Непридуманные рассказы о войне

Мама очень похудела. Щеки как-то ввалились. Лицо обветрено. Одета мама была в длинный тулуп. В самом начале войны, летом папа принёс его домой сказал, что зимой будет холодно, поэтому пригодится. Мама укоротила тулуп, подшила рукава и низ под свой рост, из обрезанных частей пошила мне и сестре безрукавки, а для всех сшила меховые рукавицы и даже меховые тапочки. Потом папа привёз для всех новые валенки. И опять сказал: «Пригодятся зимой». Вообще, папа очень предусмотрительный. Мама иногда ругала его: «Зачем купил?» А он: «Пригодится, увидишь - пригодится». Вот и сейчас мама была в тех валенках, которые принёс летом папа. И я, и сестра с братом тоже ходили в тех валенках.
На маме был тёплый пуховой платок. Его маме продала Нюрка-Рыжая летом. Мама тогда папе сказала, что Нюрка - спекулянтка - купила дешевле, а продаёт дороже. Но папа сказал маме: «Купи и по этой цене, ладно, пригодится». И действительно, пригодилось.
Мама положила мешок с картошкой на землю, стала нас обнимать со слезами и целовать. Так мы стояли вчетвером, плакали, целовались и обнимались. Плакали навзрыд.
Из такого состояния нас вывела полная женщина-шофёр, она тоже плакала вместе с нами. Грубым мужиковатым, осипшим голосом женщина-шофёр сказала: «Ивановна, ты уже дома, а нас тоже дети ждут».
Я посмотрел на женщину, которая с мамой несла мешок. Это была Анна Ивановна, мы её звали «Нюрка-Рыжая». У неё тоже трое детей, только все школьники. А в кузове «полуторки» ещё четыре женщины, прикрытые брезентом. Они тоже были в слезах и наблюдали сцену нашей встречи.
Мама «сколотила» команду из шести женщин, седьмой была женщина-шофёр из колхоза. Все поехали под Рязань, где у Нюрки-Рыжей в деревне жила мать. Почти неделю женская команда ездила по деревне. Все заработали по мешку картошки и капусты. При этом они там питались, а их карточки использовали здесь дети. К этому добавили также картошку и мясо с салом, которые удалось выменять за вещи, взятые из дома, платья, костюмы, пальто, бельё.
Нюрка-Рыжая отошла первая и сказала маме: «Шурка, хватит реветь, понесли быстрее. Нас тоже дома дети ждут».
Мама взялась за мешок. У машины ещё осталось два мешка: с капустой и картошкой. Нам мама указала на третье место - полмешка и сказала: «Несите его в дом, это полегче».
Остальные два мешка занесли тоже. Нюрка-Рыжая попрощалась. Машина взвыла и уехала, увозя по домам остальных «путешественниц».
Мама есть мама. Она тут же поставила воду, заставила всех что-то делать. Я стал чистить картошку. Никто не мог чистить её лучше, чем я. После меня очисток почти не было: так тонко я обрезал кожуру.
Мама устроила настоящий пир. Сварила щи с картофелем, капустой и мясом. Сколько мяса? Да грамм сто. Для нас это было пиршество. Мы давно не ели суп с мясом. Кастрюля была большая - пятилитровая, и целых сто грамм мяса! Мама нарезала мясо кусочками - восемь кусочков, и дала по два кусочка каждому.
Мы дали маме сэкономленный сахар. Мама поняла, зачем это, и сразу стала его варить, чтобы сделать из него конфеты. По случаю приезда мамы дров я не жалел. В комнате стало очень тепло. Начали накрывать на стол.
Из Рязани мама привезла аж десять красных яблок. Тут же четыре она положила на тарелку, сказав, что это к Новому году. Два яблока разрезала на восемь частей и стала варить компот. Хлеб чёрный, который я привёз из Москвы, разрезали на восемь частей и положили на стол. Каждому по сто грамм - сразу, такого давно не было. Обычно кусочки были по 50 грамм, не больше.
Я сам выбрал четыре одинаковые картофелины, помыл их и поставил варить «в мундирах». Мама была довольна, что по карточкам дали селёдку. С одной она сняла кожицу, вынула внутренности и отрезала четыре равные частички. Мама знала, что брат будет канючить: «А ей больше!» Поэтому всё резали и делили на точно равные части. Брат хоть и был меньше всех по возрасту, но требовал себе одинаково равные кусочки всего, что попадало на стол. Я и сестра не обижались.
Самым главным и вкусным на столе оказалась яичница. Мама решила поджарить три яйца из пяти, которые привёз я.
