Псы – рыцари и минеры (часть 2)

«Собака на войне есть интеллигентнейший представитель своей породы,
телесные и душевные качества которого человек довел до апогея своего развития»
Роберт Герсбах

Битва при Майванде. Афганистан. 1880 г.

Генрих VIII Английский послал императору Карлу V вспомогательное войско из 4000 собак, а Филипп V Испанский приказывал кормить многочисленных собак, бродивших вокруг крепостей, делая, таким образом, их сторожевыми и патрульными: при малейшем шуме австрийских партий, выходящих из Орбителлы, собаки поднимали лай. При вылазках же собаки всегда были впереди, открывая вражеские засады или указывая те дороги, по которым отступал неприятель.

Отличились собаки и в завоевании Нового Света. В расписании войск Колумба, например, упоминаются 200 пехотинцев, 20 кавалеристов и столько же собак. В борьбе против туземцев конкистадоры использовали целые отряды бульдогов. Пес схватывал индейца за руку, и если тот повиновался, то просто уводил в плен, не причинив никакого вреда – при малейшем же сопротивлении загрызал. Особо испанские бульдоги прославились в боях за завоевание Мексики и Перу, а в сражении при Каксамалка они вели себя столь храбро, что испанский король назначил им пожизненные пенсии.

Ну, ладно, индейцы, в жизни не видавшие таких чудовищ – спустя триста лет в 1778 году в цивилизованной Европе при осаде Дубницы собаки турецкой армии, традиционно еще со средних веков содержавшиеся на службе, принудили повернуть назад австрийские патрули! Приблизительно в то же время, во время русско-турецкой войны, командование русской армии обратило внимание на этих крупных и злобных собак противника. И в 1765 году вышел специальный приказ главнокомандующего Румянцева «Об использовании овчарок в соединениях русской армии для караульной службы во всех крепостях театра военных действий».

Есть доказательства, что и Бонапарт в итальянских походах имел при армии военных собак. Специальным приказом Бонапарта, заботящегося об офицерских кадрах армии, как неотъемлемая часть офицерского снаряжения был утвержден пудель. Офицеры брали маленьких собак в сражения, сажая в ранцы. Делалось это для того, чтобы в случае ранения, выпустив собаку из ранца, привлечь к себе внимание полковых врачей, искавших раненых на поле боя. Пудель начинал визжать и лаять, прыгая около раненого хозяина, и тогда пройти мимо, было просто невозможно. В 1799 году Бонапарт писал маршалу Мармону: «Необходимо иметь в Александрии побольше собак, которые могут сослужить вам большую службу, находясь на привязи на небольшом расстоянии у стен».

Кстати, во всех компаниях времен консульства и первой империи участвовал и отличился большой черный пудель по кличке Мусташ. В 1800 году он открыл австрийский отряд, ночью скрытно двигавшийся к французам для внезапного нападения. Спустя некоторое время Мусташ лаем выдал переодетого австрийского шпиона, а под Аустерлицем спас знамя своего полка: смертельно раненый знаменосец упал, Мусташ же вырвал зубами знамя из рук австрийца и приволок в свою роту! За этот подвиг Мусташ был награжден орденом, поставлен на довольствие и подстрижен на военный манер. Его соратник, Бородач, даже потерял лапу от удара вражеской сабли в сражении при Маренго.

Итак, войсковые собаки все эти двадцать четыре столетия продолжали выполнять две свои основные задачи: грызть живого врага в бою и, как можно, раньше предупреждать о его приближении. Во время Второй англо-афганской войны 1881 года единственным выжившим в битве при Мэйванде оказался пес-разведчик Бобби; он был награжден орденом Виктории.
Появление скорострельного оружия изменило ход войны, и на какое-то время о собаках забыли. Всю середину XIX века собаки просуществовали, если можно так выразиться, на окраине войны. Будучи используемы, скорее, за свои душевные, чем физические качества: солдаты частенько оставляли при роте какую-нибудь собаку для забавы и неистраченной ласки. Однако кое-где псы все же выполняли и конкретные военные функции.

Так, в 40-ых годах на Кавказе при ведении горских войн в укреплениях по берегу Черного моря в русских войсках содержалось по нескольку собак на провиантском пайке от казны. Служба этих собак заключалась в предупреждении часовых, которых частенько снимали горцы. Их специально натравливали на людей в черкесских костюмах, которые замахивались на них плетью.

