Владимир Леви

Биография Владимира Львовича Леви

Владимир Львович Леви, доктор медицины и психологии, родился 18 ноября 1938 года в Москве, где живет и в настоящее время. Окончил медицинский институт, работал врачом скорой помощи, врачом-психиатром и психотерапевтом, затем научным сотрудником Института психиатрии, где стал одним из основателей нового направления психологической медицины: суицидологии — изучения и профилактики самоубийств.

В дальнейшем работал в области научной и практической психологии в Институтах психологии Российской Академии Наук и Академии образования; занимался проблемами воспитания детей, психотерапией детей и подростков, психологической помощью семьям, психотерапией экстремальных состояний и личностных кризисов, психологией искусства. Автор свыше 60 научных работ.

С 1974 года член Союза писателей. Один из соучредителей Европейского Культурного Клуба и Международной Ассоциации личностного роста. Продолжает врачебно-психологическую практику, научную работу и литературную деятельность. С 2005 года — автор и ведущий популярной радиопрограммы «Музыкальная аптека». Записи передачи «Музыкальная аптека», а также книги «Одинокий друг одиноких» и «Лекарство от лени», снискавшие высокую популярность среди слушателей и читалей, отправлялись на Международную космическую станцию как эффективное средство поддержания тонуса космонавтов[1].

Женат, пятеро детей.

Первая книга «Охота за мыслью» вышла в 1967 году. Книга представляла собой уникальный сплав психиатрии, научной и врачебной практики, и художественного изложения. Далее последовали «Я и Мы» (первая премия Общества «Знание» — книга, названная в европейских переводах романом), «Искусство быть собой» (мировой бестселлер, миллионные тиражи), «Искусство быть другим», «Разговор в письмах», «Цвет судьбы», «Везет же людям», «Нестандартный ребенок», трехтомник «Исповедь гипнотизера» и одноименный аудиодиск со стихами и авторской музыкой в собственном исполнении.

Книги снискали автору всероссийскую (ранее всесоюзную) славу и мировую известность. Во времена книжного дефицита многими переписывались вручную. До сих пор продаются в неавторизованных перепечатках. Переведены на 26 языков, многие книги переводятся и по сию пору, так в 2008 году самая первая книга «Охота за мыслью» была переведена на арабский язык. В 2000 году выпустил большую книгу стихов «Зачеркнутый профиль», быстро ставшую библиографической редкостью. Первые публикации стихов были еще в 80е годы в журналах «Новый мир», «Огонек»; несколько стихотворений помещено в сборник «500 лучших стихотворений мира». В этом тысячелетии опубликовал книги «Приручение страха», «Травматология любви», «Вагон удачи», «Семейные войны», «Ближе к телу» (вместе составившие большую книгу «Азбука здравомыслия»), «Лекарство от лени», «Куда жить», «Ошибки здоровья», «Наемный бог» (с романом и большой подборкой стихов внутри), «Одинокий друг одиноких» (эссе и стихи). Все эти книги написаны в мультижанре — свободном соединении художественной прозы, врачебно-психологической дидактики, публицистики, эссеистики, драматургии, поэзии. Рисунки в основном авторские. Врачебно-психологическую и литературную работу в последнее время, помимо традиционных каналов, ведет через персональный интернет-сайт

Книги

Ранние книги
Я и Мы
Охота за мыслью
Исповедь гипнотизера (три тома)
Цвет судьбы
Везет же людям
Искусство быть собой
Искусство быть другим
Нестандартный ребенок

Серия «Конкретная психология» (вышли после 2000 г.)
Новое «Искусство быть другим» (обновленное дополненное издание) (2003)
Новый «Нестандартный Ребёнок» (обновленное дополненное издание) (2006)
Куда жить? (2004)
Ошибки здоровья (2004)
Не только депрессия, охота за настроением (2007)

Серия «Азбука здравомыслия»
Приручение страха (2002)
Вагон удачи (2002)
Травматология любви (2003)
Семейные войны (2003)
Ближе к телу (2003)
Лекарство от лени (2005)

Пять книг этой серии вышли также одним общим изданием «Азбука здравомыслия». В 2006 году выпущена "Азбука здравомыслия" с добавлением

Творчество

* * *

[center] * * *



Мне дела нет, что миллионы раз
Картины небосвода повторялись.
Я ухожу за поволоку глаз,
Туда, где карты мира потерялись,
Я ухожу в Тебя, бездонный мир.
В незримые поля под тонкой кожей,
В иное вещество, в другой эфир,
Где все так страшно близко, так похоже,
Что не узнать - ни неба, ни себя -
И сны, как птицы покидают гнезда,
И тайно зреют, взрывами слепя,
Поющие невидимые звезды.
Я ухожу в Тебя - для бытия
В не бывших звуках, я освобождаюсь
Для снов. Твоих - где, может быть, и я,
Не узнанный, в последний раз рождаюсь...

