Экспедиция 36: Про мышу
А вот история из жизни старого растамана.
Просыпается, короче, старый растаман у себя на хате, и думает две мысли. Первая мысль: “О, ништяк!”. Но это чисто абстрактная мысль. Это он по сезону всегда так думает, как проснётся: “О, ништяк!”
Потому что ништяк в натуре.: тело как пёрышко, крыша как дуршлаг, внутри желудка пустота.
А вот вторя мысль, он думает: А вот неплохо бы вот подняться и что-нибудь из ништяков вчерашних заточить неплохо бы… Потому что ништяков там нормально осталось: банка тушёнки, булка хлеба, картошки пол казана – короче, ни фига себе ништяков осталось.
И вот он встаёт и идёт их заточить...
Просыпается, короче, старый растаман у себя на хате, и думает две мысли. Первая мысль: “О, ништяк!”. Но это чисто абстрактная мысль. Это он по сезону всегда так думает, как проснётся: “О, ништяк!”
Потому что ништяк в натуре.: тело как пёрышко, крыша как дуршлаг, внутри желудка пустота.
А вот вторя мысль, он думает: А вот неплохо бы вот подняться и что-нибудь из ништяков вчерашних заточить неплохо бы… Потому что ништяков там нормально осталось: банка тушёнки, булка хлеба, картошки пол казана – короче, ни фига себе ништяков осталось.
И вот он встаёт и идёт их заточить...
А ништяков, короче, нету. Пустой казан стоит, и всё. И даже хлеба не осталось. Нету вообще ничего, короче…
И вот растаман громко думает: “А кто это ничтяки мои захавал?”
А из под шкафа стрёмный загробнй голос: “Это я ничтяки твои захавал…”
Растаман даже удивился: “То есть как это: я ништяки твои захавал. Это же не может такого быть вообще, чтобы я ништяки твои захавал.
И, вообще, ты знаешь, не высаживай, потому что за твои ништяки вообще базара нет. Откуда вообще на моей хате твои ништяки? Гонишь, ты, короче, ой гонишь…”
И вот растаман громко думает: “А кто это ничтяки мои захавал?”
А из под шкафа стрёмный загробнй голос: “Это я ничтяки твои захавал…”
Растаман даже удивился: “То есть как это: я ништяки твои захавал. Это же не может такого быть вообще, чтобы я ништяки твои захавал.
И, вообще, ты знаешь, не высаживай, потому что за твои ништяки вообще базара нет. Откуда вообще на моей хате твои ништяки? Гонишь, ты, короче, ой гонишь…”
А голос ему говорит: “Дебил. Повторяю ещё раз: Это я ништяки твои захавал!”
А растаман ему говорит: “А кто ты вообще такой, что на моём же флэту меня дебилом называешь? А ну если ты такой крутой, - вылазь из-под шкафа, я тебе щас покажу, кто в доме хозяин…”
А голос ему отвечает: “Да. Я крутой. Держись, козёл, за стул, я тебе щас вылезу…”
А растаман ему говорит: “А кто ты вообще такой, что на моём же флэту меня дебилом называешь? А ну если ты такой крутой, - вылазь из-под шкафа, я тебе щас покажу, кто в доме хозяин…”
А голос ему отвечает: “Да. Я крутой. Держись, козёл, за стул, я тебе щас вылезу…”
Ну, растаман, короче, взялся за стул. Стоит, смотрит. А из-под шкафа никто не вылазит.
Ну, он, короче, повтыкал минуту-полчаса, и пошёл за хлебом.
Вернулся, сел хавать.
Вдруг слышит из-под шкафа: ”Чувак, хорош гнать… Дай хлебушка…”
Вернулся, сел хавать.
Вдруг слышит из-под шкафа: ”Чувак, хорош гнать… Дай хлебушка…”
Растаман туда смотрит, а оттуда характерной походкой вылазит зелёная мыша с красными глазами, и говорит: “Ну дай хлебушка!”
А растаман ему: “Хренушки. Нефиг было меня дебилом называть. А ну лезь обратно под шкаф, не мешай мне хавать.”
Тогда мыша залазит под шкаф и оттуда бухтит: “Кусочек хлеба для бедной мышки, - и то зажал… Ну подожди, ночью вылезу, снова всё схаваю…” И свалила.
А растаман ему: “Хренушки. Нефиг было меня дебилом называть. А ну лезь обратно под шкаф, не мешай мне хавать.”
