На uCrazy 16 лет 4 месяца
Шампанское для танков
В официальном пафосе Дня Победы много дат и цифр, но мало сопереживания и понимания. А только эти чувства не дают превратить Войну в статистику. Перед праздником «Росбалт» дал слово севастопольским поисковикам — тем, кто продолжает ежедневно сталкиваться с «непричесанной» историей войны.
Много букв...
Солдаты
Когда откапываешь немецкого солдата, всегда бросается в глаза то, что он полностью снаряжен. Кожаные «разгрузка», пряжка, опасные бритвы со станками, зеркальце. А наш погибший боец почти всегда гол как сокол. Русские уходили в бой, не имея ничего.
До 44-го года у вермахта почти всегда был порядок с подвозом боеприпасов, питанием. У немцев, когда они стояли в долговременной обороне, было даже постельное белье. Опять же немецкая фляга – мало того, что алюминиевая, так еще и обшита деревом – во избежание перегрева. А у наших солдат были стеклянные фляги, которые легко бились. Однажды довелось откопать советскую тушенку в стеклянной банке. На крышке под слоем солидола было изображение ножа и детальное описание того, как открывать консервы. Наверняка для тех, кто никогда в жизни не видел тушенки.
Мародеры
Под Севастополем воевали не только немцы, но и румыны. Причем мародерством не брезговали именно последние. В селах севастопольского района очевидцы войны рассказывают, что немцы, когда брали продукты, даже порой предлагали деньги – оккупационные марки. Но когда румын заходил в дом, он первым делом брал одеяло и набивал его всем, что попадало под руку. Порой даже немецкие офицеры защищали мирное население от румынских мародеров.
Кстати и вооружены румынские части были чужой амуницией – разве что форма у них была своя собственная. А так, каска – голландская трофейная. Оружие – трофейное чешское: та же винтовка Маузера производства завода «Чешска зброевка» плюс пулемет «Шкода».
Жетоны смертников
Когда в Севастополе с кораблей сходили на берег матросы, их — максимум – вносили в какие-нибудь бумажные списки, которые хранились на корабле. Причем у матросов, в отличие от пехотинцев, даже жетонов смертника не было. Если корабль погибал – то вместе с ним уходили на дно и архивы.
Немецкий жетон был сделан из алюминия, реже – из цинка. Просверленные в нем дырки давали возможность разломать его на две части – одна часть вкладывалась в карман (иногда – в рот) покойнику, другая отсылалась в Германию. Советский же жетон представлял из себя пенал с бумажным вкладышем. Заполняли этот вкладыш часто карандашом, причем нередко этот карандаш прятался в тот же пенальчик. Если туда попадала влага, то дерево разрывало пенал, попутно истлевал и бумажный вкладыш.
Морская элита
Морская пехота в годы войны – это как раз сошедшие с кораблей на берег матросы. Они по праву считались элитой советских вооруженных сил. Во-первых, матросы служили перед войной по 5 лет – поэтому они были обучены куда лучше обычной пехоты. Во-вторых, на флот брали лишь тех, у кого за спиной было минимум 7 лет школы – это необходимое условие для работы со сложными корабельными механизмами. В-третьих, это физические данные моряков.
Для иллюстрации: снаряд на эсминце весил 32 кг. При этом орудие должно было давать минимум 5 выстрелов в минуту. Можете сами представить, каким должен был быть матрос, чтобы в бою обеспечивать нужную скорострельность.
У поисковиков есть так называемый эксгумационный лист – туда вписывается описание останков и даже примерная причина гибели (осколочное ранение, пулевое или, например, минно-взрывная травма). Останки матросов очень точно иллюстрируют понятие «генофонд нации». Почти все – огромные, крепкие мужики, ростом под два метра. Ничего удивительного, что немцы их в рукопашной схватке называли «черной смертью».
Кстати о цвете формы. У матросов был эдакий военно-морской шовинизм – они порой категорически не хотели переодеваться в полевую форму. Но это играло с ними нередко и злую шутку – черная форма была демаскирующим фактором.
Шелк для снарядов
В осажденном Севастополе женщины сдали все свои шелковые вещи для нужд армии. Дело в том, что гильзы боеприпасов калибром от 50 мм и выше изнутри обкладываются шелком – для лучшего сгорания взрывчатого вещества. А шелка-сырца в осажденном городе катастрофически не хватало.