На стол мама поставила две пол-литровые бутылки: в одной было шоколадное суфле, в другой - водка.
У мамы всё в руках спорилось, всё у неё как-то быстрее закипало. Вот и щи закипели, закипел компот. Мама приказала мне вынести компот в сени - остудить. В заварной чайник насыпала ложечку чая. «Конфеты» уже приготовлены. Мама сделала четыре конфеты из жженого сахара. Из Рязани она привезла два пирожка с повидлом. В дороге сама не съела, а привезла для нас. Пирожки разрезала пополам - каждому по половинке, положила красиво на блюдечке. Мама всё делала красиво, старательно. И хлеб резала красиво, украшала всё на столе так, будто к нам должны придти гости. Тарелки, вилки, ложки, стаканы, чашки для чая занимали свои места, как до войны под Новый год.
Наконец, мама скомандовала: «Ребята, за стол!» Было уже около двенадцати часов ночи. Мы шумно стали рассаживаться на свои места, на те же места, где сидели в последний раз под Новый год перед войной. Стол был тот же «детский». «Взрослый» стол стоял в другой комнате. И ёлка была не большая, как перед войной, а маленькая, та, которую я срубил тайком в лесу и принёс тайно в мешке, чтобы не видели.
Елочка стояла в конце стола, маленькая, но нарядная, мы её втроём без мамы собрали. Повесили красивые игрушки. А вот только орехи и конфеты все были «счастливые», из бумаги. Свечки, оставшиеся с прошлого года, мы прикрепили, но так, что зажигать их было нельзя - они были тяжёлые для тонких веточек, поэтому стояли ближе к столу.
Мама сразу же, когда зашла в комнату, выразила восторг: «Какая красивая ёлка! Какие вы, ребята, у меня молодцы!» Каждого из нас она поцеловала, погладила по голове, обняла. Это было так приятно!
Приёмника у нас не было. В самом начале войны его забрали, дали квитанцию вместо него, обещали возвратить после войны. Вместе с приёмником забрали у нас и немецкую овчарку, тоже обещали возвратить, если будет жива. Но она, наверняка, погибла под тиком. Ребята говорили, что забрали радиоприёмники у всех, чтобы не слушали агитацию немцев. Вместо приемника СИ-235 у нас была чёрная тарелка - репродуктор. Все новости узнавали от него. Когда-то он молчал совсем или отстукивал только одни сигналы - метроном.
Было время, когда после молчания в репродукторе раздавалось: «Внимание! Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза. Сегодня после упорных боёв наши войска оставили город... В ходе боёв уничтожено..., сбито...», и т.д. У репродуктора всегда собиралось много народа, слушали, а по окончании передачи не расходились, начиналось обсуждение услышанного.
Мы сидели за столом и ждали. На столе вкуснятина. Такого не видели уже давно. С тех пор, как папа уехал. Раньше он всегда что-нибудь привозил домой, старался доставить радость. Ему нравился наш восторг и возгласы: «Ух, ты! Ну и ну! Вот это да!» Он умел доставлять удовольствие семье.
Мама налила детям суфле в стаканы, а себе - водку, всем по полстакана. Затем подошла к ёлке, взяла свечку, зажгла её и поставила рядом с ёлкой.
В этот момент по репродуктору раздался звон Кремлёвских курантов. Мама сказала: «Выпьем за победу! Война скоро кончится и опять всё будет так, как было раньше. К нам будут опять приезжать гости. Опять мы будем собираться в большой комнате. Опять у нас будет большая ёлка. С нами будет папа, будут гости, ваши друзья. Будут настоящие конфеты, торт, будут пельмени, гусь и утка. Будет весело!»
Раздалась музыка гимна «Интернационал»! Мама выпила водку, закусила кусочком селёдки с хлебом. На глазах у неё слёзы, но она не плакала! Добавила: «Дети мои! Будьте счастливы!» Подходила к каждому из нас и целовала.
Мы выпили суфле и стали есть прежде всего то, что каждому больше нравилось. Я - полпирожка с повидлом, сестра Юля - половинку яблока, Брат Алик - «конфету» из жженого сахара.
Мама принесла кастрюлю и начала разливать щи. Шёл пар и обалденный запах мяса. Мама выловила по два кусочка каждому. Мясо сварилось, и кусочки стали такие маленькие! Набросились, обжигаясь, на щи. Кусочек хлеба весом 100 грамм старались растянуть на всю тарелку.
Тарелки щей как не бывало! А мама уже несла кастрюльку с дымящейся картошкой в мундире. Говорила каждому: «Чисти, но не обожгись».