В крепостцах пограничных казачьих линий тоже держали простых собак, которых ночью выгоняли наружу; они исправно несли сторожевую службу и были страшны всем, не носящим русского солдатского мундира. Увы, при ночных штурмах эти псы, привыкнув к лаю, только мешали, и потому перед взятием Карса в 1855 году их стали истреблять. Оставшиеся, однако, выдали туркам своим воем русские войска…

При осаде Севастополя в Крымскую войну многие собаки были верными товарищами секретов впереди траншей, и там же одна сучка со странным для собаки именем Кошечка была даже ранена, защищая знаменосца своего полка. В экспедиции генерала Скобелева против текинцев у Геок-Тепе тоже использовались собаки.

Однако войны третьей четверти XIX века неожиданно обнаружили, что при все совершенствующемся оружии сам человек становится беспомощнее. И о собаке вспомнили снова.

Из современных наций первыми уяснили достоинства военных собак французы. Например, в городе Сен-Мало до 1770 года не было иного гарнизона, кроме собачьего; так продолжалось бы и дальше, если бы один юный офицер по неопытности не был загрызен собакой. Не уступали французам и алжирцы, где псы давно несли сторожевую службу и разведку, ибо там в борьбе со всякими захватчиками вообще традиционно пользовались свирепыми кабильскими псами, по инстинкту питавшими ненависть ко всякому лицу, не носящему бурнус.

Хорошо было поставлено использование собак в Индии и Австрии, в Бельгии, всегда славившейся отличной дрессурой, в Боснии и Кроатии, где уже существовали летучие отряды собак-разведчиков; далматины успешно обнаруживали любые засады и шли по следам горцев. Энергично взялась за дело испытания пригодности собак на военной службе и Италия, а Пруссия уже давно снабдила свои батальоны вестовыми псами. Но как бы там ни было, все понимали: практическую пользу военных собак докажут только будущие войны...

А они были не за горами.

Систематические опыты с собаками грядущей войны, начались, разумеется, в Германии: в 1884 году сначала тайно, в крошечном городке Госларе. Уже в 1886 году в германском уставе полевой службы предусматривались случаи применения собак на войне, а еще через год опыты перестали быть секретом, и в Любек приехал генерал фон дер Гольц для присутствия на опытах 3-го стрелкового батальона, где каждая рота имела двух собак. И решение об окончательном принятии войсковой собаки в штатный состав полевой немецкой армии стало только вопросом времени.

Параллельно с официальными военными опытами, предусматривавшими новые виды использования собак, в 1891 году немецкий художник Жан Бунгарц попытался разработать еще один военный аспект, о котором не подумали военные.

Он решил воспитать санитарную собаку, положив в основу идею отыскания раненых с целью доставки им платья и перевязочных средств, а затем оповещения о своей находке санитаров. Некоторые из добровольных его помощников-энтузиастов предлагали сразу же снабдить собаку еще и пищей для себя и фонарем, чтобы ее издалека могли видеть тяжелораненые. Бунгарц положил на реализацию своей идеи много труда, но работа его осталась совершенно забытой в связи с некоторой поспешностью, ибо он думал, что способными к подобной службе станут любые дрессированные любителями собаки – и ошибался.

Дело это требовало кровных собак, знающих дрессировщиков, особых помещений и больших денег. Однако именно благодаря Бунгарцу, через двенадцать лет было создано германское общество санитарных собак, а через двадцать, перед первой мировой войной, германский Генштаб уже имел возможность придать каждой войсковой части свою санитарную собаку с руководителем.

Но Бунгарц занимался не только собакой-санитаром; в своей книге 1891 года «Военная собака и ее дрессировка», он открыто заговорил о том, что «в будущей войне мы встретим собак на сторожевых постах и впереди патрулей наших противников». Он проделал колоссальную работу по разработке общих требований к военной собаке. В основном эти требования сводились к следующим характеристикам: «Собака средней величины, в высшей степени интеллигентная, отлично выдержанная, работающая по возможности молча и уверенно, исполняющая все незаметно для противника, надежная, неподкупная, постоянно бдительная и выносливая».

