позволит нам заглянуть в основы дзэн. Монах спросил одного из величайших мастеров Китая Дзёсю (Чжао-чжоу):
-Каково высшее слово истины?
Вместо того чтобы сказать что-то особенное, мастер просто ответил:
-Да.
Монах, который не смог, естественно, увидеть никакого смысла в подобном ответе, повторил вопрос, на что мастер прорычал:
- Я не глухой!
В другой раз, когда Дзёсю спросили о “первом слове”, он кашлянул. Монах заметил: “Неужели это?” – “А что, старику нельзя уже и кашлянуть?!” – быстро ответил старый мастер. Позже Дзёсю иначе высказывался по поводу единственного слова. Монах спросил: “Каково единственное слово?” Мастер ему в ответ: “Что ты сказал?” “Каково единственное слово?” – повторил вопрос монах. “Ты сделал из него два” – подытожил мастер.
Сюдзана (Шоу-шаня) однажды спросили: “Старый мастер говорит, что есть единственное слово, которое, если оно правильно понято, смывает все грехи бесчисленных кальп; что это за слово?” Сюдзан ответил: “У тебя под носом!” – “А каков его высший смысл?” – “Я всё сказал”- поставил точку мастер.

Обратите внимание, какое здесь, с формальной точки зрения, неадекватное отношение к важнейшей проблеме абсолютного единства или изначальной причины! Но это характерная черта дзэн, проявившаяся и в данном случае: выход за пределы логики и упреждение тиранического, искажающего характера идей. Как я уже говорил, дзэн не доверяет интеллекту, не полагается на традиционные и дуалистические методы рассуждения, а решает проблемы своим, оригинальным способом.

Прежде чем подойти к предмету вплотную, приведу ещё один случай. Того же старого Дзёсю однажды спросили: “Единый свет делится на сотни тысяч частей; можно ли узнать, откуда произошёл этот единый свет?” Этот вопрос, как и предыдущий, является одним из наиболее глубоких и трудных в философии. Но старый мастер не потратил много времени на ответ и не погрузился в словопрения. Он просто без комментариев сбросил одну из своих туфель. Что он хотел этим сказать? Чтобы всё это понять, необходимо открыть свой так называемый “третий глаз” и научиться смотреть на вещи с новой точки зрения.

Существует множество мондо, имеющих тот же смысл. Монах спросил Рисана (Ли-шаня): “Все вещи сводятся к пустоте, но к чему сводится пустота?” Рисан ответил: “Язык слишком короток, чтобы объяснить тебе это”. “Почему он слишком короток?” – “Внутреннее и внешнее имеют одну таковость”, - сказал мастер.
Монах спросил Кэйсана (Цзи-шаня): “Когда исчезают отношения, всё сводится к пустоте; но к чему сводится пустота?” Мастер обратился к монаху по имени, и монах отозвался: “Да”. После чего мастер спросил: “Где пустота?” Монах взмолился: “Умоляю, скажите мне”. – “Представьсебе перса, пробующего перец”, ответил Кэйсан. Хотя вопрос о едином свете является этиологическим, поскольку рассматривается его происхождение, вопросы, о которых здесь идёт речь, относятся к телеологии, так как целью выступает абсолютная редукция пустоты. Однако, поскольку дзэн выходит за пределы времени и истории, он признаёт только безначальный и бесконечный поток становления. Если мы знаем происхождение единого света, мы также знаем, где заканчивается пустота.

Как этот новый способ видения вещей демонстрируют мастера дзэн? Естественно, их методы очень необычны, нетрадиционны, алогичны и, следовательно, непонятны для непосвящённых. Предметом настоящего очерка является описание этих методов, которые распадаются на две группы – “словесную” и “прямую”. Первая группа может включать в себя такие методы: 1) парадокс, 2) выход за пределы противоположностей, 3) противоречие, 4) утверждение, 5) повторение и 6) восклицание. Так называемый прямой метод состоит в применении физической силы и может иметь несколько разновидностей, таких как жесты, удары, демонстрация определённого набора действий, принуждение других к движению и т.д. Однако поскольку я не намереваюсь здесь предлагать никакой научной и исчерпывающей классификации способов взаимодействия мастеров со своими учениками, с помощью которых они посвящают их в тайны дзэн, то я не буду пытаться осветить здесь все тонкости.