Тогда мыша залазит под шкаф и оттуда бухтит: “Кусочек хлеба для бедной мышки, - и то зажал… Ну подожди, ночью вылезу, снова всё схаваю…” И свалила.
А растаман высел на измену: он же ночью или спит, или зависает, - ситуацию не контролирует, короче… А мыша, - она ж, во-первых, ночью не спит, в темноте всё видит… Это ж надо теперь заморачиваться, от неё от неё хавчик прятать… чтобы она его не заточила. Это ж такой напряг, как на войне: теперь и не покуришь нормально – всё время надо за мышу думать, чтобы она ничего не схавала…
Забил косой, покурил, а его не прёт… Такая вот мыша: пришла и весь кайф навеки обломала…
Тогда растаман думает: “Это, наверное, сейчас надо растаманскую кошку найти, и подписать её чтобы она с мышей разобралась.”
А растаманскую кошку найти не проблема, потому что она как с вечера растаманского молока напилась, так до сих пор лежит посреди хаты как мешок с драпом.
А растаманскую кошку найти не проблема, потому что она как с вечера растаманского молока напилась, так до сих пор лежит посреди хаты как мешок с драпом.
И вот растаман начинает её тормошить: за уши, за усы, за хвост и так далее…
В конце-концов она открывает левый глаз, и говорит: “О, ништяк! А клёво бы сейчас ништяков каких-нибудь заточить…”
В конце-концов она открывает левый глаз, и говорит: “О, ништяк! А клёво бы сейчас ништяков каких-нибудь заточить…”
Тогда растаман терпеливо и доходчиво врубает её в ситуацию с ништяками, и подлой мышей, которую надо срочно схавать. Кошка его внимательно слушает, а потом говорит: “Ну, чувак, я вообще так поняла, что завтрака сегодня не будет, да? Ну я тогда ещё повтыкаю, ладно?“ И закрывает свой левый глаз обратно.
А тут приходят друзья-растаманы и застают своего дружбана на полу возле напрочь убитой кошки на жуткой измене. И говорят: “Братух, не высаживайся. Мы вот щас покурим, и эту мышу прищемим, чтоб она тут не беспредельничала”.
А мыша им из-под шкафа: “Куда вам меня щемить, кони красноглазые…” Задрачивает, короче. А из-под шкафа не вылазит.
А мыша им из-под шкафа: “Куда вам меня щемить, кони красноглазые…” Задрачивает, короче. А из-под шкафа не вылазит.
Тогда растаманы свирипеют и разрабатывают зверский план, как эту мышу из-под шкафа выгнать и жестоко наказать.
Короче, значит так: два растамана должны встать на стулья и трусить шкаф сверху; ещё один растаман должен стучать по шкафу кулаком; ещё один будет шерудеть под шкафом шваброй, а ещё один встанет возле шкафа с двумя бутылками, чтоб как только мыша вылезет, так сразу в неё и метнуть.
Короче, значит так: два растамана должны встать на стулья и трусить шкаф сверху; ещё один растаман должен стучать по шкафу кулаком; ещё один будет шерудеть под шкафом шваброй, а ещё один встанет возле шкафа с двумя бутылками, чтоб как только мыша вылезет, так сразу в неё и метнуть.
Потом они раскуривают косой и приступают к выполнению своего плана.
Короче, два растамана становятся на стулья и начинают трусить шкаф. Ещё один ритмично стучит по шкафу кулаком. Ещё один чисто под ритм шерудит под шкафом шваброй. А старый растаман тоже под этот ритм стучит бутылками.
Короче, два растамана становятся на стулья и начинают трусить шкаф. Ещё один ритмично стучит по шкафу кулаком. Ещё один чисто под ритм шерудит под шкафом шваброй. А старый растаман тоже под этот ритм стучит бутылками.
И вот они постепенно входят в ритм и начинают оттягиваться в полный рост, - получается такой индастриал Айн Штуцена…
Короче, сейшенят, они, значит, типа, минут пятнадцать, или даже полчаса… И вдруг слышат: начал на гитарке кто-то подыгрывать… причём саунд какой-то незнакомый, явно не местный, но всё равно клёво так, мягко, и главное – очень в тему.
Смотрят, а стоит там чувак какой-то, совсем непонятно, откуда он и вообще…
Растаманы его спрашивают: “Чувак, а ты откуда?”
А он говорит: “Я с Ивано-Франковска. Шёл мимо, слышу – люди сейшенят на ударных… Вот решил с гитаркой подписаться…”
Растаманы его спрашивают: “Чувак, а ты откуда?”