Опять же – знаменитый севастопольский швейный комбинат № 2, производивший обмундирование. Ему не хватало мощностей – и женщины отнесли на предприятие личные швейные машинки. А что такое в те годы швейная машинка? Это, по сути, кормилица – как корова в деревне. Мало того, что все женщины сами обшивали свои семьи, так ведь швейная машинка давала возможность шить вещи и на продажу. Но для фронта отдавали все самое ценное.
Отличие обороны Севастополя от обороны Ленинграда
Все помнят, что главный ужас осажденного Ленинграда – это голод. А в осажденном Севастополе основная проблема была даже не с едой, а с водой. Лето 42-го года было одним из самых жарких, плюс к этому – от постоянных артобстрелов в воздухе «висели» тысячи тонн песка и земли.
В мемуарной литературе есть упоминание, как при эвакуации полотна Франца Рубо из Панорамы первой обороны Севастополя нашли старый план 4-го бастиона, где был крестиком отмечен заброшенный колодец. Вырыли восьмиметровый колодец – и нашли там воду!
И еще – в Севастополе был винзавод «Шампанстрой». Он начал работу за пару лет до начала войны. Из-за нехватки воды во время обороны города виноматериал выдавали не только личному составу, но и гражданскому населению. На винном сусле готовили еду, заливали в радиаторы автомобилей и танков, поили им детей. И до сих пор многие из тех, кто пережил оборону Севастополя, шампанского категорически не пьют.
«Консервные» гранаты
Во время обороны города Балаклавский консервный завод начал производить гранаты. Это было несложно, ведь та же противотанковая граната РПГ-40 представляет из себя пустую банку из-под тушенки с ручкой и детонатором, внутрь которой помещалось около 500 грамм тротила. А граната РГ-42 – это фактически банка из-под сгущенки со взрывателем от гранаты Ф-1.
Нередко из обрезков труб делали минометные стволы. Жесть с крыш собирали для гранат. Для боеприпасов с горючей смесью собирали пустые бутылки. А вот то, что диаметр сигареты и патрона совпадают не случайно, а именно на случай войны – это уже миф. Так может говорить лишь тот, кто не видел патронный станок. Равно как и аналогичные рассуждения о «неслучайности» совпадения диаметров сосиски и крупнокалиберного патрона.
Женщины на войне
Когда в кино показывают санитарок, выносящих бойцов с поля боя – мало кто вспоминает, что такое было только в нашей армии. По западным военным стандартам на поле боя в нейтральной полосе помощь раненым оказывалась после сражения. А пострадавшему бойцу помощь нужна в первые полчаса. И только у нас молодые девчонки под огнем вытаскивали с поля боя здоровенных мужиков с оружием. Между прочим, винтовка весит около 4-х кг, а пулемет Дегтярева – в районе 12-ти.
Многие дети шли на заводы работать именно из соображений патриотизма. К которому примешивался и практический расчет. Ведь иждивенческая продуктовая карточка – это мизер. А если подросток шел на предприятие помогать, он получал уже карточку рабочего. И порой этим мальчишки спасали от голодной смерти свою семью – мать, сестер, братьев.
Песок, сахар и сало
Партизанская смекалка – это не только песок, засыпанный в ствол танка (когда ствол разрывало при выстреле). Были еще случаи, когда в бензобаки засыпали сахар – это приводило к полной остановке двигателя. Представьте, что происходило с самолетами в воздухе…
На железных дорогах в тормозные буксы партизаны иногда засыпали песок. При торможении от фрикционного фонтана искр из букса те же нефтяные цистерны просто вспыхивали. Бывало и такое, когда рельсы на небольшом подъеме натирали салом или солидолом. В итоге железнодорожный состав не мог одолеть подъем и возникал затор. Или же не срабатывало торможение перед изгибом полотна – и состав мог сойти с рельс.
Партизаны в Крыму
Рельеф крымского полуострова сыграл злую шутку с партизанским движением. Горы не позволяли им совершать такие же рейды, какие могли себе позволить отряды Ковпака или Сабурова. Кроме того, осенью и зимой крымские горы затянуты облаками. Одно дело – сделать аэродром и принять самолет на равнине, и совсем другое – проделать такое же в крымских горах в условиях облачности. Неудивительно, что крымское партизанское движение страдало от голода и невозможности обеспечить поставки с «большой земли».
Крымский горный рельеф играл на руку немцам. Полесье в Белоруссии – это тысячи квадратных километров лесов, а Крым – маленький, тут не скроешься. При этом один раненый в горах отнимает силы 6-ти человек: требовалось три смены по два человека для переноски бойца, ведь телеги в горах бесполезны.