Хорошо известно, что все мистики любят выражать свои взгляды при помощи парадоксов. Например, христианский мистик может сказать: “Бог реален, и в то же время он ничто, бесконечная пустота; он одновременно есть всё сущее и не-сущее Царство божье реально и объективно; и одновременно оно внутри меня – я сам являюсь и небесами, и преисподней”. “Божественный мрак”, или “покоящийся двигатель” Экхарта, - другой пример. Уверен, можно выбрать наугад любое из подобных утверждений, из которых состоит мистическая литература, и составить свод мистических иррациональностей. Дзэн в этом отношении не является исключением, но в его способе подобного выражения истины есть нечто, характерное только для дзэн. Принципиально это заключается в конкретности и живости выражения. Дзэн принципиально не предаётся абстракциям.

Приведу несколько примеров. Фудайси (Фу-да-ши) говорит:
Я иду с пустыми руками, но всё же они сжимают пику;
Я иду пешком, но всё же подо мною воловья спина.
Когда я иду по мосту, - подумать только! –
Не вода течёт, а мост устремляется вверх по течению!
Это имеет оттенок безумия, но фактически дзэн изобилует такими наглядными иррациональностями. “Цветок не красный, а ива не зелёная” – одно из наиболее известных дзэнских высказываний, которое считается равноценным утвердительному: “Цветок красный, а ива зелёная”. Если выразить это логической формулой, мы получим следующее: “А одновременно есть А и не-А”. Если так, то Я есть Я, но также и ты есть Я. Индийский философ утверждал, что Тат твам аси, Ты есть Это. Если так, небеса есть преисподняя, и Бог есть дьявол. Для правоверного ортодоксального христианина дзэн представляется шокирующей доктриной! Когда господин Чжан пьёт, господин Ли пьянеет. Молчаливый “громовержец” Вималакирти признавался, что он заболевал, когда болели его друзья. Все мудрые и любящие души могут быть названы воплощением великого парадокса вселенной.

Однако я отклонился. Я хотел сказать, что дзэн более последователен в своих парадоксах, чем другие мистические учения. Остальные более или менее связаны общепринятыми утверждениями относительно жизни, Бога или мира, но дзэн проникает со своей парадоксальностью во все события нашей повседневной жизни. Он, не колеблясь, решительно отрицает действительность всех знакомых нам фактов опыта: “Я сейчас пишу, и всё же я не написал ни слова. Возможно, вы сейчас это читаете, однако во всём мире нет того человека, который читает. Я совершенно слеп и глух, но я распознаю все цвета и различаю каждый звук”.
Мастера дзэн определённо бы с этим согласились. Басё (Ба-цзяо), корейский монах, живший в девятом столетии, однажды прочитал знаменитую проповедь, которая звучала так: “Если у вас есть посох, я дам его вам; если у вас его нет, я отберу его у вас”.

Когда Дзесю, великого мастер дзэн, спросили, что бы он дал, если бы к нему подошёл бедный попрошайка, он ответил: “Что в нём испытывает нужду?” (В другой раз монаху было сказано: “Держись своей нищеты!” Наньин Эгу (Нань-юань Хуэй-юй) ответил удручённому нищетой монаху более мягко: “У тебя есть пригоршня драгоценных камней”. Тема нищеты – нищеты не только в материальном, но и духовном смысле – является в нашем религиозном опыте важнейшей. Аскетизм должен основываться на гораздо более глубоком принципе, чем на простом ограничении человеческих желаний и страстей; в нём должно быть нечто позитивное, нечто в высшей степени религиозное. “Быть нищим духом” – какой бы смысл не вкладывался в это утверждение христианством, оно глубоко осознаётся буддистами, особенно в дзэн.)
Когда в другой раз Дзёсю спросили: “Если к вам подойдёт человек с пустыми руками, что вы ему скажете?” – “Брось это!” – был немедленный ответ. Мы можем спросить: если человек ничего не несёт что же он может бросить? Если человек нищ, может ли он быть самодостаточным? Разве он не нуждается во всём? Какой бы глубокий смысл ни заключался в этих ответах Дзёсю, парадоксы достаточно загадочны и трудны для нашего логически тренированного интеллекта. “Унеси крестьянских быков и беги с пищей голодного человека”, - любимая фраза мастерв дзэн, которые полагают, что таким образом мы сможем лучше возделать наше духовное поле и наполнить душу, жаждущую субстанции вещей.

