На uCrazy 13 лет 4 месяца
История царского титула в России
Шапка Мономаха.
В эпоху татаро-монгольского ига и до него старший среди удельных князей носил титул Великого князя. Я.Н. Щапов отмечает, что упоминание князей как царей относится к двум крупным деятелям Руси XII–XIII вв.: Мстиславу Великому и Андрею Боголюбскому.
После попадания Руси в зависимость от Золодой Орды царём(производное от лат. caesar) стали называть великого хана Золотой Орды. Титул царь в первую очередь указывал на то, что его обладатель является полностью суверенным правителем и ни от кого не зависит. То есть великий князь, будучи данником Орды, в иерархии, естественно, стоял ниже.
Стоит, кстати, отметить, что до определённого момента(до правления Дмитрия Донского) легитимность великого хана как начальника над русскими князьями на Руси не подвергалась сомнению, а само татаро-монгольское иго воспринималось как наказание божье за грехи, которое нужно смиренно терпеть.
К эпохе Ивана III, когда Русь освободилась от ига и стала полностью независимым государством, относятся и первые случаи использования великим князем титула «царь» (или «кесарь») в дипломатической переписке, — пока только в отношениях с мелкими германскими князьями и Ливонским орденом; царский титул начинает широко использоваться в литературных произведениях.
Можно было принять какой угодно титул, но иностранные правители могли его не признать — именно поэтому Иван III и пробует царское звание в дипломатической переписке с более мелкими государствами.
В 1489 году посол императора Священной Римской империи Николай Поппель от имени своего сюзерена предложил Ивану III королевский титул. Великий князь отказался, указав, что «мы божиею милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы… а поставления как прежде ни от кого не хотели, так и теперь не хотим».
Стоит отметить, что, производя слово «царь» от caesar, русские правители считали этот титул тем же самым, что и император («кесарь» в Византийской империи), ну а после падения Византии под натиском турок в 1453 году, Русь воспринималась как её наследница и единственный оплот православия (или шире — всего христианства, т.к. остальные христианские конфессии считались «неправильными»). Отсюда и известное «Москва — Третий Рим».
Аналогично этот титул трактовали и западные монархи — но не всегда, а когда им это было выгодно.
В договоре Московского государства с Данией 1493 г. Иван III был назван «totius rutzci Imperator». Императором был назван и Василий III в договоре с императором Максимилианом I, заключенном в Москве в 1514 г.: «Kayser und Herscher alter Reussen». В латинской грамоте Альбрехта Бранденбургского 1517 г. Василий III также был назван «Imperator ас Doniinator totius Russiae».
Официально принять на себя царский титул решился только внук Ивана III, Иван Грозный. 16 января 1547 г. великий князь Московский и Всея Руси Иван Васильевич торжественно был увенчан титулом царя. В речи при царском венчании митрополит охарактеризовал высоту полномочий царского сана словами Иосифа Волоцкого: «Слышате царие и разумейте, яко от бога дана бысть держава вам и сила от Вышняго, вас бо Господь в Себе место избра на земле…».
Царский титул позволял занять существенно иную позицию в дипломатических сношениях с Западной Европой. Великокняжеский титул переводили как «принц» или даже «великий герцог». Титул же «царь» или совсем не переводили, или переводили как «император». Русский самодержец тем самым вставал вровень с единственным в Европе императором Священной Римской империи.
О коронации 16-летнего внука Ивана III бояре не сразу известили иностранные государства. Лишь через два года польские послы в Москве узнали, что Иван IV «царем и венчался» по примеру прародителя своего Мономаха и то имя он «не чужое взял». Выслушав это чрезвычайно важное заявление, послы немедленно потребовали представления им письменных доказательств. Но хитроумные бояре отказали, боясь, что поляки, получив письменный ответ, смогут обдумать возражения, и тогда спорить с ними будет тяжело. Отправленные в Польшу гонцы постарались объяснить смысл московских перемен так, чтобы не вызвать неудовольствия польского двора.
Ныне, говорили они, землею Русскою владеет государь наш один, потому-то митрополит и венчал его на царство Мономаховым венцом. В глазах московитов коронация, таким образом, символизировала начало самодержавного правления Ивана на четырнадцатом году его княжения.
