Шедевры фантастики: Сергей Лукьяненко

Сергей Лукьяненко родился 11 апреля 1968 года в Казахстане.

В 1992 году окончил Алма-Атинский Государственный медицинский институт по специальности врач-психиатр.

Начал писать в 18 лет, когда однажды вечером не нашел чего бы почитать самому. Сел и за один вечер написал три фантастических рассказа. Один из них - "За лесом, где подлый враг" - до сих пор печатается. С тех пор пишет постоянно. По окончании института уже твердо знал, что будет писателем.

По специальности проработал всего один год, потом год в редакции журнала "Фантастика. Миры", после чего ушел на вольную литературную работу. Семь лет назад переехал в Москву.

Все эти годы публиковался, в основном, в издательстве АСТ - выходило около полумиллиона экземпляров книг писателя каждый год. Известность писателю принесли повести "Рыцари сорока островов" и "Атомный сон". В этом году вышел фильм "Ночной дозор".

Помимо большого числа других литературных премий, в 1999 году Сергей Лукьяненко стал самым молодым на нынешний день лауреатом "Аэлиты" - старейшей отечественной премии, присуждаемой за общий вклад в развитие фантастики. В 2001 году С. Лукьяненко стал первым Лауреатом премии "Русская фантастика" по результатам голосования в Интернете. В 2003-ем получил премию "Золотой РосКон" за роман "Спектр".

Свой новый роман Сергей Лукьяненко выкладывает в Интернете, от главы к главе.

Главная радость года - родился долгожданный сын, Артемий. Теперь писатель занят его воспитанием. Параллельно пытается работать.

Сергей Лукьяненко содержит домашних животных: декоративных мышей и двух йоркширских терьеров. Увлекается кулинарией, курит любимую трубку.

Интерьвью с автором.

— Я СПРАШИВАЛА у многих писателей — Бакланова, Искандера и др., — как им сейчас работается. В ответ слышала: «Нынешнее время к литературному творчеству не располагает». А вы с завидной регулярностью выпускаете новые романы. Вам издательство выдвинуло такие кабальные условия?

— У меня нет никакого договора с издательством — ни кабального, ни льготного! Да и материальных проблем, которые заставляли бы меня быстро-быстро выдавать очередной роман, тоже нет. Хотя бы по той причине, что весь цикл о Дозорах сейчас издается в Америке, Англии, Германии.

— Значит, вы стали первым писателем, который может выжить на гонорары. Ведь большинство «тружеников пера» в один голос заявляют, что писательство — занятие неприбыльное.

— Лукавят. На гонорары сегодня могут выживать до десяти авторов, которые занимают первые строчки в «табели о рангах» фантастов, столько же или чуть больше — в детективе и в женском романе. Конечно, «жить на гонорары» — вовсе не означает, что у тебя будет «Бентли» и дача на Рублевке. Но нормально существовать вполне возможно.

— Люди серьезные очень негативно относятся к тому количеству литературного ширпотреба, который сегодня заполонил прилавок, — детективы, женские романы… Именно «благодаря» им к литературе вообще у нас стали относиться не как к серьезной вещи, а как к чему-то легковесному. А ведь в России поэт всегда был больше, чем поэт.

— Массовый вкус всегда требовал литературы, качественно написанной, но не слишком притязательной. Она не нагружает читателя серьезными проблемами, а просто дает красивую картинку, затейливый сюжет и отдохновение души. Американский писатель-фантаст Теодор Старджон в свое время сказал: «90% любого явления — это дерьмо». Примерно такая пропорция сохраняется всюду — и в фантастике, и в детективах, и в литературе в целом.





В конце концов, чтение хорошей литературы — это труд, требующий определенного культурного базиса. Подразумевается, что до этого ты прочел не одну сотню книг. Иначе ты не поймешь тех образов, метафор, намеков, которые делает автор. Так что, если у нас подростки не прочитают сто фантастических книг, сто книг приключенческих, а девочки не перечтут еще и пятьдесят женских романов, они просто не смогут подступиться к более серьезной литературе.

— Получается, что все это — так называемое популярное чтиво…

— …своеобразная питательная масса. Гумус, если угодно. Киевская писательница-фантаст Людмила Казинец в свое время говорила: «Чтобы были киты, должен иметься планктон». Любая литература, пусть даже самая простецкая, выполняет функцию планктона, которым читатель насыщается и постепенно эволюционирует в своих литературных пристрастиях. Конечно, кто-то может и не пойти дальше этих романов. Но мне кажется, что пусть уж человек читает хотя бы легкую литературу. Это лучше, чем пить водку на кухне, одним глазом поглядывая в телевизор.

— В романах о Дозорах фигурирует и наш еженедельник. Почему вы решили сделать «АиФ» одним из действующих лиц?

— Во-первых, я читаю «АиФ» лет с 12. А во-вторых, нужно учитывать популярность «Аргументов». Мне кажется, «Аргументы и факты» — одна из первых ассоциаций, которая приходит в голову при слове «газета».
Грабли несвободы

— КАК вы думаете, почему сегодня так популярна вся эта виртуальная реальность — и в литературе, и в кино — «Матрица» и прочее?