В соответствии с этими требованиями Бунгарц на первое место выдвигал собак охотничьих, замечая при этом, что лучше брать не натасканных, ибо натасканная хотя бы в 1 проценте из 100 может все-таки поддаться инстинкту охоты и сыграть для части роковую роль. В частности лучшим претендентом на эту роль он предлагал немецкого пойнтера (нынешнего курц и дратхаара), что, кстати, и подтвердилось в начале Первой мировой, когда по всеобщей мобилизации в ландсвер были призваны все лесничие Германии со своими пойнтерами. Хозяин и собака имели тесный контакт, отличную дрессировку, многолетние традиции – и воевали лучше других.

Прочим породам был устроен суровый разбор: борзые отметались начисто как малоинтеллигентные, с дурным чутьем, плохо поддающиеся дрессировке и отличающиеся страстью к травле. Таксы, шпицы и пинчеры – слишком мелки, бульдоги и бультерьеры обладают врожденной страстью к дракам, пуделям не хватает чутья. Ньюфаундленды, сенбернары, мастиффы и доги не способны переносить тягости военно-походной службы, быстро утомляются и служат скорей помехой, чем помощью.

Но окончательный выбор Бунгарца остановился все же не на пойнтере, а на шотландской овчарке, которую он считал почти лучшей военной собакой. Выдрессировав несколько колли, он представил ее немецкому командованию, и собаки были признаны «оправдавшими возложенные на них надежды и оказавшимися твердыми во всех пунктах».

Бунгарц также первым поставил вопрос о том, какого пола должен быть войсковой пес. Вопрос этот вызвал вполне естественные, хотя и несколько смешные сейчас рассуждения. А как быть, если окажется, что у нас кобели, а у противника – суки?! Представляете, что может произойти? Военная, можно сказать, катастрофа! А потом щенки?! Поэтому Бунгарц твердо настаивал на употреблении в армии только сук, а уж очень талантливых в военном деле кобелей кастрировать. Он же первым предложил использовать и собак только темной масти, как менее заметных противнику на местности.




Бунгарц разработал и первое снаряжение для войсковой собаки. Его составили:
- ошейник на пряжке с кармашком с секретным замком по ширине ошейника для письменных сообщений. На ошейнике условными знаками указывались номер собаки, и название войсковой части;
- непромокаемые карманы по бокам, в каждом по два отделения: в переднем перевязочный материал или патроны, в заднем – неприкосновенный запас – около 3 кг собачьих консервов на три дня;
- на случай дождя и невозможности устроиться сухо на ночь на плечи собаки прикрепляется свернутым непромокаемое полотнище 60 на 100 см и закрепляется внизу за задними ногами.

Вес полной выкладки не должен был превышать 5 кг.

Многие смотрели на разработки Бунгарца как на фокусы, заявляя, что война требует вовсе не этого, а самых простых решений. Понять возражающих было просто: применение собак в современной войне уж слишком не гармонировало ни с бездымным порохом, ни с малокалиберной винтовкой. Но с переменой оружия сменилась и тактика. В войсках все больше стали склоняться к ночным действиям, секретам, засадам, неожиданным атакам, способным «уравновесить» силу, меткость и дальность орудийного и ружейного огня. При этих условиях слух и зрение человека оказывались недостаточными, и их решили «увеличить» за счет испытанного средства – собаки.

Итак, исходя из нужд современной войны, на первый план выдвигались три основные функции: патрульная, вестовая и санитарная – и собака совершенно легко улучшала все три. При патрульной службы повышалось ее качество и сокращалась численность, патрули становились уверенней и смелей; больше того, собака могла оказывать помощь и в ориентировании заблудившимся. При вестовой службе увеличивалась скорость сообщений на небольшие расстояния, особенно через водные преграды.

Также предупреждались случайности и ложные тревоги, всегда имеющие большую опасность возникновения паники; упрощалась подноска патронов (собака не сознает опасности, бежит быстрей, да и возможность оказаться раненой у нее значительно меньше). К вестовой службе тогда относили и работу подносчика: а собака могла за раз перенести до 300 штук патронов. Кроме того, на собаку возлагалась охрана обозов, складов, пленных, особенно в районах, где жители были нерасположены к войскам. Удобны были собаки и в борьбе против партизан, инсургентов и «некультурных народов».

Что же касается санитарной службы, то эта функция собак прижилась еще и по следующим причинам: собаки не только могут спасти многих кормильцев, оставленных в непроходимых для санитаров зарослях, но их присутствие еще и значительно успокаивает войска – солдаты чувствуют уверенность, что их четвероногие товарищи им преданы, самоотверженны и не оставят их в беде.