* * *



...И этот дождь закончится, как жизнь...
И наших душ истоптанная местность
с провалами изломов и кривизн
вернется в первозданную безвестность.



Там, в темноте, Предвечная Река
к своим пределам тени предков гонит,
и мечутся, как звери, облака
под взмахами невидимых ладоней,
и дождь, слепой, неумолимый дождь,
питая переполненную сушу,
пророчеством становится, как дрожь
художника, рождающего душу.



...И наши голоса уносит ночь...
Крик памяти сливается с пространством,
с молчанием, со всем, что превозмочь
нельзя ни мятежом, ни постоянством...
Не отнимая руки ото лба,
забудешься в оцепененье смутном,
и сквозь ладони протечет судьба,
как этот дождь,
закончившийся утром.


* * *



Ночные мотыльки летят и льнут
к настольной лампе. Рай самосожженья.
Они себя расплавят и распнут
во славу неземного притяженья.
Скелеты крыльев, усиков кресты,
спаленных лапок исполох горячий,
пыльца седая - пепел красоты,
и жажда жить, и смерти глаз незрячий...



Смотри, смотри, как пляшет мошкара
в оскале раскаленного кумира.
Ты о гипнозе спрашивал вчера.-
Перед тобой ответ земного мира.



Закрыть окно? Законопатить дом?
Бессмысленно. Гуманность не поможет,
пока Творец не даст нам знать о том,
зачем Он создал мотыльков и мошек,
зачем летят живые существа
на сверхъестественный огонь, который
их губит, и какая голова
придумала конец для всех историй
любви... (Быть может, глядя в бездну бездн,
Создатель над Собой Самим смеется.
Какая милость тем, кому дается
искусство и душевная болезнь!..)



Летят, летят... В агонии счастливой
сгорают мотыльки - им умереть
не страшно, а с тобой все справедливо,
не жалуйся, душа должна болеть,
но как?



* * *



Всеведенье, я знаю, ты во всех.
Ты переулок мой и дом соседний,
Ты первая слеза и первый смех,
И первая любовь, и взгляд последний.
Разбрызгано, как праздничный огонь,
По искорке на каждую ладонь,
Расколото сызмальства на куски.
По одному на единицу крика,
Ты плачешь и спешишь, как земляника
Засеивать пожарища тоски.
Всеведение. Да, твои осколки
Я нахожу впотьмах на книжной полке.
В кошмарах суеты, в ночном бреду
Своих больных, в заброшенном саду,
В оставленных кострищах, в женских стонах,
В зрачках звериных, в розах озаренных,
В видениях на мраморной стене...
Я отыщу тебя в последнем сне,
В ковчеге тьмы - там твой огонь хранится,
В страницах той книги...


* * *



И каждый вечер так: в холодную постель
с продрогшею душой, в надежде не проснуться,
и снова легион непрошенных гостей
устраивает бал... Чтоб им в аду споткнуться!



Нет, лучше уж в петлю. Нет, лучше уж любой,
какой-нибудь кретин, мерзавец, алкоголик,
о лишь бы, лишь бы Тень он заслонил собой
и болью излечил - от той, последней боли...



О, как безжалостно поют колокола,
как медленно зовут к последнему исходу,
но будешь жить и жить, и выплачешь дотла
и страсть, и никому не нужную свободу...

* * *



Вселенная горит. Агония огня
рождает сонмы солнц и бешенство небес.
Я думал: ну и что ж. Решают без меня.
Я тихий вскрик во мгле. Я пепел, я исчез.
Сородичи рычат и гадят на цветы,
кругом утробный гул и обезьяний смех.
Кому какая блажь, что сгинем я и ты?
На чем испечь пирог соединенья всех,
когда и у святых нет власти над собой?
Непостижима жизнь, неумолима смерть,
а искру над костром, что мы зовем судьбой,
нельзя ни уловить, ни даже рассмотреть...