Агитпроп
Во время поисков приходилось натыкаться на специальные агитационные снаряды и бомбы. Внутрь этих боеприпасов помещались листовки, при срабатывании заряда эти бумаги, намотанные на стержень, выбрасывались и разлетались над территорией.
Невольно отмечаешь, какой разной было пропаганда внутри армий. В Союзе делался акцент на массовый героизм и самопожертвование, а немцы призывали к тому, чтобы победить врага и при этом остаться в живых. Так продолжалось до 44-го года, примерно, когда ситуация в агитпропе поменялась с точностью до наоборот.
В середине войны, кстати, в Красной армии ввели и денежные премии. Около 1000 рублей платили за сбитый самолет. За корабль – около 20 тысяч рублей. Платили деньги и за эвакуацию с поля боя советской техники. Деньги были все равно небольшие — булка белого хлеба в тылу на черном рынке стоила где-то 300 рублей. И, тем не менее, эти средства играли свою мотивационную роль – ведь боец мог отослать их родным в тыл.
«Слоеный пирог» мыса Херсонес
О масштабе сражений под Севастополем можно судить даже по тому, что немецкая армия достигла здесь самой большой плотности артиллерии на километр фронта за всю войну. Где-то от 150 до 250 артстволов на километр фронта — и это не считая авиации. Причем учитывать надо и то, что сама площадь осажденного Севастополя была сравнительно небольшой: снаряды почти всегда падали в «обитаемой» зоне.
На войне многие фигуры речи становятся реальностью. Как, например, фраза «море, красное от крови». Те из севастопольцев, кто пережил войну, вспоминают, прежде всего, страшную трупную вонь, тысячи неубранных тел. Советское командование не стало рисковать кораблями для эвакуации армии и мирных жителей в 42-м году – и на мысе Херсонес по немецким данным только в плен попало 80 тысяч советских воинов. Воронки на том же херсонесском аэродроме – это слоеный пирог. Сперва натыкаешься на 44-й год: слой вооружения, немецкие останки, потом слой земли, а затем – 42-й год и тела наших солдат. Из некоторых воронок доставали до пятидесяти человек.
Однажды, кстати, был случай, когда в селе Черноречье под Севастополем вскрыли захоронение и нашли останки работника милиции (по пуговицам и пряжке определили принадлежность к роду войск). Видели клубок пряжи? Вот так же он в колючую проволоку был немцами замотан.
Итальянский «Ташкент»
Во время войны Симферопольский музей попал под полное разграбление. Крымскую столицу немцы вообще взяли «теплой» — мотобригада Циллера обогнала в наступлении даже отступавшие с Перекопа советские части. Зато удалось спасти картинную галерею Айвазовского и художественный музей в Севастополе.
Целая история связана с эвакуацией полотна панорамы первой обороны Севастополя. Дело в том, что корабли, которые привозили в осажденный город вооружение и боеприпасы, увозили с собой обратно мирных жителей. Но так как весь Крым был захвачен, кораблям приходилось уходить очень далеко в море, чтобы спастись от немецкой авиации. Это не всегда получалось.
26-го июня 1942 года в Севастополь прорывается последний крупный надводный корабль – лидер эскадренных миноносцев «Ташкент». Корабль-красавец. Во-первых, у него были не только уникальные ходовые качества (он давал 44,5 узла при 2500 тонн водоизмещения). За короткую летнюю крымскую ночь он успевал выйти из Новороссийска, дать крюк в открытое море, выгрузить в Камышовой бухте Севастополя пополнение (он брал на борт до 500 человек), забрать тяжелораненых (легкораненые отказывались уходить с поля боя) и снова выйти в обратный путь.
Во-вторых, он был красив сам по себе – моряки называли его еще «голубым крейсером». Дело в том, что этот корабль строили итальянцы, а для Средиземного моря голубой цвет был стандартным маскировочным окрасом.
Так вот – после того, как бомба попала в здание Панорамы, обгоревшие куски полотна Франца Рубо тоже погрузили на «Ташкент». После того, как корабль вышел из Севастополя в обратный путь, где-то в районе пяти утра его засекли немецкие авиаразведчики. «Ташкент» атаковали целых четыре часа – на него сбросили около 300 авиабомб. Прямое попадание было только одно – и снова судьба – эта бомба скользнула по якорь-цепи и ушла в море не взорвавшись. Но при этом боковыми гидроударами был разрушен корпус, корабль был затоплен на одну треть и почти полностью лишился хода. И все же он прорвался! И опять же ирония судьбы – буквально через пару дней всего двумя немецкими авиабомбами «Ташкент» был потоплен у причала в Новороссийске.