Рассказывают, что Окубо Сибуна, известного рисовальщика бамбука, попросили изготовит какэ-моно (Живописное полотно в виде вытянутого свитка, обычно помещается и изголовье кровани) с изображением бамбукового леса. Согласившись, он нарисовал великолепную картину, на которой бамбуковый лес был выполнен в красном цвете. Заказчик поразился изящности произведения, но, придя в дом художника, сказал: “Мастер, я хочу поблагодарить вас за картину, но, извините, вы изобразили бамбук красным”. “Ладно, - воскликнул мастер, какой цвет предпочитаете вы?” “Конечно, чёрный”, сказал клиент. “А вы когда-нибудь видели бамбук с чёрными листьями?”- был ответ. Когда человек свыкся с определённым взглядом на вещи, ему будет трудно поменять его направление и начать всё по-другому. Возможно, что настоящий цвет бамбука – и не красный, и не чёрный, и не зелёный, и вообще никакой из известных нам. Возможно, он красный, возможно он чёрный. Кто знает? Воображаемые парадоксы могут оказаться отнюдь не парадоксами.

Следующая форма, в которой выражает себя дзэн, - это отрицание противоположностей, некоторым образом соответствующее мистической “via negativa”. Смысл нельзя “уловить”, как сказали бы мастера дзэн, ни в одном из четырёх высказываний (чатуш-котика): 1. “Это есть А”; 2. “Это не есть А”; 3. “Это одновременно есть А и не-А”; 4.“Это не есть А и не есть не-А”. Когда мы высказываемся отрицательно или утвердительно, то обязательно попадаем в одну из этих четырёх формул индийского метода рассуждения. Пока интеллект движется по обычной дуалистической колее, это неизбежно. То, что любое высказывание мы можем выразить только в такой форме, заключено в природе нашей логики. Однако дзэн считает, что истины можно достичь лишь в том случае, если она не утверждается и не отрицается. Конечно, это выглядит как жизненная дилемма, но мастера дзэн всегда настаивают на необходимости её избежать. Давайте посмотрим, удаётся ли им это сделать.

Согласно Уммону, “дзэн свойственна абсолютная свобода: иногда он отрицает, иногда утверждает; в любом случае он действует так, как пожелает”. Монах спросил:
- Как он отрицает?
- С уходом зимы приходит весна.
- Что происходит, когда приходит весна?
- С посохом на плечах пусть он бродит по полям на запад, восток, север или юг и пинает старые коряги, отводя душу.
Так представлял себе свободу один из величайших мастеров дзэн Китая. Другой способ её выражения последует ниже.

Наставники имеют обыкновение ходить с короткой палкой, называемой сиппэ (чжу-би), по крайней мере так они делали в старом Китае. Не имеет значения, сиппэ это или что-нибудь другое; в сущности, любая вещь сможет соответствовать нашей цели. Сюдзан, известный мастер дзэн десятого столетия, протянул перед собой свою палку и сказал группе учеников: “Не называйте это сиппэ; если вы это делаете, вы утверждаете. И не говорите, что это не сиппэ; если вы это делаете, вы отрицаете. Не пользуясь утверждением и отрицанием – говорите, говорите!” Идея заключалась в том, чтобы освободить наши головы от дуалистической путаницы и философских тонкостей. Монах вышел из ряда, отобрал у мастера сиппэ и бросил её на пол. Будет ли это ответом? Так ли надо было ответить на требование мастера “говорить”? Таким ли путём можно преодолеть ограниченность четырёх высказываний – логических условий мышления? Короче говоря, это ли путь к освобождению? Но в дзэн нет стереотипов, и кто-то другой может выйти из положения иным способом. В этом заключается оригинальность и творчество дзэн.