Венчался на царство Иван Грозный в 1547 году, но его иностранные коллеги не сразу признали за ним этот титул. Через 7 лет, в 1554 году, безоговорочно признала его Англия. Сложнее стоял вопрос о титуле в католических странах, в которых крепко держалась теория единой «священной империи». В 1576 году император Максимилиан II, желая привлечь Грозного к союзу против Турции, предлагал ему в будущем престол и титул «всходного [восточного] цесаря». Иоанн IV отнесся совершенно равнодушно к «цесарству греческому», но потребовал немедленного признания себя царем «всея Руси», и император уступил в этом важном принципиальном вопросе, тем более, что ещё Максимилиан I признал царский титул за Василием III, именуя его «божиею милостью цесарем и обладателем всероссийским и великим князем».
Гораздо упорнее оказался папский престол, который отстаивал исключительное право пап предоставлять королевский и иные титулы государям, а с другой стороны, не допускал нарушения принципа «единой империи». В этой непримиримой позиции папский престол находил поддержку у польского короля, отлично понимавшего значение притязаний Московского Государя. Сигизмунд II Август представил папскому престолу записку, в которой предупреждал, что признание папством за Иваном IV титула «Царя всея Руси» приведёт к отторжению от Польши и Литвы земель, населённых родственными московитам «русинами», и привлечёт на его сторону молдаван и валахов. Со своей стороны Иоанн IV придавал особенное значение признанию его царского титула именно Польско-Литовским государством, но Польша в течение всего XVI века так и не согласилась на его требование.
Известно, что в переписке 1580 г. знаменитого фламандского картографа Г.Меркатора с английским географом Р.Гаклюйтом русский монарх назывался «le grand emperior de Moscovie».
Итак, титул «царь» воспринимался русскими правителями как равный императорскому. Правда, не все их зарубежные коллеги были с этим согласны — в то время в Европе была только одна империя — Священная Римская и император, значит, тоже должен был быть только один.
Ориентированный на Польшу Лжедмитрий I захотел именоваться императором. В письме польскому королю Сигизмунду III Лжедмитрий I, «по древнему обычаю у великих и могущественных королей и императоров», сообщал о своем воцарении. Он указывал, что получил благословение как наследник от «светлейшей родительницы нашей». Затем следовало необычное для предшествующей традиции объяснение нового монаршего титула: «мы венчаны и священным миром помазаны святейшим нашим патриархом не только в сан императора обширных наших владений, но и в сан короля всех царств татарских, которые с давних времен повинуются нашей монархии».
Изучив все формулы титулатуры Лжедмитрия I в иностранной корреспонденции (послания к Папе, польскому королю и вельможам), Н.Н. Бантыш-Каменский указывал, что с осени 1605 г. в них присутствует однообразная символика названий: «Мы, Пресветлейший и Непобедимейший монарх, Димитрий Иванович, Божиею милостию цесарь и Великий Князь всея России, и всех татарских государств, и прочих многих земель, к монархии Московской принадлежащих государь и король». Все перечисленные титулы претендовали на признание власти Лжедмитрия I наивысшей и наимогущественной среди земных монархов и указывали на ее Божественный аналог — Царя царей.
Ясно, что указанные символы-названия сразу породили резко отрицательную реакцию при западных дворах, среди за граничных политических деятелей и дипломатов. Негативно оценивались они и современниками в России. Конрад Буссов отмечал реакцию иностранцев в Москве: «тщеславие ежедневно возрастало… у него… оно проявлялось не только в том, что во всякой роскоши и пышности они превзошли всех других бывших царей, но он приказал даже именовать себя «царем всех царей». Интересно, что этот титул Самозванец первоначально распространял только для внутреннего употребления (то есть при дворе). Станислав Борша, говоря об убийстве Лжедмитрия I, резюмировал: «Видно так угодно было Богу, не хотевшему долее терпеть гордости и надменности этого Димитрия, который не признавал себе равным ни одного государя в мире и почти равнял себя Богу».
Поляки, естественно, императорский титул Лжедмитрия отвергли. Подробнее про историю притязания Лжедмитрия I на императорский титул можете прочитать у нас на сайте в отрывке из книги Василия Ульяновского «Смутное время».