В результате всех этих разработок по всей Европе началось активное создание питомников и ведение реестров особо талантливых военных собак. Не отставала и Россия. В 1893 году подполковник Генштаба Николаев написал довольно объемную книгу «Войсковые собаки», где рассказал и о русских опытах. Конечно, в России не было такой отлаженной системы и такого количества армейских собак, как в Германии. Не было и такой школы дрессуры, как в Бельгии.

Однако отлично выдрессированные собаки уже имелись в 5-ом Туркестанском батальоне, где работали связными и охраняли биваки, а также в 83-ем пехотном Самурском полку состояло на довольствии 30 собак, всего в 3 недели обученных подноске патронов.

Еще через год некий капитан Березкин по горячим следам перевел с немецкого книгу фон Швейнихена 1893 года издания «Инструкция по воспитанию, дрессировке и применению военных собак в стрелковых егерских батальонах». Где уже открыто, как о свершившемся факте, говорилось о том, что собака годится для разведок и сторожевой службы, пересылки донесений с сильно выдвинутых патрулей, к постоянному сообщению между постами и караулами, другими частями аванпостов и для отыскания пропавших.

Однако со временем произошли значительные изменения в предпочтении пород. Теперь лучшими собаками признавались пудели, овчарки и легавые, последние как отличающиеся высоким сознанием долга и более способные к отысканию пропавших. На поиски предлагалось не натаскивать специально, а только единично выбирать особо способные к этому экземпляры.

Постепенно дело дошло и до людей. Стали предъявляться специальные требования к дрессировщикам: спокойный и твердый характер, известная степень развития (предпочтительно офицеры-охотники), трезвость и хорошее поведение. Замечательно, что очень большое внимание уделялось и тому, что собаку следует БЕРЕЧЬ, не применять хлыст, не отсылать без хозяина на маневры и в бой; хозяин и собака должны быть вместе, как на переходах, так и даже на строевых учениях.

Более того, предлагалось облегчать службу учителям собак (например, на походе они могли ходить без выкладки), а также как можно чаще разъяснять солдатам роль собак и пользу доброго к ним отношения. Снова был поднят и вопрос пола. Теперь предпочтение получили кобели и не в коем случае не кастрированные, поскольку кастрация снижала нюх – важнейшее боевое качество! На каждую собаку обязательно заводился аттестат и дневник рода ее занятий.




Но все это по большей части были переводные или комментирующие западных авторов книги. И когда в Европе все было уже более или менее ясно, в России в полный рост встал вопрос о выведении русской военной собаки. И вот в 1900 году вышла книга Иосифа Поплавского «Русская войсковая собака», где вопрос этот рассматривался уже не только с военной, но и с общественной точки зрения.

Автор вполне резонно настаивал на лайках, как на собаках самых выносливых, с отличным слухом и нюхом, увертливостью и отвагой, врожденной любовью к лошадям, всеядностью и возможностью перевозить грузы. Он утверждал, что эти собаки для российских условий самые подходящие. Овчарки же, как опять справедливо утверждал Поплавский, требуют мытья и вычесывания, они кровожадны, утомляемы, не очень умны и хороши для условий Европы с ее небольшими расстояниями и мягким климатом.

Животные, требующие особых бисквитов, консервов и сухой постели – не для будущей войны, замечал он. Кроме того, в книге задавались конкретные вопросы; например, как научить собаку различать неприятеля? Как она будет переходить из артиллерии в кавалерию и в пехоту, теряя ориентировку по форме? Зачем собаке вьюки и мешки, которые только мешают в густом лесу и лазах?

Большинство вопросов, хотя и осталось без ответов, все же обратило внимание на проблему, и, оставив собственно войсковых собак военным, общественность уже, словно чуя за плечами грядущую катастрофу, с жаром взялась за собак-санитаров. Получилось так, что в России их воспитание стало прерогативой земств и общественных организаций. Начавшаяся русско-японская война дала возможность проверить теорию на практике: Россия приобрела в немецком обществе трех санитарных собак, и 18 июня 1905 года провела их испытания в Гатчине.