На печке шипело сало, запах от него тоже обалденный. С самого начала войны не ели жареного сала. А мама взяла яйца, разбила скорлупу и вылила их на сковородку. Мы выражали восторг: «О, жареные яйца!» Такой запах был только до войны.
Мама поджарила яйца так, чтобы каждому было по одному яичку. К этому моменту мы почистили свои картофелины. Мама быстро порезала их ножом и стала вываливать в тарелку яйца с салом.
Да, это объеденье! Мама подлила в стаканы нам белое суфле, а себе - водку. По репродуктору звучали песни. Мама сказала: «Я желаю, встречи за большим столом с нашим папой, чтобы он был здоров и дожил до победы. Чтобы вы не болели, хорошо учились, чтобы у нас всегда было, что нужно, и поесть!»
Мама принесла патефон, завела его и поставила пластинку «Рио-рита». Музыка очень весёлая, а мама почему-то села и заплакала. Мы вскочили со своих мест и стали успокаивать маму: «Мамочка, не плачь! Мы с тобой и ты будь всегда - всегда с нами! Мы тебя очень любим. Мы будем хорошо учиться. Папа придёт! Мы победим! Опять у нас будет большая ёлка, и приедут после войны гости. И опять будет весело! И опять мы будем все танцевать, играть и веселиться!»
Сестра предложила: «Давайте пойдём и погуляем на участке!» Я подхватил, мама поддержала. Быстро оделись, чтобы идти. Я взял со стола своё яблоко, разрезал его на четыре части и три из них положил в карман, чтобы угостить соседских ребят.
Мама задала тон веселью. Уговорила играть в «салочки». Она подсчитала так, что стала бегать за нами, пытаясь поймать. Но делала так, чтобы не поймать нас. Особенно медленно бегала за братом. Даже не бежала, а ходила и всё вздыхала: «Ох, не могу бегать!» Мы смеялись.
Потом мама всё же догнала меня и «осалила». Я стал подыгрывать маме. Так же, как и мама, я не мог будто бы догнать брата и сестру. Мама поддалась мне и затем «осалила» сестру. Я от неё убегал изо всех сил, а мама опять поддалась мне. И так несколько раз.
Когда мама почувствовала, что мы устали, то стала звать нас домой. Я уговорил всех пойти к соседским детям. Пошли, но у соседей дома не было света. Наверное, они уже спали. Я хотел угостить ребят кусочками яблока, которые захватил с собой.
Дома мама раздела нас и пригласила пить чай. Нам она налила чай в чашки, а себе опять налила водки - половину стакана, и со словами: «За здоровье в нашем доме, за здоровье всех, кого нет с нами, но мысленно был с нами!» - мама выпила, и опять чуть не заплакала. Стала перечислять всех, кто был у нас в гостях на Новый год перед войной. Вспоминали и детей: «А помнишь Игоря Филенкова? А помнишь...». Я спросил маму: «Мама, помнишь, на гитаре играл дядя Витя Филенков? Его жена - тётя Таня, её сестра - тётя Берта и ты: Вы пели? А после пения к тебе подошёл дядя и стал целовать тебе руки со словами: «Царица ты наша». Кто это был?» Мама задумалась, а потом ответила: «Это артист – дядя Коля Гриценко». Вспоминали дедушек и бабушек, папу, его сестёр - тётю Нюру и Нину. Где они сейчас?»
К чаю нам мама дала «конфеты» из жжёного сахара и кусочки пирожка с повидлом. Мы были очень довольны.
Печка горела хорошо. В комнате было очень тепло. Мама, как и сестра, подогрела простыни, подушки и одеяла. Сказала, что Алик будет спать с ней, а я с сестрой - «валетиком». За сколько дней мы впервые разделись и залезли под одеяло даже без носков! Мама поцеловала каждого из нас, перекрестила и погасила свет.
Вот и наступил Новый - 1942-й год! Я по привычке высунул из-под одеяла нос и стал думать. Каким будет Новый год, кончится ли война? Сколько ещё я буду ходить в Москву за хлебом, хватит ли до мая картошки, которую привезла мама? Когда приедет папа?
От печки исходил пар. Было тепло и приятно, что так хорошо мы встретили Новый год - 1942-й! Жалко маму. Жаль что не удалось угостить яблоком Юрку Поспела, Вольку и Юрку-мальку. Но ничего, угощу завтра. Где-то сейчас папа. Если его пошлют на фронт, то я должен поехать с ним.
Как хочется спать! Какой вчера был день!
Уже начался Новый Год - 1942-й...