Все так, ты говорил - и я ползу как тля,
не ведая куда, среди паучьих гнезд,
но чересчур глупа красавица Земля,
чтоб я поверить мог в незаселенность звезд.
Мы в мире не одни. Бессмыслено гадать,
чей глаз глядит сквозь мрак на наш ночной содом,
но если видит он - не может не страдать,
не может не любить, не мучиться стыдом...
Вселенная горит. В агонии огня
смеются сонмы солнц, и каждое кричит,
что не окончен мир, что мы ему родня,
и чей-то капилляр тобой кровоточит...



Врачующий мой друг! Не вспомнить, сколько раз
в отчаяньи, в тоске, в крысиной беготне
ты бельма удалял с моих потухших глаз
лишь бедствием своим и мыслью обо мне.
А я опять тупел и гас - и снова лгал
тебе - что я живу, себе - что смысла нет,
а ты, едва дыша,- ты звезды зажигал
над головой моей, ты возвращал мне свет
и умирал опять. Огарки двух свечей
сливали свой огонь и превращали в звук.
И кто-то Третий - там, за далями ночей,
настраивал струну, не отнимая рук...



Мы в мире не одни. Вселенная плывет
сквозь мрак и пустоту - и, как ни назови,
нас кто-то угадал. Вселенная живет,
Вселенная летит со скоростью любви.


* * *



Я долго убивал твою любовь. Оставим рифмы фирменным эстетам - не "кровь",
не "вновь" и даже не "свекровь"; не ядом, не кинжалом, не кастетом.
Нет, я повел себя как дилетант, хотя и знал, что смысла нет ни малости
вязать петлю как карнавальный бант, что лучше сразу придушить из жалости.
Какой резон ребенка закалять, когда он изначально болен смертью? Гуманней
было сразу расстрелять, но я тянул, я вдохновенно медлил и как-то по частям
спускал курок, в позорном малодушии надеясь, что скучный господин по кличке
Рок еще подбросит свежую идею. Но старый скряга под шумок заснул; любовь меж
тем росла как человечек, опустошала верности казну, и казнь сложилась из
сплошных осечек. Звенел курок, и уходила цель; и было неудобно догадаться,
что я веду с самим собой дуэль, что мой противник не желает драться.
Я волновался. Выстрел жил лет пять, закрыв глаза и шевеля губами...
Чему смеешься?..
- Рифмы нет опять,
и очередь большая за гробами.



* * *



Во мраке просыпаясь звуки шлю тому,
Кого не знаю и люблю,
Кого люблю за то, что не познаю.
Ты слышишь?... Мы живем на сквозняке.
Рука во тьме спешит к другой руке,
И между ними нить горит сквозная.
Ты чувствуешь? Душа летит к душе.
Как близко ты, но мгла настороже
Закрытых окон нет, глаза закрыты.
Во мраке просыпаясь, звуки шлю тому,
Кого не знаю и люблю, и верю, и ищу,
Как знак забытый...



* * *



Мы сами выбираем образ смерти.
Свою тропинку и обрыв следа -
проносим в запечатанном конверте,
а вскрытие покажет, как всегда.
Толкая нас на риск и самовольство
прохладный господин по кличке Рок
использует и веру, и геройство,
как искушенный карточный игрок.
Он ни при чем, он только исполнитель
твоих желаний и твоих побед,
твой ревностный помощник и ценитель,
твердящий наизусть твой детский бред.
И ты идешь за собственною тенью,
От самого себя бесследно скрыв,
что этот путь - и миг, и лик смертельный -
всего лишь выбор - выбор и обрыв...

* * *



Доверчивость живая!.. Смерть и жалость
влекут меня к тебе и тайный звук...
Те девят нот, которыми рождалась
Вселенная на кладбище наук.
Ты родилась, когда предвечный Логос
распался, рухнул, сам себя поправ.
Ткань истины, как ветошь распоролась,
и сонмище изнанок,грязных правд
закорчилась в потугах самозванства.
Рассыпались начала и концы,
раскрылись пасти Время и Пространство,
две мнимость, уроды-близнецы.
Миг нулевой космического цикла:
смерть Знака и зачате Вещества.
Но раньше ты, Доверчивость, возникла -
крик Истины о том, что не права.
Живая кровь в сосудах мирозданья,
ты и творишь Любовь с тех самых пор,
как застонало первое страданье
в ответ на первый смертный приговор...