Они показали блестящие результаты и были отправлены в 1-й корпус маньчжурской армии. Вторая группа военно-санитарных собак была приобретена в Англии у Ричардсона – офицера-кинолога британской армии. Кстати, именно его эрдельтерьер Джек во время войны пробежал три с половиной километра под непрерывным обстрелом, добрался до штаба с вырванной челюстью и сломанной лапой, передал пакет и умер; благодаря этому его подвигу был спасен целый батальон.




Качество работы санитарных собак на поле боя в русско-японскую войну 1904-1905 годов раскрывает выдержка из рапорта, подписанного одним из офицеров штаба графа Келлера, где сообщается, что «поиск раненых, которыми были завалены просяные поля, был бы безуспешен без санитарных собак. Английские собаки работали особенно интеллигентно». Однако прошло еще несколько лет, прежде чем Российская армия активизировала процесс внедрения в свои структуры специально подготовленных служебных собак.

Этому предшествовали нешуточные дискуссии, в которых участвовали всевозможные специализированные, военные, охотничьи и просто публицистические журналы, егеря императорской охоты, офицеры Генштаба и простые помещики… Наконец, в 1912 году на базе Измайловского гвардейского полка был создан первый питомник военно-полевых собак. Его основной состав был преимущественно укомплектован эрдельскими терьерами (эрдельтерьерами). Приблизительно двадцать собак той же породы входило и в кинологическое подразделение Царскосельского гвардейского гусарского полка.

Увы, конец спора остался открытым, поскольку проверка боем наступила раньше – началась Первая мировая война.

Разумеется, она опровергла многое из теории и породила много нового. В России, в отличие от Европы, где во главе угла оказались сторожевая служба и работа подносчиков, на первое место вышла санитарная работа собак. В самый разгар войны появилась книга И. Павловича «Руководство к обучению санитарных собак», где годными к службе признавались уже не только немецкие овчарки, доберман-пинчеры или эрдельтерьеры, но и пудели, как чистокровные, так и ублюдки, грифоны, фоксы и шотландские овчарки.

Охотничьи собаки, особенно чистокровные, отметались уже окончательно, поскольку, находясь не в экстремальных условиях боя, а на вольной работе, ночами, они частенько поддавались охотничьему инстинкту, забывая службу. Дрессировка при отлаженной уже системе занимала всего 2-4 месяца. Прилагались и упражнения, чтобы собаку-санитара можно было воспитать самостоятельно и потом передать в армию, хотя это особо не приветствовалось.

Опыт Европы обобщили французы как победители, хотя самые лучшие собаки во всех отношениях были, конечно, у Германии. Именно во Франции дело воспитания военных собак было впервые поставлено на широкую ногу: 29 сентября 1915 года был одобрен проект применения собак во французской армии и создан Отдел службы военных собак при 1-ом отделе управления пехоты военного министерства, во главе которого встал капитан Мальрик. Ему подчинялись 200 воспитателей и непосредственные хозяева собак в войсках. Во французской армии были созданы особые отделения войсковых собак, состоявшие из 38 человек, 128 основных и 10 запасных собак; в целом они могли перенести тяжесть в 1380 кг. Французы сделали упор на санитаров и связистов, и они же придумали подачу собаками горячей еды на позиции. Поначалу два бачка просто надевались на собаку вьюком, но обжигаемые раскаленным железом, псы бросались наземь, выливая на себя и на землю кипящий суп или кашу. Тогда бачки стали обертывать войлоком, и дело наладилось.


Английский памятник собаке-воину в Первой мировой войне.

В затылок Франции дышала маленькая Бельгия, где еще в 1911 году была выдвинута программа воспитания собак – перевозчиков пулеметов.

Эта программа была доведена до совершенства на маневрах, а с началом немецкого вторжения вся страна не спала ночами, слушая тревожный лай обучаемых собак. У каждого из 20 пулеметных отделений Бельгии были свои партии -12 собак и 6 повозок (по две на перевозку); повозки использовались двухколесные мотоциклетного образца. Надо сказать, что старые, довоенной подготовки, собаки работали отлично, но наспех выдрессированное пополнение качественно работать уже не смогло.

Здесь следует отметить также и тот любопытный факт, что немецкие собаки, блестяще работавшие в начале войны, – а их в германской армии было до 30 тысяч, преимущественно на Восточном фронте, – при попадании в плен через некоторое время начинали точно так же работать на бывшего противника.