Уммон выразил ту же идею на примере своего посоха, который он поднял со словами: “Что это? Если вы скажете, что это посох, вы прямиком попадёте в ад, но если это не посох, то что это?” Хима (Би-мо) выразился несколько иначе. Он носил с собой рогатину, и когда монах подходил к нему с поклоном, он приставлял рогатину к шее монаха и говорил: “Какого чёрта тебя дёрнуло стать бездомным монахом, какой чёрт научил тебя ходить по кругу? Можешь ли ты что-нибудь ответить или не можешь, всё равно ты умрёшь от моей рогатины: а ну, быстро, говори!” Другой мастер, Токусан (Дэ-шань), с таким же эффектом использовал палку, только он говорил так: “Скажешь ты что-нибудь или промолчишь, всё равно получишь тридцать ударов”.

Когда две группы монахов заспорили, кому будет принадлежать котёнок, мастер Нансэн (Нань-цюань Пу-юань, 749-835) подошёл, взял животное и сказал им: “Если вы сможете сказать слово, он будет спасён, если нет, умерщвлён”. Под “словом”, естественно, имелось в виду такое слово, которое вышло бы за пределы как утверждения, так и отрицания, наподобие “единственного слова высшей истины”, о котором спрашивали Дзёсю. Никто не издал ни звука, после чего мастер убил бедное создание. Нансэн выглядит здесь как жесткосердый буддист, но его позиция такова: сказать “это есть”, значит быть втянутым в дилемму; сказать “этого нет”, значит попасть в такое же положение. Чтобы достичь истины, следует избежать этого дуализма. Как же его избежать? Неспособность преодолеть этот тупик может привести не только к лишению жизни котёнка, но и к потере вашей собственной жизни и души. Поэтому Нансэн предпринял столь решительное действие. Поздно вечером, когда вернулся Дзёсю, который был одним из его учеников, и мастер рассказал ему об инциденте, произошедшем днём, Дзёсю сразу же снял одну из свих соломенных сандалий и, установив её на голове, направился к выходу. На это мастер сказал: “Жаль, что тебя не было сегодня с нами, ты бы мог спасти котёнка”. Это странное поведение, однако, было способом, которым Дзёсю утвердил истину, превзойдя дуализм “бытия” (сат) и “небытия” (асат)

Когда Кёдзан (Ян-шань, 804-890) пребвывал в Тёхэй (Дун-бин), что в Шао-чжоу, его мастер Исан (Вэй-шань, 771-853) (они оба были знаменитыми мастерами дзэн при династии Тан) послал ему зеркало, сопроводив его письмом. Кёдзан поднял зеркало перед братией и сказал: “О, монахи, Исан прислал мне зеркало. Это зеркало Исана или моё собственное зеркало? Если вы скажете, что это зеркало Исана, почему тогда оно в моей руке? Если вы скажете, что это моё собственное, разве оно не прислано Исаном? Если вы сделаете правильное утверждение, оно останется здесь. Если не сможете, я разобью его на куски”. Он повторил это три раза, но никто не попытался ответить. Зеркало было разбито. Это напоминает случай с котёнком. В обоих случаях монахи оказались неспособны спасти невинную жертву или дорогой предмет просто потому, что их умы не были свободны от интеллектуализма и не смогли прорваться сквозь путаницу, специально созданную в одном случае Нансэном, а в другом – Кёдзаном. Таким образом, дзэнский метод обучения кажется совершенно безрассудным и неоправданно негуманным. Однако глаза мастера всегда покоятся на абсолютной истине, которая в то же время достижима и в этом мире частностей. Если речь идёт о её достижении, имеет ли значение уничтожение драгоценной вещи или принесённое в жертву животное? Разве спасение души не стоит потери царства?