Лендлиз
Лучшие грузовики в советской армии – это не пресловутые полуторки, а американские «Студебеккеры». Эти машины давали фору нашим грузовикам по проходимости и мощности. Кстати, на всех лендлизовских машинах система исчисления была дюймовая – и для каждого танка, самолета или грузовика необходимо было переводить и адаптировать инструкции.
При этом американские танки – те же «Шерманы» — никуда не годились… Их вообще часто в армии называли БМ-4 – «братская могила четырех». Дело в том, что «Шерман» обшивался изнутри чистым каучуком. Делалось это для того, чтобы спасти танкистов от окалины, которая отлетает от брони в момент удара вражеского снаряда. Идея правильная, но материал неудачный – ведь каучук прекрасно горит. Летом «Шерманы» в нашей армии ездили с открытыми люками – и то в случае пожара успевал выпрыгнуть только командир машины. Опять же – американский танк «Грант» не мог противостоять немецким боевым машинам, выпускавшимся после 42-го года. Это подтвердили и танковые сражения в Нормандии и Северной Африке.
Зато многое другое было как нельзя кстати. Советский Союз не производил высокооктанового бензина в принципе – и каждый танкер с импортным горючим был на счету. В СССР поставлялся и листовой алюминий – ведь поначалу наши истребители делались из композитных материалов с небольшими вкраплениями «крылатого металла». Нередко использовалась и просто т.н. «авиационная фанера».
Очень выручали и лендизовские самолеты. Например, к концу войны вся дальняя бомбардировочная авиация Черноморского флота состояла из машин «Бостон А-20». Эти же самолеты использовались как торпедоносцы. Знаменитый Покрышкин тоже летал на лендлизовской «Аэрокобре».
Кстати об асах. В послужном списке немецких авиаторов порой значилось несколько сотен сбитых самолетов, а у наших – лишь по нескольку десятков. Такая большая разница объясняется тем, что в советской армии засчитывались только те сбитые самолеты, падение которых подтверждалось наземными службами. Поэтому советским летчикам не засчитывались самолеты противника, рухнувшие в море или упавшие за линию фронта.
«Настрел»
Когда работаешь с металлодетектором, порой натыкаешься на несоответствия между историческими описаниями боев и фактами. Есть такое понятие, как «настрел». Боевая траншея сверху всегда усыпана гильзами – даже если после войны часть гильз собрали, то в земле все равно их остается с избытком. И если настрела нет, то, скорее всего, траншея – не боевая. И иногда те участки, что по документам проходят как боевые, в реальности оказываются без настрела.
До сих пор Севастополь и его пригороды – одна большая свалка оружия: на город было сброшено от 1,5 до 2 тонн боеприпасов на квадратный метр. По некоторым данным на Севастополь падало в день до десяти тысяч снарядов.
По этой же причине Великая отечественная война до сих пор не кончилась для ребят из инженерных батальонов ЧФ и украинского МЧС Севастополя. Спецполе в районе села Хмельницкое почти каждые выходные сотрясается от взрывов. При этом развал Союза породил путаницу в вопросе раздела «сфер влияния». В Севастополе за разминирование территории российских военных частей отвечает инженерный батальон ЧФ. А если отступить от границы воинской части метров двадцать – там за обезвреживание отвечает уже украинское МЧС. Снаряды на этой условной границе нередко и вовсе оказываются «бесхозными». Вот и получается, что бомбили одну страну, а бомбы сегодня «разные» — на территории двух стран.
«Дети войны»
Дед одного из поисковиков рассказывал, что, когда он после демобилизации ехал за документами к себе на родину в Тамбовскую область, в села было страшно заходить. Повсюду – одни лишь вдовы. Женщины, понимая, что их семейная жизнь, по большому счету, кончилась, мечтали только об одном – о детях. Даже не в браке – в беременности они видели единственную возможность обрести свое счастье. «Нарасхват» были все – от несовершеннолетних до стариков. Об этом редко пишут в книгах, это не снимают в кино, но это – всего лишь еще одно лицо нашей Великой отечественной.
Эти рассказы не претендуют на энциклопедическую точность – они субъективны, как и вся история Войны. И хорошо, что они именно такие, ведь объективность нередко соседствует с безразличием. Плохо, когда Великая Отечественная становится лишь главой в учебнике истории. И еще хуже, когда в отношении к ней начинает сквозить пафосно-лицемерная индифферентность.
