Дождь...

Я не зажигаю камин, не включаю свет, не делаю ничего, чтобы нарушить этот странный уют дождливого дня. Сегодня мне не хочется читать - не хочется думать ни о чем, кроме себя и своей жизни.

Мне раньше и в голову не приходило, что природа способна создать столь идеальные формы. Что разрез глаз может быть таким неправильно правильным, что лоб может быть таким высокомерно высоким, что нос может быть таким угрожающе изящным и хищным одновременно, что губы могут быть такого оттенка кармина, а кожа так отливать перламутром. Это сочетание было настолько прекрасным, что не притягивало, но отталкивало, не радовало глаз, а пугало, влекло… Тонкие, высеченные из мрамора черты лица, словно написанные каким-нибудь итальянцем во времена расцвета Венецианской Республики. На лице все: родовая гордость, породистая надменность, рафинированное чувство собственного достоинства и превосходства. Если бы Давид Микеланджело ожил, он бы, наверное, померк рядом с этим нечеловечески красивым человеком. То, что он - человек, можно понять, лишь увидев, как прозрачные глаза наполняются эмоциями, темнеют, словно дамасская сталь, или приобретают оттенок переливающегося под луной серебра. Когда совершенной формы брови взлетают вверх или изгибаются в идеальные ломаные линии. Когда тонко очерченные губы приоткрываются, обнажая свою нежно-коралловую глубину, или кривятся, дразня изысканной прихотливостью рисунка. Это слишком, неправильно, нереально, изощренно. Я помню, как притягивает, как приковывает взгляд это лицо. Как вечное стремление людей к прекрасному, к свету обманывается этими безупречными чертами. Зло не может быть еще более жестоким, более безжалостным, когда приобретает такую форму… Словно в насмешку над глупыми смертными, над нами, его демоны выглядят как ангелы, его пороки так неодолимо привлекательны.

Я знаю, как ранит эта красота в самое сердце, заставляя сделать все ради себя. До моего слуха доносились надрывные рыдания отвергнутых или оставленных позади, полные горечи и отчаяния, полные ужаса от осознания потери. Перед моим взором встают бесчисленные картины горячих схваток со своей природой, со своей сущностью. Они боролись и ломали себя ради эфемерной, недолговечной, мимолетной возможности прикоснуться к совершенству, разделить пространство, окружавшее его. Они всегда уступали, они всегда хотели уступить. Они подчинялись его силе. За изяществом обязательно стоит сила, за красотой - власть. Я иногда гадаю, для чего его красота была создана и зачем она в этом мире. Я знаю, что не найду ответа, просто потому что не обладаю ей, как не обладал никто до меня и не будет обладать после.

Дождь медленно, но верно стихает, а мне совсем не хочется, чтобы он прекратился. Слезы неба очищают мою душу, они - та музыка, которая успокаивает воспаленное сознание, приносит ему немного свежести, немного покоя. Дом полон тишины, звенящего одиночества, затаившейся в преддверии чего-то пустоты. Мне не хочется двигаться, я боюсь разбить сладостное чувство предвкушения, внезапно охватившее меня. Мысли возвращаются в прошлое, тело наливается горячей истомой, в груди беззащитно трепещет сердце. Я не буду думать обо всем, что было, что слишком сладко и горько одновременно. Пусть мои глаза вспомнят, какого оттенка его ресницы - серебристо-графитовые, волшебные. Пусть мои губы вспомнят, каковы на вкус его губы - сладкие, как манго. Пусть мои руки вспомнят прикосновения его таких тонких, таких прохладных пальцев.

И я знаю, что сейчас мне будет плохо. Меня захлестнет волна тоски, горькой и невыносимой, настоящей. Потому что я не могу забыть, как плавилась моя кожа об его кожу, как горело мое тело от одного его взгляда, от одного звука его голоса. К горлу подступит комок, раздирающий его, готовый выплеснуться горячими слезами, которых не будет. Не ради него. Я криво усмехаюсь своим мыслям - не будет, потому что ему это не нравится, потому что он никогда не плачет. Хрустальные глаза не умеют плакать, серебряное сердце нельзя разбить.