В одной из своих проповедей Кёгэн (Сян-янь), ученик Исана (Вэй-шаня), с которым мы только что познакомились, сказал: “Представьте себе человека над пропастью глубиной в тысячу футов, который висит на ветке, зажав её в зубах, высоко над землёй, и его руки не могут ни за что ухватиться. Подходит другой человек и спрашивает его: “Какой был смысл в приходе с Запада первого патриарха” Если первый человек откроет рот, чтобы ответить, он наверняка сорвётся и разобьется, но если он не даст ответа, то о нём можно будет сказать, что он невежлив. Что ему делать в такой критический момент?” Здесь отрицание противоположностей преподносится наиболее наглядно. Человек над пропастью поставлен перед дилеммой жизни и смерти, и здесь не может быть логических увёрток. Кошку можно принести на алтарь дзэн, зеркало можно разбить, но как быть с собственной жизнью? Говорят, что Будда в одной из своих прошлых жизней бросился в пасть чудовищного людоеда, для того чтобы сложить строфу, полную истины. Дзэн, будучи практичным, чтобы мы приняли такое же благородное решение принести нашу дуалистическую жизнь в жертву во имя просветления и вечного мира, утверждая, что эти ворота откроются, когда будет достигнута такая решимость.

Логический дуализм “быть” (асти) и ‘’не быть” (насти) часто выражается мастерами дзэн через использование противоположных терминов, обычных для нашей разговорной речи: “лишить жизни” и “даровать жизнь”, “поймать” и “отпустить”, “дать” и “отобрать”, “вступить в контакт” и “отдалиться” и т. П. Уммон однажды поднял свой посох и заявил:
- Весь мир, небо и земля, целиком обязан своей жизнью и смертью этому посоху.
Один монах вышел вперёд и спросил:
- А как он гибнет?
- Корчась в судорогах!
- А как он возвращается к жизни?
- Тебе следовало стать поваром.
- Если он ни умирает, ни живёт, что бы вы сказали?
Уммон встал со своего сиденья и сказал:
- Мо-хэ-бань-же-бо-ло-ми-та! (Маха-праджня-парамита).
Это был синтез Уммона – “единственное слово” высшей истины, в которой тезис и антитезис достигают конкретного соединения, не вписывающегося в четыре формулы.

Теперь мы подошли к третьему виду методов, который я назвал “противоречием” и под которым подразумеваю скрытое или явное отрицание мастером дзэн того, что он высказал сам или кто-то другой. На один и тот же вопрос он иногда отвечает “нет”, иногда “да”. Или же общеизвестный и достоверно установленный факт он подвергает безоговорочному отрицанию. С обычной точки зрения, на него совершенно нельзя положиться, и всё-таки он полагает, что истина дзэн требует таких противоречий и отрицаний: ведь дзэн руководствуется своими законами, которые нашему здравому смыслу представляются просто отрицанием всего того, что мы считаем истинным и реальным. Несмотря на эту видимую путаницу, философия дзэн управляется всепроникающим принципом, который стоит только однажды уловить и вся его вывернутость наизнанку предстанет в виде простейшей истины.

Монах спросил шестого патриарха, пик деятельности которого приходится на рубеж седьмого и восьмого столетий: “Кто проник в секреты Обай (Хуан-мэй)?” Обай – это название горы, на которой жил пятый патриарх Хун-жэнь, и тот факт, что Хуэй-нэн, шестой патриарх, изучал под его руководством дзэн и наследовал ему в ортодоксальной линии передачи, был общеизвестен. Поэтому вопрос был не праздный, не просто касался фактической информации, а имел вполне определённый подтекст. Ответ шестого патриарха был таков:
- Кто понимает буддизм, тот проник в секреты Обай.
- Значит, вы проникли в них?
- Нет, не проник.
- Как это может быть? – спросил монах.
- - Я не понимаю буддизма, - был ответ.
Действительно ли он не понимал буддизма? Или не понимать на самом деле означает – понимать? Такова же и философия Кена упанишады.

Противоречивость шестого патриарха ещё довольно мягкая и неявная, если сравнить с таковой Дого (Дао-у) Он был преемником Якусана (Юэ-нань Вэй-янь, 751-834), но когда Гохо (У-фэн) спросил его, знает ли тот старого мастера Якусана, Дого категорически отрицал это, сказав: “Нет”. Гохо, однако, был настойчив: “Как вы можете не знать его?” “Я не знаю, не знаю” – был решительный ответ Дого. Так последний в достаточно своеобразной манере отказался давать какие-либо объяснения, кроме простого и решительного отрицания факта, который был очевиден.