Наши деды 17-летними мальчишками уходили на фронт, потому что знали, что так нужно. А потому лично мне так важно понять, что именно им пришлось пережить. Ведь история человека – это не две даты на надгробном памятнике. Это то, что между ними.
Когда откапываешь немецкого солдата, всегда бросается в глаза то, что он полностью снаряжен. Кожаные «разгрузка», пряжка, опасные бритвы со станками, зеркальце. А наш погибший боец почти всегда гол как сокол. Русские уходили в бой, не имея ничего.
До 44-го года у вермахта почти всегда был порядок с подвозом боеприпасов, питанием. У немцев, когда они стояли в долговременной обороне, было даже постельное белье. Опять же немецкая фляга – мало того, что алюминиевая, так еще и обшита деревом – во избежание перегрева. А у наших солдат были стеклянные фляги, которые легко бились. Однажды довелось откопать советскую тушенку в стеклянной банке. На крышке под слоем солидола было изображение ножа и детальное описание того, как открывать консервы. Наверняка для тех, кто никогда в жизни не видел тушенки.
Мародеры
Под Севастополем воевали не только немцы, но и румыны. Причем мародерством не брезговали именно последние. В селах севастопольского района очевидцы войны рассказывают, что немцы, когда брали продукты, даже порой предлагали деньги – оккупационные марки. Но когда румын заходил в дом, он первым делом брал одеяло и набивал его всем, что попадало под руку. Порой даже немецкие офицеры защищали мирное население от румынских мародеров.
Кстати и вооружены румынские части были чужой амуницией – разве что форма у них была своя собственная. А так, каска – голландская трофейная. Оружие – трофейное чешское: та же винтовка Маузера производства завода «Чешска зброевка» плюс пулемет «Шкода».
Жетоны смертников
Когда в Севастополе с кораблей сходили на берег матросы, их — максимум – вносили в какие-нибудь бумажные списки, которые хранились на корабле. Причем у матросов, в отличие от пехотинцев, даже жетонов смертника не было. Если корабль погибал – то вместе с ним уходили на дно и архивы.
Немецкий жетон был сделан из алюминия, реже – из цинка. Просверленные в нем дырки давали возможность разломать его на две части – одна часть вкладывалась в карман (иногда – в рот) покойнику, другая отсылалась в Германию. Советский же жетон представлял из себя пенал с бумажным вкладышем. Заполняли этот вкладыш часто карандашом, причем нередко этот карандаш прятался в тот же пенальчик. Если туда попадала влага, то дерево разрывало пенал, попутно истлевал и бумажный вкладыш.
Морская элита
Морская пехота в годы войны – это как раз сошедшие с кораблей на берег матросы. Они по праву считались элитой советских вооруженных сил. Во-первых, матросы служили перед войной по 5 лет – поэтому они были обучены куда лучше обычной пехоты. Во-вторых, на флот брали лишь тех, у кого за спиной было минимум 7 лет школы – это необходимое условие для работы со сложными корабельными механизмами. В-третьих, это физические данные моряков.
Для иллюстрации: снаряд на эсминце весил 32 кг. При этом орудие должно было давать минимум 5 выстрелов в минуту. Можете сами представить, каким должен был быть матрос, чтобы в бою обеспечивать нужную скорострельность.
У поисковиков есть так называемый эксгумационный лист – туда вписывается описание останков и даже примерная причина гибели (осколочное ранение, пулевое или, например, минно-взрывная травма). Останки матросов очень точно иллюстрируют понятие «генофонд нации». Почти все – огромные, крепкие мужики, ростом под два метра. Ничего удивительного, что немцы их в рукопашной схватке называли «черной смертью».
Кстати о цвете формы. У матросов был эдакий военно-морской шовинизм – они порой категорически не хотели переодеваться в полевую форму. Но это играло с ними нередко и злую шутку – черная форма была демаскирующим фактором.
Шелк для снарядов
В осажденном Севастополе женщины сдали все свои шелковые вещи для нужд армии. Дело в том, что гильзы боеприпасов калибром от 50 мм и выше изнутри обкладываются шелком – для лучшего сгорания взрывчатого вещества. А шелка-сырца в осажденном городе катастрофически не хватало.
Опять же – знаменитый севастопольский швейный комбинат № 2, производивший обмундирование. Ему не хватало мощностей – и женщины отнесли на предприятие личные швейные машинки. А что такое в те годы швейная машинка? Это, по сути, кормилица – как корова в деревне. Мало того, что все женщины сами обшивали свои семьи, так ведь швейная машинка давала возможность шить вещи и на продажу. Но для фронта отдавали все самое ценное.