Что он сделал со мной? Что со мной стало? Я борюсь с зависимостью, с этой слабостью, днем и ночью терзающей мой разум, мое тело, мою душу. С самого начала все должно было быть по-другому, мне так казалось, мне так хотелось. Должно было - и не могло. Мне не хотелось верить, что я стану частью тех, кто медленно погибает, стараясь забыть о том, что было утрачено, отобрано, что никогда им не принадлежало. Со мной все должно было быть иначе.

Когда-то, в жаркую летнюю ночь, когда мои губы наконец почувствовали сладкую патоку его губ, когда мое естество загорелось от темного взгляда его холодных глаз, мною было дано обещание, гарантия, уверение, быть сильнее. Тогда мне казалось - иначе и быть не может. Сила и твердость, искренняя вера в себя всегда были моими козырями. В самых безумных мечтах мне даже хотелось подчинить себе эту своенравную, независимую, отстраненную красоту. Сделать ее своей, расплавить серебряное сердце своим телом, своими горячими губами, своими пылающими желаниями, своим жарким дыханием.

Сейчас мне это кажется смешным. Я была глупа, наивна, уязвима. Только теперь, когда мое сердце разорвано на тысячи перепутанных между собой лоскутков, когда первое в моей такой недолгой жизни, пульсирующее чувство вырвано с мясом, с кровью, безжалостно высечено из моей груди, я вижу всю предопределенность происшедшего.

Ничего не могло быть иначе, я не могла стать одной из тех других, я смогла стать хуже них. Их слезы полны обиды, мои - горя, их глаза горят отчаянием, мои - пусты, их души онемели, моя кричит в агонии. Им было больно, наверное, дико больно. Я корчилась в муках не в силах дышать, я металась в лихорадке, я кусала губы и глотала свою кровь, пытаясь остановить то, что так яростно раздирало мое сердце на кусочки.

До сих пор я не знаю, что мне делать, до сих пор не уверена, что смогу жить дальше. Мир вокруг меня мутен и нечеток. Когда я могла думать об этом, не хватаясь за голову, не царапая свою кожу, я пыталась понять. Единственное, что мне открылось - причина моего медленного угасания. Я изначально была более слаба, я должна была осознавать это.

Он был самым красивым существом в моей жизни, его близость была самым прекрасным, что случилось со мной, произошедшее между нами - было моей самой большой иллюзией. Оно было слишком сладким, чтобы я не могла не вкушать это вновь и вновь, было слишком горячим, чтобы я смогла не загореться, мне было слишком хорошо, чтобы это могло быть правдой.

Я не могла насытиться его глазами, тем, что они смотрят на меня, как они смотрят на меня. Мое тело жаждало его прикосновений, всего, что он хотел дать. Нежности и неистовости, ласки и грубости. Моя душа не могла не видеть огонь в его глазах и не ликовать: это все из-за меня, ради меня, для меня! Мое сердце не могло не слышать, как билось его, и не биться в унисон.

Теперь я сижу, почти до боли сжимая руки в кулаки, дрожа, борясь с туманом в голове, которая раскалывается от одной только мысли, от одной истины. Это было сказкой. Это было ложью. Это было не со мной. Я должна была понять сразу, что он не мог быть моим, потому что мне никогда не достанется что-нибудь подобное, потому что я никогда не смогу быть нужной ему так же, как он нужен мне, никогда не буду для него тем, чем он был для меня. Недостижимый. Невозможная иллюзия.

Еще чуть-чуть, еще немного, подожди, сердце, я знаю, потом будет нестерпимо больно, но позволь мне вспомнить его шепот, позволь услышать вновь, как звучит мое имя. Оно звучит только на его губах, только с его дыханием, только его голосом. Еще, прошу тебя, только его ресницы на моей щеке, только его волосы на моей шее..

Словно почувствовав мое настроение, дождь начинается с новой силой, заливая мягкий ковер, бросая отчаянно злые, несчастные капли в мои окна, рыдая и беснуясь, как мое больное, скорбящее сознание.