Другое вопиющее и явное противоречие, которое продемонстрировал Тэссикаку (Ти-цзуй Цзяо), лучше известно ученикам дзэн, чем только что приведённые. Тэссикаку был учеником Дзёсю (Чжао-чжоу). Когда он посетил Хогэна (Фа-янь Вэнь-и, умер в 958 г.), другого великого мастера дзэн, последний спросил его, из какого места он прибыл. Тэссикаку ответил, что от Дзёсю. Хогэн сказал:
- Я знаю, что однажды он говорил о кипарисе, было ли такое?
- Он об этом никогда не говорил, - уверенно заявил Тэссикаку.
Хогэн возразил:
- Все монахи, недавно пришедшие от Дзёсю, говорят, что он, отвечая на вопрос о действительной цели прихода Бодхидхармы на восток, упоминает кипарис. Как же вы можете отрицать это?
В ответ Тэссикаку прорычал:
- Мой усопший мастер никогда не говорил такого; я попросил бы на него никогда не ссылаться!
Хогэн был весьма восхищён таким отношением ученика знаменитого Дзёсю и сказал:
- Воистину ты сын льва!

В дзэнской литературе приход Бодхидхармы с Запада, то есть из Индии, является достаточно частым предметом разговора. Когда задаётся вопрос о действительной цели его прихода в Китай, это имеет отношение к высшему принципу буддизма, а не к личному мотиву, который заставил Бодхидхарму пересечь океан и высадиться где-то на южном побережье Китая. Здесь не обсуждается данный исторический факт. На упомянутый важнейший вопрос было дано множество ответов, весьма различных и странных, которые всё-таки, согласно мастерам дзэн, выражали истину их учения.

Противоречие, отрицание или парадоксальное утверждение – это неизбежный плод дзэнского восприятия жизни. Главный акцент в его дисциплине делается на интуитивном схватывании внутренней истины, глубоко сокрытой в нашем сознании. И эта истина, так открываясь или пробуждаясь в человеке, не поддаётся интеллектуальным манипуляциям или по крайней мере не может быть передана другому посредством каких-либо диалектических формул. Она должна исходить изнутри человека, прорасти в человеке и стать одним целым с его собственным бытиём. Остальное, то есть сопутствующие идеи и образы, может только указать путь, в конце которого лежит истина. Это то, чем занимаются мастера дзэн. И направления, которые они дают, безусловно являются спонтанно свободными и освежающе оригинальными. Поскольку их взгляд постоянно покоится на высшей истине самой по себе, любые их указания следует использовать для достижения цели, безотносительно к их логическим условиям и следствиям. Это безразличие к логике иногда умышленно утрируется, чтобы продемонстрировать независимость истины дзэн от интеллекта. Отсюда и эта идея Праджняпарамита сутры – “при наставлении в Дхарме не говорить о Дхарме – это и есть наставление в Дхарме”.

Хайкю (Пэй Сю), государственный министр династии Тан, был преданным последователем дзэн, изучая его под руководством Обаку. Однажды он показал ему рукопись, в которой изложил свё понимание дзэн. Мастер взял её и, не став читать, положил рядом с собой. Некоторое время он оставался в молчании, затем спросил:
- Вы понимаете?
- Не совсем, - ответил министр.
- Если здесь изложено понимание, - сказал мастер, - в этом есть что-то дзэнское. Но если оно передано бумаге и чернилам, неизвестно, где искать нашу религию.

Нечто аналогичное мы уже отметили в разговоре Хакуина с Сёдзю Ронином. Будучи живым фактом, дзэн присутствует только там, где имеют место живые факты. Обращение к интеллекту носит действительный и живой характер до тех пор, пока оно проистекает прямо из жизни. В противном случае никакое количество литературных достижений или интеллектуального анализа не имеет смысла для изучения дзэн.