Отличие обороны Севастополя от обороны Ленинграда
Все помнят, что главный ужас осажденного Ленинграда – это голод. А в осажденном Севастополе основная проблема была даже не с едой, а с водой. Лето 42-го года было одним из самых жарких, плюс к этому – от постоянных артобстрелов в воздухе «висели» тысячи тонн песка и земли.
В мемуарной литературе есть упоминание, как при эвакуации полотна Франца Рубо из Панорамы первой обороны Севастополя нашли старый план 4-го бастиона, где был крестиком отмечен заброшенный колодец. Вырыли восьмиметровый колодец – и нашли там воду!
И еще – в Севастополе был винзавод «Шампанстрой». Он начал работу за пару лет до начала войны. Из-за нехватки воды во время обороны города виноматериал выдавали не только личному составу, но и гражданскому населению. На винном сусле готовили еду, заливали в радиаторы автомобилей и танков, поили им детей. И до сих пор многие из тех, кто пережил оборону Севастополя, шампанского категорически не пьют.
«Консервные» гранаты
Во время обороны города Балаклавский консервный завод начал производить гранаты. Это было несложно, ведь та же противотанковая граната РПГ-40 представляет из себя пустую банку из-под тушенки с ручкой и детонатором, внутрь которой помещалось около 500 грамм тротила. А граната РГ-42 – это фактически банка из-под сгущенки со взрывателем от гранаты Ф-1.
Нередко из обрезков труб делали минометные стволы. Жесть с крыш собирали для гранат. Для боеприпасов с горючей смесью собирали пустые бутылки. А вот то, что диаметр сигареты и патрона совпадают не случайно, а именно на случай войны – это уже миф. Так может говорить лишь тот, кто не видел патронный станок. Равно как и аналогичные рассуждения о «неслучайности» совпадения диаметров сосиски и крупнокалиберного патрона.
Женщины на войне
Когда в кино показывают санитарок, выносящих бойцов с поля боя – мало кто вспоминает, что такое было только в нашей армии. По западным военным стандартам на поле боя в нейтральной полосе помощь раненым оказывалась после сражения. А пострадавшему бойцу помощь нужна в первые полчаса. И только у нас молодые девчонки под огнем вытаскивали с поля боя здоровенных мужиков с оружием. Между прочим, винтовка весит около 4-х кг, а пулемет Дегтярева – в районе 12-ти.
Многие дети шли на заводы работать именно из соображений патриотизма. К которому примешивался и практический расчет. Ведь иждивенческая продуктовая карточка – это мизер. А если подросток шел на предприятие помогать, он получал уже карточку рабочего. И порой этим мальчишки спасали от голодной смерти свою семью – мать, сестер, братьев.
Песок, сахар и сало
Партизанская смекалка – это не только песок, засыпанный в ствол танка (когда ствол разрывало при выстреле). Были еще случаи, когда в бензобаки засыпали сахар – это приводило к полной остановке двигателя. Представьте, что происходило с самолетами в воздухе…
На железных дорогах в тормозные буксы партизаны иногда засыпали песок. При торможении от фрикционного фонтана искр из букса те же нефтяные цистерны просто вспыхивали. Бывало и такое, когда рельсы на небольшом подъеме натирали салом или солидолом. В итоге железнодорожный состав не мог одолеть подъем и возникал затор. Или же не срабатывало торможение перед изгибом полотна – и состав мог сойти с рельс.
Партизаны в Крыму
Рельеф крымского полуострова сыграл злую шутку с партизанским движением. Горы не позволяли им совершать такие же рейды, какие могли себе позволить отряды Ковпака или Сабурова. Кроме того, осенью и зимой крымские горы затянуты облаками. Одно дело – сделать аэродром и принять самолет на равнине, и совсем другое – проделать такое же в крымских горах в условиях облачности. Неудивительно, что крымское партизанское движение страдало от голода и невозможности обеспечить поставки с «большой земли».
Крымский горный рельеф играл на руку немцам. Полесье в Белоруссии – это тысячи квадратных километров лесов, а Крым – маленький, тут не скроешься. При этом один раненый в горах отнимает силы 6-ти человек: требовалось три смены по два человека для переноски бойца, ведь телеги в горах бесполезны.
Агитпроп
Во время поисков приходилось натыкаться на специальные агитационные снаряды и бомбы. Внутрь этих боеприпасов помещались листовки, при срабатывании заряда эти бумаги, намотанные на стержень, выбрасывались и разлетались над территорией.