— Подобные виртуальные миры — лишь дань моде, некий экстаз от того, что компьютер появился в каждом доме и можно поболтать с приятелем в Америке, поиграть в игрушку и при этом словно прожить эти события в реальности. Мы еще не перестали одушевлять компьютер. Но как только в мир войдет поколение сегодняшних детей, для которых компьютер — такая же привычная деталь интерьера, как пылесос или соковыжималка, подобная виртуальная литература начнет умирать. Ведь никому же не интересно читать про то, с какими трудностями сталкивается пылесос, когда всасывает пыль.





А вот фэнтези всегда будет иметь огромную популярность, потому что сегодняшний мир достаточно сложный, неприятный. И каждому иногда хочется, посмотрев телевизор и увидев там очередную говорящую голову, у которой в глазах написано: «Я вам вру!», перенестись куда-нибудь в Средневековье, где все просто — взял меч, подошел и ка-ак дал мечом по этой Голове, которая пытается навешать тебе лапшу на уши. Тяга к тому, чтобы лживость и сложность современной жизни преобразить во что-то простое и легкое, всегда будет.

— Кто-то из героев Дневного дозора говорит дозору Ночному: ну что вы так стараетесь, бьетесь за этих людишек? Они же все равно лучше не становятся… Вы сами с этим согласны?

— На самом-то деле становимся. В наше время уже невозможны такие ужасы, как фашистские лагеря смерти или уничтожение миллионов людей, как в той же Кампучии. Если где-то что-то подобное и будет делаться, то тайком от общественного мнения, с полным осознанием того, что творится преступление. А если посмотреть на прошлые века, мы убедимся, что уровень крови, грязи, нетерпимости был гораздо выше, чем сейчас.

— Если человек становится лучше, то почему фантастика, рассказывая о мирах будущего, всегда рисует такие мрачные картины?

— Напугать гораздо проще, чем порадовать. А сесть и написать утопию, где люди живут хорошо, очень трудно. Потому что получатся «дрова в сахаре», которые невозможно прожевать (то есть прочесть), хотя они вроде бы сладкие. Какой может быть конфликт в идеальном обществе? Между хорошим и лучшим, как в советских фильмах 30-х годов?

— Могут ли «страшилки» предостеречь общество от ошибок?

— В свое время Синклер Льюис, американский писатель, написал роман «У нас это невозможно» — про то, как в США на выборах победили фашисты, появились концлагеря и пр. Роман вышел в конце 30-х годов и сыграл довольно большую «профилактическую» роль. Ведь тогда было не совсем понятно, что такое нацизм, и в Америке были свои фашисты, которые вполне серьезно претендовали на власть.

— Что же нас-то ничего не учит? Писал же Замятин свои антиутопии, но это не помешало нам наступить на те грабли, о которых он — и не только он — предупреждал.





— Потому, наверное, и наступили мы на эти грабли, что книги Замятина в начале ХХ века народ читал, не имея прочного демократичного базиса. В той же Америке люди привыкли к свободе, понимают, что это такое. Поэтому, когда им рассказывают, как у них эту свободу могут отобрать, они сразу встают в стойку. И часто добровольно ограничивают какие-то свободы, чтобы отстоять демократию в целом. А у нашей страны опыта свободы практически не было. И как ни писал Замятин об ужасах диктатуры, их как ужасы никто не воспринимал. Больше того, у нас почему-то любая попытка принести в страну свободу приводит к тому, что на самом деле приходит анархия, после чего власти, показывая на происходящее, спрашивают: «Вам это не понравилось? А ведь это была свобода! Ату ее!» И народ радостно говорит «ату!», хотя то, что они видели, была вовсе не свобода.

—В общем, вам, фантастам, нас еще пугать и пугать.

—Это точно!









- Лем был, наверное, одним из величайших писателей-фантастов и ХХ века, и вообще всей истории фантастики. Я бы даже рискнул сказать, что он был одним из величайших писателей ХХ века - безо всякого деления на жанры. Его книги отличала глубочайшая философичность. Он вкладывал огромное количество мыслей в свои произведения, не забывая ни о сюжете, ни о стиле, ни о живых характерах. Он фактически заложил какое-то новое направление в фантастике, придав авторам смелость говорить на глобальные темы, на те темы, куда раньше вторгались только философы и редко пытались заглянуть авторы мейнстрима.

- У вас было какое-то личное отношение к нему?

- Трудно говорить о личном отношении, если ты не знал человека лично. Меня немного огорчало то, что к России Лем относился не самым лучшим образом, скажем честно. Это, наверное, вообще характерно для польских писателей, и особенно для тех, кто пережил эпоху Ярузельского и винил Советский Союз за вмешательство в дела Польши. Да, это огорчало меня. Хотя, наверное, Лем понимал, что нигде его не любят так, как в России. А в Америке, например, Лем сначала за литературные заслуги был принят в Американскую ассоциацию писателей-фантастов, а потом исключен, потому что был человеком, совершенно свободным в своих взглядах, и критиковал всех, в том числе и американских писателей, которые к такому не привыкли. Но это, видимо, было свойством его разума...