Война с ее газовыми атаками заставила надеть противогаз и на собаку.

Как ни странно, образцы его у обеих сторон были разработаны очень мобильно, но скоро выяснилось, что собака могла находиться в противогазе совсем немного, так как дышит пастью, и воздух внутри сильно нагревается, причиняя псу сильные мучения. Противогаз оказался применим только на собаке при часовом или на подносчике, идущем шагом; для собак-связистов и санитаров он не годился, хотя в целом псы переносили хлорные атаки в противогазе лучше людей.

Военная собака поднялась и в небо, хотя делать ей там было, в общем-то, нечего. Известный немецкий воздушный ас Манфред фон Рихтгофен брал своего крупного пса в полеты, несмотря на то, что по первости того сильно рвало.

Кроме того, выяснилось, что даже хорошо дрессированная собака панически боится мин и обстрелов, но что приучить ее к этому можно – только очень постепенно. Обнаружилось и то, что, в принципе, в условиях войны порода собаки решающего значения не имеет. И хотя после войны было все-таки признано, что лучшей военной породой является немецкая овчарка (кстати, к началу войны в русской армии было всего 140 немецких овчарок), все четыре года прекрасно воевали и дворняжки, и даже комнатные собаки, вроде болонок и шпицев. И там, где могучие ротвейлеры в ужасе забивались в щели, крошечные фоксы бросались и хватали гранату зубами…

Но самым главным выводом Первой мировой является то, что собака действительно может спасти и спасает на войне немало жизней. Недаром первая послевоенная книга Гастона де Валя называлась уже не руководством и не инструкцией, а емко и коротко «Собака – помощник бойца» – и недаром во многих городах Европы по сей день стоят памятники собакам той войны.




Двадцать лет передышки между войнами не прошли для собак впустую. Вдохновленные минувшими успехами, и победители, и побежденные вовсю пытались навязать собаке все новые и новые военные специальности – и бедные наши братья исправно учились быть саперами, минерами и миноискателями. Первую и единственную в России Центральную школу военного собаководства «Красная звезда» создал в 1931 году генерал-майор Медведев. Уже к началу 1941 года эта школа готовила собак по 11 видам служб.

Человеку было уже не остановиться. В Зимнюю войну собаки даже мчались в бесполезные атаки на линии Маннергейма, везя лыжников-бойцов! Причем, использовались тогда далеко не только овчарки, но гончаки, лайки и дворняжки.

Конечно, все эти умения пригодились в Отечественной войне. Собаки действительно спасли немало жизней, вывозили с поля боя, обнаруживали мины, тянули под пулями кабель, несли донесения, проскакивая через минные поля и простреливаемые пространства… Но ни одна армия, кроме нашей, не посылала собак на верную смерть: под танки на фронте и под поезда в тылу. Недаром даже фашисты с завистью констатировали, что «нигде военные собаки не применялись столь эффективно, как в России». Да и бороться с ними было трудно; расположенные высоко танковые пулеметы их не доставали.




В немецкой армии до такого варварства все-таки не дошли, хотя количество собак в гитлеровской армии насчитывалось значительно больше. Только на охране концлагерей было задействовано около 200 тысяч овчарок!

«Живые гранаты» были приняты на вооружение Красной Армией еще в 1935 году, через 9 лет после решении Реввоенсовета о такой программе. В боевых условиях на них закрепляли взрывное устройство (около 12 килограммов тротила) и выпускали навстречу вражеской технике так, чтобы мина взорвалась под относительно тонким днищем.

Достигалось это тоже весьма жестоким способом: собаку приучали есть под днищем танка, а в бой пускали крайне голодной. Часто собаки пугались танков, путали их с советскими, взрывая своих. К концу 1942 года применение собак-подрывников танков практически прекратили, хотя готовили их в Советском союзе аж до 1996 года! Диверсионные же собаки подрывали железнодорожные составы и мосты. Обычно их сбрасывали на парашютах, прикрепив на спину разъемный боевой вьюк, который они оставляли на железной дороге перед самым подходом поезда, и затем убегали. Для этого с боку вьюка, так чтобы собака могла дотянуться, крепилась деревянная палка, выдернув которую собака освобождалась от взрывчатки.