Невольно отмечаешь, какой разной было пропаганда внутри армий. В Союзе делался акцент на массовый героизм и самопожертвование, а немцы призывали к тому, чтобы победить врага и при этом остаться в живых. Так продолжалось до 44-го года, примерно, когда ситуация в агитпропе поменялась с точностью до наоборот.
В середине войны, кстати, в Красной армии ввели и денежные премии. Около 1000 рублей платили за сбитый самолет. За корабль – около 20 тысяч рублей. Платили деньги и за эвакуацию с поля боя советской техники. Деньги были все равно небольшие — булка белого хлеба в тылу на черном рынке стоила где-то 300 рублей. И, тем не менее, эти средства играли свою мотивационную роль – ведь боец мог отослать их родным в тыл.
«Слоеный пирог» мыса Херсонес
О масштабе сражений под Севастополем можно судить даже по тому, что немецкая армия достигла здесь самой большой плотности артиллерии на километр фронта за всю войну. Где-то от 150 до 250 артстволов на километр фронта — и это не считая авиации. Причем учитывать надо и то, что сама площадь осажденного Севастополя была сравнительно небольшой: снаряды почти всегда падали в «обитаемой» зоне.
На войне многие фигуры речи становятся реальностью. Как, например, фраза «море, красное от крови». Те из севастопольцев, кто пережил войну, вспоминают, прежде всего, страшную трупную вонь, тысячи неубранных тел. Советское командование не стало рисковать кораблями для эвакуации армии и мирных жителей в 42-м году – и на мысе Херсонес по немецким данным только в плен попало 80 тысяч советских воинов. Воронки на том же херсонесском аэродроме – это слоеный пирог. Сперва натыкаешься на 44-й год: слой вооружения, немецкие останки, потом слой земли, а затем – 42-й год и тела наших солдат. Из некоторых воронок доставали до пятидесяти человек.
Однажды, кстати, был случай, когда в селе Черноречье под Севастополем вскрыли захоронение и нашли останки работника милиции (по пуговицам и пряжке определили принадлежность к роду войск). Видели клубок пряжи? Вот так же он в колючую проволоку был немцами замотан.
Итальянский «Ташкент»
Во время войны Симферопольский музей попал под полное разграбление. Крымскую столицу немцы вообще взяли «теплой» — мотобригада Циллера обогнала в наступлении даже отступавшие с Перекопа советские части. Зато удалось спасти картинную галерею Айвазовского и художественный музей в Севастополе.
Целая история связана с эвакуацией полотна панорамы первой обороны Севастополя. Дело в том, что корабли, которые привозили в осажденный город вооружение и боеприпасы, увозили с собой обратно мирных жителей. Но так как весь Крым был захвачен, кораблям приходилось уходить очень далеко в море, чтобы спастись от немецкой авиации. Это не всегда получалось.
26-го июня 1942 года в Севастополь прорывается последний крупный надводный корабль – лидер эскадренных миноносцев «Ташкент». Корабль-красавец. Во-первых, у него были не только уникальные ходовые качества (он давал 44,5 узла при 2500 тонн водоизмещения). За короткую летнюю крымскую ночь он успевал выйти из Новороссийска, дать крюк в открытое море, выгрузить в Камышовой бухте Севастополя пополнение (он брал на борт до 500 человек), забрать тяжелораненых (легкораненые отказывались уходить с поля боя) и снова выйти в обратный путь.
Во-вторых, он был красив сам по себе – моряки называли его еще «голубым крейсером». Дело в том, что этот корабль строили итальянцы, а для Средиземного моря голубой цвет был стандартным маскировочным окрасом.
Так вот – после того, как бомба попала в здание Панорамы, обгоревшие куски полотна Франца Рубо тоже погрузили на «Ташкент». После того, как корабль вышел из Севастополя в обратный путь, где-то в районе пяти утра его засекли немецкие авиаразведчики. «Ташкент» атаковали целых четыре часа – на него сбросили около 300 авиабомб. Прямое попадание было только одно – и снова судьба – эта бомба скользнула по якорь-цепи и ушла в море не взорвавшись. Но при этом боковыми гидроударами был разрушен корпус, корабль был затоплен на одну треть и почти полностью лишился хода. И все же он прорвался! И опять же ирония судьбы – буквально через пару дней всего двумя немецкими авиабомбами «Ташкент» был потоплен у причала в Новороссийске.