Как известно, полный царский титул («Большой титул») включал в себя перечень земель, подвластных царю. В 1645 году, то есть во время кончины первого государя из династии Романовых царя Михаила Федоровича и прихода к власти его сына царя Алексея Михайловича, «Большой титул» звучал следующим образом: «Божиею милостию, мы, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея России самодержец, Владимирский, Московский и Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский и великий князь Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода Низовския земли, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея северныя страны повелитель и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинския земли, Черкаских и Горских Князей и иных многих государств государь и обладатель».
Упоминание неподчинённого на тот момент Кавказа и Закавказья в титуле царя может вызвать удивление. В данном случае желаемое выдавалось за действительное.
Этот вопрос был изучен Г.К. Котошихиным в сочинении «О России в царствование Алексея Михайловича». Включение неподвластных территорий в царский титул означало незаконные претензии на чужие прерогативы. Подобные действия могли грозить дипломатическими осложнениями. В силу этого царский двор был вынужден идти на хитрости. В грамотах, адресованных христианским государям, большой царский титул воспроизводился полностью с перечислением восточных земель, в грамотах в «бусурманские государства» и, в первую очередь, к персидскому шаху «восточные» титлы не указывались. В противном случае «как бы он писался теми титлами всеми …и на него б за то все бусурманские государства подняли войну».
Котошихин указывает на то, что к турецкому султану и к персидскому шаху русский царь писался «болшою титлою не всею, толко по «повелителя». То есть конечной фразой в титуле оставалась «и всея северныя страны повелитель», фраза же «Иверския земли Карталинских и Грузинских царей, Кабардинския земли Черкасских и Горских князей, и иных многих государств государь и обладатель» снималась. Если задаться вопросом, о причинах последовательности перечисления территорий в царском титуле XVII века, то можно предположить, что не только значимость и статус земель или их последовательность вхождения в состав государства предопределяли ее, но и практические соображения: в конец стоит поставить то, что наиболее спорно, что при необходимости всегда можно убрать.
Учитывая этот факт, можно говорить о том, что большой титул в XVII в. — не столько отражение в сознании права на территории или выражение представлений о территориальной целостности государства, сколько средство дипломатической игры в ситуации при которой определенная разрозненность Запада и Востока, существование двух миров, недостаточно хорошо осведомленных друг о друге из-за относительно слабого интереса друг к другу и неразвитости дипломатических и торговых связей, давали России шанс поднимать престиж власти своих царей за счет одной части Евразии в отношениях с другой.
Как уже отмечалось выше, не все в Европе признавали равенство императорского титула царскому, и такого равенства не было в отношениях между Русью и Священной Римской империей. В «Записи, учиненной в Москве между Российским и Цесарским дворами» цесарские чрезвычайные посланники явственно указывали на то, что существующая в XVII в. традиция закрепляет более высокий статус императора по отношению к другим государям и выражается в том, что не только к русскому царю, но и к другим европейским королям от императора всегда пишется титул «пресветлейшество».
В сознании российских дипломатов и российского двора Алексея Михайловича задача добиться для своего государя признания Империей его титула «величество» означала возможность поставить русского царя вровень с императором. Фактически в международной практике того периода термин «царь» = «король» = «пресветлейшество»; термин же «император» = «величество».
Задача была решена только после резкого усиления России на международной арене после победы над Швецией в Северной войне. Впрочем, стоит отметить, что Петра I именовали императором и до 1721 года. Во время пребывания в Англии в 1698 г. имперский резидент Гофман сообщал, что русского монарха все «называют здесь императором России», а после посещения царём парламента кто-то пустил шутку, что видел «короля на троне и императора на крыше» — Пётр через окно наблюдал, как английский король утверждал билль о поземельном налоге. Императором именовали Петра I и выходцы из Западной Европы, служившие в России. Только так к нему, например, обращался в многочисленных письмах и проектах блистательный французский архитектор Ж.Б.А.Леблон.
18 октября 1721 года члены Синода «имели секретное рассуждение». Рассмотрев «дела», «труды» и «руковождения» его царского величества в связи с «вечным миром», заключённым со Швецией после Северной войны, они решили, что следует «изобрести приличное» для монарха «от общего для всех подданных лица». Этим «приличным» стало решение «молить царя» «прияти титул Отца Отечества, Петра Великого и Императора Всероссийского».