- Вы могли бы назвать его мизантропом?

- Нет, я не сказал бы, что его можно назвать мизантропом. Это был очень умный человек, который очень болезненно воспринимал несовершенство человечества, несовершенство окружающей жизни. Он был глубоким, убежденным атеистом. В начале жизни, как он говорил, он разуверился в религии, а к концу жизни он разуверился и в науке, считая, что и наука человечеству ничего не принесет. Это, скорее, не мизантропия, сколько глубокое разочарование в возможности прогресса вообще.

- Может быть, мизантропия, по сути, и есть разочарование?

- Мизантропия предполагает некую неприязнь, негативную эмоциональную реакцию на всех окружающих людей. Тут была не неприязнь... скорее, опустошение и разочарование. В том числе - убежденность в том, что все страны совершают некие нехорошие дела...

- Назовем их ошибками?

- Он считал, что это не ошибки, а система, в которой не существует и не может существовать какого-то правильного государства, правильных политиков, которые могли бы представлять человеческие интересы... Он критиковал Америку и свою родную Польшу, и Россию, и Украину - всех. Это, действительно, был человек, который очень четко подмечал всяческие несуразности и совершенно безжалостно по их поводу высказывался. Это было как в его произведениях, так и в его "прямой речи".

- Но любили его не за это...

- Да, не за это... Или, скажем, не только за это. Человек, который умеет видеть в других недостатки, умеет их критиковать не потому, что доставляет ему личное удовольствие, а просто по свойству своего характера, - такие люди необходимы человечеству. Если все будут всем довольны - развитие человечества остановится. Такой человек нужен как объективный взгляд со стороны, нужен, чтобы высказывать точку зрения неприятную, непопулярную, но имеющую право на существование. Но, в первую очередь, все-таки он был писатель-философ, который пытался представить себе все возможные пути развития цивилизации, описывал в множестве книг самые разные варианты будущего. Он был настолько талантлив в этом, так сказать, генерировании идей, что он разработал совершенно особый жанр. У него была серия рецензий на вымышленные книги, где он в пяти-десяти страницах описывал несуществующую книгу, но описывал так подробно и четко, что все возможные проблемы, которые можно было бы поднять в такой книге, оказывались затронутыми.

- Можно ли сказать, что он научил вас чему-то? Было ли у него что-то, что вы приняли как свое?





- У него есть много вещей, которые мне нравятся. Мне очень нравятся вещи его раннего периода, они написаны с юмором, у него было очень много ранних иронических вещей - ну, порой, это был черный юмор, но юмор - ироническая фантастика. У него был достаточно долгий период, когда он глубоко верил в силу человеческого разума, в то, что путь человечества лежит в космос, что это принесет ответы на какие-то вопросы и поможет в каком-то смысле человечеству. И вот этот, можно сказать, средний период его творчества мне наиболее симпатичен. Во всяком случае, чем позднейший, который, может быть, более глубокий, более серьезный, но и более пессимистичный. Но это, наверное, было неизбежно: с возрастом пессимизм - особенно у умных людей - усугубляется. Хотя, если отринуть самые первые книги, "Астронавты" и "Магелланово облако", у Лема, пожалуй, не было слабых книг... В каждой книге он представал совершенно новой гранью. Надеюсь, что он чему-то меня научил. По крайней мере, надеюсь, тому, что фантастика вправе касаться самых сложных проблем и имеет право на любой эксперимент с социальными и политическими вопросами в будущем человечества.

- Для вас фантастика является частью реальности?

- Ну, в какой-то степени, фантастика - метафора реальности. О каком мире и времени мы бы ни писали, мы всегда пишем о мире своем, экстраполируя те или иные тенденции, представляя их в несколько ином, гротескном свете. И Лем мастерски владел этим, и роботы у него были, в сущности, людьми. И в проекции настоящего в будущее он был очень силен. Фантастика как жанр - не более чем прием, который позволяет говорить о многих вещах... Фантастика - та часть литературы, которая очень любит задавать вопросы и очень редко дает на них ответы.



Я специально не стал включать в пост историю создания "Дозоров". Но обойти их стороной нельзя. Многие судят о них по фильму... Но фильм и книга соотносятся друг с другом примерно также, как нессиметричный диметилгидразин с берёзовыми дровами. Сергей боится, что его запомнят только лишь по "Дозорам", и он заявил, что продолжения у этой тетралогии не будет. Как я считаю, напрасно.





Этого автора нельзя читать "по диагонали". Нужно вдумываться в каждое слово, в каждую строчку. Его книги просты для понимания, но самые банальные вещи представлены в таком свете, что порой приходится задуматься о том, что в жизни кажется понятным и очевидным...