Лендлиз
Лучшие грузовики в советской армии – это не пресловутые полуторки, а американские «Студебеккеры». Эти машины давали фору нашим грузовикам по проходимости и мощности. Кстати, на всех лендлизовских машинах система исчисления была дюймовая – и для каждого танка, самолета или грузовика необходимо было переводить и адаптировать инструкции.
При этом американские танки – те же «Шерманы» — никуда не годились… Их вообще часто в армии называли БМ-4 – «братская могила четырех». Дело в том, что «Шерман» обшивался изнутри чистым каучуком. Делалось это для того, чтобы спасти танкистов от окалины, которая отлетает от брони в момент удара вражеского снаряда. Идея правильная, но материал неудачный – ведь каучук прекрасно горит. Летом «Шерманы» в нашей армии ездили с открытыми люками – и то в случае пожара успевал выпрыгнуть только командир машины. Опять же – американский танк «Грант» не мог противостоять немецким боевым машинам, выпускавшимся после 42-го года. Это подтвердили и танковые сражения в Нормандии и Северной Африке.
Зато многое другое было как нельзя кстати. Советский Союз не производил высокооктанового бензина в принципе – и каждый танкер с импортным горючим был на счету. В СССР поставлялся и листовой алюминий – ведь поначалу наши истребители делались из композитных материалов с небольшими вкраплениями «крылатого металла». Нередко использовалась и просто т.н. «авиационная фанера».
Очень выручали и лендизовские самолеты. Например, к концу войны вся дальняя бомбардировочная авиация Черноморского флота состояла из машин «Бостон А-20». Эти же самолеты использовались как торпедоносцы. Знаменитый Покрышкин тоже летал на лендлизовской «Аэрокобре».
Кстати об асах. В послужном списке немецких авиаторов порой значилось несколько сотен сбитых самолетов, а у наших – лишь по нескольку десятков. Такая большая разница объясняется тем, что в советской армии засчитывались только те сбитые самолеты, падение которых подтверждалось наземными службами. Поэтому советским летчикам не засчитывались самолеты противника, рухнувшие в море или упавшие за линию фронта.
«Настрел»
Когда работаешь с металлодетектором, порой натыкаешься на несоответствия между историческими описаниями боев и фактами. Есть такое понятие, как «настрел». Боевая траншея сверху всегда усыпана гильзами – даже если после войны часть гильз собрали, то в земле все равно их остается с избытком. И если настрела нет, то, скорее всего, траншея – не боевая. И иногда те участки, что по документам проходят как боевые, в реальности оказываются без настрела.
До сих пор Севастополь и его пригороды – одна большая свалка оружия: на город было сброшено от 1,5 до 2 тонн боеприпасов на квадратный метр. По некоторым данным на Севастополь падало в день до десяти тысяч снарядов.
По этой же причине Великая отечественная война до сих пор не кончилась для ребят из инженерных батальонов ЧФ и украинского МЧС Севастополя. Спецполе в районе села Хмельницкое почти каждые выходные сотрясается от взрывов. При этом развал Союза породил путаницу в вопросе раздела «сфер влияния». В Севастополе за разминирование территории российских военных частей отвечает инженерный батальон ЧФ. А если отступить от границы воинской части метров двадцать – там за обезвреживание отвечает уже украинское МЧС. Снаряды на этой условной границе нередко и вовсе оказываются «бесхозными». Вот и получается, что бомбили одну страну, а бомбы сегодня «разные» — на территории двух стран.
«Дети войны»
Дед одного из поисковиков рассказывал, что, когда он после демобилизации ехал за документами к себе на родину в Тамбовскую область, в села было страшно заходить. Повсюду – одни лишь вдовы. Женщины, понимая, что их семейная жизнь, по большому счету, кончилась, мечтали только об одном – о детях. Даже не в браке – в беременности они видели единственную возможность обрести свое счастье. «Нарасхват» были все – от несовершеннолетних до стариков. Об этом редко пишут в книгах, это не снимают в кино, но это – всего лишь еще одно лицо нашей Великой отечественной.
Эти рассказы не претендуют на энциклопедическую точность – они субъективны, как и вся история Войны. И хорошо, что они именно такие, ведь объективность нередко соседствует с безразличием. Плохо, когда Великая Отечественная становится лишь главой в учебнике истории. И еще хуже, когда в отношении к ней начинает сквозить пафосно-лицемерная индифферентность.
Наши деды 17-летними мальчишками уходили на фронт, потому что знали, что так нужно. А потому лично мне так важно понять, что именно им пришлось пережить. Ведь история человека – это не две даты на надгробном памятнике. Это то, что между ними.
Комментарии19