А он говорит: “Я с Ивано-Франковска. Шёл мимо, слышу – люди сейшенят на ударных… Вот решил с гитаркой подписаться…”
А растаманы говорят: “Та, это мы не сейшеним. Это мы мышу из-под шкафа выгоняем.”
Тогда Ивано-франковец заглядывает под шкаф и говорит: “Ну, чуваки, это вы её до конца сезона так выгонять будете. Потому что она уже давно под полом сидит. У вас же в плинтусе дырка, вот она туда и скипнула, ещё в начале сейшена.”
Тогда Ивано-франковец заглядывает под шкаф и говорит: “Ну, чуваки, это вы её до конца сезона так выгонять будете. Потому что она уже давно под полом сидит. У вас же в плинтусе дырка, вот она туда и скипнула, ещё в начале сейшена.”
А растаманы смотрят – а там и в самом деле дырка офигенная… аж ветер свистит. И говорят: “Ух ты! Какой ты, блин, врубной в натуре… а мы тут со шваброй и с бутылками… а ты, блин, сразу врубился, что она скипнула… Свой чувак. Так ты, может быть, знаешь, как её, суку, прищемить, чтоб она не беспредельничала… Потому что она тут один день тусуется, а уже всех достала…”
А Ивано-франковец говорит: “Это зависит какая у вас мышь.”
Тогда старый растаман говорит: “Ну, она да… Короче, знаешь, такая вся стрёмная, зелёная, а глаза как маленькие помидорчики…”
А Ивано-франковец ему отвечает: “Короче, не проблема. Это вы неделю не покурите, и она сама по себе рассосётся.”
Тут все растаманы как зашумели: “Та, что ты гонишь… прямо как психиатр, в натуре. Это же как можно целую неделю не курить – это же вообще умом поехать можно…”
А Ивано-франковец им говорит: “Тогда давайте другой способ, менее напряжный. Тогда давайте нажарим каши, положим грамм 100 на блюдечко и поставим посреди комнаты. Мыша ночью вылезет, каши обхавается, и приторчит. А мы её только – хап! И сразу запакуем в бандероль и отправим на хер в Израиль. Полому что левым здесь не место. Вот так её сразу в Израиль и отправим. Только надо ещё шкаф пересунуть в другой угол.”
Тогда старый растаман говорит: “Ну, она да… Короче, знаешь, такая вся стрёмная, зелёная, а глаза как маленькие помидорчики…”
А Ивано-франковец ему отвечает: “Короче, не проблема. Это вы неделю не покурите, и она сама по себе рассосётся.”
Тут все растаманы как зашумели: “Та, что ты гонишь… прямо как психиатр, в натуре. Это же как можно целую неделю не курить – это же вообще умом поехать можно…”
А Ивано-франковец им говорит: “Тогда давайте другой способ, менее напряжный. Тогда давайте нажарим каши, положим грамм 100 на блюдечко и поставим посреди комнаты. Мыша ночью вылезет, каши обхавается, и приторчит. А мы её только – хап! И сразу запакуем в бандероль и отправим на хер в Израиль. Полому что левым здесь не место. Вот так её сразу в Израиль и отправим. Только надо ещё шкаф пересунуть в другой угол.”
Растаманы подумали и говорят: “Чувак, а может быть не надо шкаф сувать. Потому что он такой тяжёлый, прямо как монумент – четыре тонны с гаком…”
А Ивано-франковец говорит: “Надо, чуваки. Не знаю точно зачем, но чем-то задним чувствую, что надо.” И без долгих базаров встаёт и упирается в шкаф плечом.
Тут все растаманы идут ему навстречу, и довольно быстро, даже почти без матов, совсем без перекуров, пересовывают шкаф в другой угол.
А Ивано-франковец говорит: “Надо, чуваки. Не знаю точно зачем, но чем-то задним чувствую, что надо.” И без долгих базаров встаёт и упирается в шкаф плечом.
Тут все растаманы идут ему навстречу, и довольно быстро, даже почти без матов, совсем без перекуров, пересовывают шкаф в другой угол.