Вот выдержка из одного еще довоенного отчета об испытании таких четвероногих диверсантов: "Две немецкие овчарки, сброшенные с 300 метров, после раскрытия коробов уверенно пошли на цель. Они преодолели 400 метров по глубокому снегу за 35 секунд и сбросили седла с взрывчаткой на железнодорожное полотно, но у одной собаки по кличке Нелли после освобождения из короба седло упало на землю. Тогда она не растерялась, а подхватила его зубами и донесла до места».




Увы, триста немецких танков (63 только под Сталинградом) – не решающая для такой огромной войны цифра, а вот триста доверившихся и погубленных жизней, которым до сих пор нет даже памятника… Где памятник дворняжке Дине, о которой писали газеты всего мира? 9 августа 1943 года группа 37-го отдельного батальона миноискателей получила задание любой ценой уничтожить фашистский эшелон с техникой и солдатами.

Немцы по всему пути его следования вырубили лес, и незаметно пустить на подрыв можно было только собаку-смертницу. Но беспородная Дина умудрилась подползти к эшелону, скинула взрывчатку и вернулась назад… Где хотя бы мемориальная доска колли Дику, который спас Павловский дворец, обнаружив 2,5 тонную бомбу в фундаменте за час до взрыва?

Впрочем, это лишь лирическое отступление.

Помощь собак, конечно, оказалась воистину бесценной. Так, например, в документах Северо-Западного фронта говорилось, что собаки разыскивали мины всех систем и ни на одном из маршрутов, проверенных ими, не было случая подрыва живой силы и техники.

Иногда животные обнаруживали фугасы, заложенные противником на глубине до двух с половиной метров. А вот что написано в донесении штаба Ленинградского фронта о собаках-связистах: «Шесть собак связи, используемых 42-й Армией, заменили 10 человек посыльных, причем доставка приказаний в боевое охранение ускорилась в 4 раза. При этом даже тяжело раненная собака, как правило, доползала до места своего назначения и доставляла донесение».




Сопровождали собаки в бою и разведчиков, помогая проходить им в тыл врага, работая при захвате языка быстро, четко и беззвучно. Сторожевые же собаки только натяжением поводка и поворотом туловища указывали направление грозящей опасности.

Что уже говорить о санитарах! 15 тысяч собачьих упряжек, действовавших на протяжении войны, спасли жизни 700 тысячам солдат.

Всего к концу войны на службе в советской армии состояло 68 тысяч собак всевозможных пород и размеров, которые доставили на позиции 3500 тонн боеприпасов, принесли 200 тысяч донесений, протянули 8 тысяч километров проводов, обнаружили 4 миллиона мин и разминировали 303 города… Так что торжественным маршем на параде Победы они прошли заслуженно и справедливо.

Союзники также активно внедряли собак в реалии войны. Так, в США полкам корпуса морской пехоты были приданы роты боевых собак (доберманов), которые активно участвовали в борьбе против японцев – всего 1047 псов. Надо заметить, что все они известны поименно, и на полях сражений их осталось лежать всего… 29. Более того, после войны для псов-ветеранов был создан специальный реабилитационный центр в Северной Каролине.




В Англии собаки входили в состав десантных войск и прыгали с парашютами. Хорошо известен спаниель-десантник Роб, совершивший 20 прыжков. Во Франции во всех службах широко использовался босерон, что поставило его на грань вымирания.

Европа помнит своих четвероногих бойцов – в каждой стране им стоит памятник, а то и не один. Более того, в 1943 году был учрежден орден Марии Дикин – награда, приравненная к высшей награде Англии кресту ордена Виктории, которой награждаются четвероногие участники боевых действий.

Но впереди собак ждали еще Вьетнам и Ирак, Афганистан и Чечня, Индокитай и Босния… Меняются времена и оружие, но преданность и ум собаки по-прежнему совершают невозможное.



От себя добавлю, что в Москве на территории зоны отдыха «Терлецкая дубрава» состоялось открытие скульптуры «Военный инструктор с собакой».
"Она стала данью памяти нашим братьям меньшим, которые в годы Великой Отечественной войны вместе с бойцами на полях сражений с немецко-фашистскими захватчиками приближали день Победы. Им не давали орденов, они не получали званий. Они совершали подвиги, не зная этого. Они просто делали то, чему их научили люди, и гибли, как и люди. Но, погибая, они спасали тысячи человеческих жизней." (Тверская 13, Газета правительства Москвы)