Потом они по-быстрому дербанят в полисаднике траву, жарят кашу, хапают по три ложки, и через полчаса висят уже в полный рост… И тема у них, короче, такая: они все сидят на полу и втыкают на блюдечко с кашей. Когда же эта мыша придёт и будет хавать…
А на блюдечке происходит такое бурление, шевеление… цветочки растут, птички поют, вселенные встают и рушатся, и всё такое…
И вот появляется зелёная мыша, ныряет в эту кашу, начинает там валяться, бултыхаться, бегать и прыгать, и хавает, хавает, хавает…
И вот она короче захавала всю кашу и зависла посреди блюдца…
Тут все растаманы врубаются, что её надо ловить, и начинают её ловить…
А она начинает от них уползать… И вот они ползут за мышей, а она ползёт от них… Ползут, они, значит, ползут… И вдруг мыша ныряет обратно под шкаф, а растаманы ударяются в шкаф головой и хором думают: “Бля! Какая, сука, шустрая…”
И вот появляется зелёная мыша, ныряет в эту кашу, начинает там валяться, бултыхаться, бегать и прыгать, и хавает, хавает, хавает…
И вот она короче захавала всю кашу и зависла посреди блюдца…
Тут все растаманы врубаются, что её надо ловить, и начинают её ловить…
А она начинает от них уползать… И вот они ползут за мышей, а она ползёт от них… Ползут, они, значит, ползут… И вдруг мыша ныряет обратно под шкаф, а растаманы ударяются в шкаф головой и хором думают: “Бля! Какая, сука, шустрая…”
А через минут пятнадцать под шкафом начинается грохот, глухие удары головой в стенку и громкие маты. Это мыша, на конкретной измене, ищет свою дырку в плинтусе и не может её найти… потому что шкаф пересунули.
И вот она бегает под шкафом, таранит плинтус, и кричит “Замуровали, демоны!”
Тогда Ивано-франковец суёт руку под шкаф, достаёт оттуда мышу и говорит: “Ну что, зелёная, допрыгалась?”
И вот она бегает под шкафом, таранит плинтус, и кричит “Замуровали, демоны!”
Тогда Ивано-франковец суёт руку под шкаф, достаёт оттуда мышу и говорит: “Ну что, зелёная, допрыгалась?”
Мыша оценивает ситуацию, и понимает, что она-таки в натуре допрыгалась… и говорит: “Чувак! Ну я же не виновата! Просто знаешь вчера так на хавчик пробило… Так что, мне уже и похавать нельзя?”
А Ивано-франковец говорит: “Похавать тебе всегда дадут. Если по-нормальному попросишь. Только наглеть не надо, ясно?”
А мыша говорит: “Так он же сам первый на меня погнал, и хлеба не даёт…”
А Ивано-франковец говорит: “Ну, я вижу ты в натуре тупая. Ничего не понимаешь, надо тебя воспитывать”.
Тогда мыша видит, что чувак совсем не пацифист, а настроен очень решительно, и говорит: “Всё, всё, всё… Всё я понимаю, короче. Я здесь со всех сторон не права, не надо меня воспитывать… Я уже всё понимаю. И беспредельничать больше не буду. Только не надо меня воспитывать…”
А Ивано-франковец говорит: “Похавать тебе всегда дадут. Если по-нормальному попросишь. Только наглеть не надо, ясно?”
А мыша говорит: “Так он же сам первый на меня погнал, и хлеба не даёт…”
А Ивано-франковец говорит: “Ну, я вижу ты в натуре тупая. Ничего не понимаешь, надо тебя воспитывать”.
Тогда мыша видит, что чувак совсем не пацифист, а настроен очень решительно, и говорит: “Всё, всё, всё… Всё я понимаю, короче. Я здесь со всех сторон не права, не надо меня воспитывать… Я уже всё понимаю. И беспредельничать больше не буду. Только не надо меня воспитывать…”
Тогда Ивано-франковец ставит мышу на пол и говорит: “Ну смотри. Ещё раз чуваки на тебя пожалуются, можешь сразу вешаться… ясно?”
Тогда мыша быстренько отвечает: “Ясно, гражданин начальник!” И снова ныряет под шкаф.
Тогда мыша быстренько отвечает: “Ясно, гражданин начальник!” И снова ныряет под шкаф.
А потом через полчаса опять выныривает из-под шкафа и говорит: “Чуваки, ну так я что-то не поняла, где моя дырочка?”
Но растаманы уже все повырубались, намаялись за день, конечно, устали и всё такое… А тут ещё каша пригрузила. И всем эти мышины проблемы по барабану, даже кошка растаманская на них не ведётся…
Ну, мыша потусовалась до утра, дырочки никакой не нашла, обломалась и с хаты свалила.
И больше её здесь не видели…
И больше её здесь не видели…
Текст: Дмитрий Гайдук
:flowers:
Комментарии4