Понимая, что речь идёт о деле государственном, члены Синода «рассудили» сообщить о нём «секретно» светской власти — Сенату. 19 октября это было сделано через вице-президента Синода Феофана Прокоповича. 20, 21 и утром 22 октября прошли совместные заседания Сената и Синода в аудиенц-камере, то есть в парадном тронном зале Петербурга, находившимся в здании «мазанковых коллегий» на Троицкой площади. 22 октября 1721 года (по новому стилю — 2 ноября) в Петербурге в Троицком соборе царю Петру I был поднесён титул «император». Принято считать, что именно в этот день Российское царство, Московия, официально превратились в Российскую империю и начался отсчёт нового, имперского периода в истории страны.
Известно, что перед этим актом состоялись переговоры царя с некоторыми сенаторами и архиепископами Новгородским и Псковским, Феодосием Яновским и Феофаном Прокоповичем. Переговоры с монархом оказались необходимы, так как царь «долго отрекался» принять титул и приводил к тому многие «резоны». Однако «важные представления» сенаторов и архиереев взяли верх и Пётр «склонился на то».
Возможно, такое поведение царя было не более чем данью традиции и некоей театральной скромностью — не сразу принимать предлагаемое. А, возможно, для возражений Петра были более веские мотивы. Ведь введение различий между титулом «император» и «царь» означало, что Россия признаёт, что императорский титул выше царского — вопреки представлениям, которые бытовали на Руси со времён Ивана Грозного. Вполне вероятно, что это было не совсем по душе Петру I.
Надо отметить, что Феофан Прокопович в «Слове на похвалу… памяти Петра Великого», отмечал, что и до принятия в 1721 г. звания «великий император» титул этот «и прежде был и от всех нарицался».
К эпохе Ивана III, когда Русь освободилась от ига и стала полностью независимым государством, относятся и первые случаи использования великим князем титула «царь» (или «кесарь») в дипломатической переписке, — пока только в отношениях с мелкими германскими князьями и Ливонским орденом; царский титул начинает широко использоваться в литературных произведениях.
Можно было принять какой угодно титул, но иностранные правители могли его не признать — именно поэтому Иван III и пробует царское звание в дипломатической переписке с более мелкими государствами.
В 1489 году посол императора Священной Римской империи Николай Поппель от имени своего сюзерена предложил Ивану III королевский титул. Великий князь отказался, указав, что «мы божиею милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы… а поставления как прежде ни от кого не хотели, так и теперь не хотим».
Стоит отметить, что, производя слово «царь» от caesar, русские правители считали этот титул тем же самым, что и император («кесарь» в Византийской империи), ну а после падения Византии под натиском турок в 1453 году, Русь воспринималась как её наследница и единственный оплот православия (или шире — всего христианства, т.к. остальные христианские конфессии считались «неправильными»). Отсюда и известное «Москва — Третий Рим».
Аналогично этот титул трактовали и западные монархи — но не всегда, а когда им это было выгодно.
В договоре Московского государства с Данией 1493 г. Иван III был назван «totius rutzci Imperator». Императором был назван и Василий III в договоре с императором Максимилианом I, заключенном в Москве в 1514 г.: «Kayser und Herscher alter Reussen». В латинской грамоте Альбрехта Бранденбургского 1517 г. Василий III также был назван «Imperator ас Doniinator totius Russiae».
Официально принять на себя царский титул решился только внук Ивана III, Иван Грозный. 16 января 1547 г. великий князь Московский и Всея Руси Иван Васильевич торжественно был увенчан титулом царя. В речи при царском венчании митрополит охарактеризовал высоту полномочий царского сана словами Иосифа Волоцкого: «Слышате царие и разумейте, яко от бога дана бысть держава вам и сила от Вышняго, вас бо Господь в Себе место избра на земле…».
Царский титул позволял занять существенно иную позицию в дипломатических сношениях с Западной Европой. Великокняжеский титул переводили как «принц» или даже «великий герцог». Титул же «царь» или совсем не переводили, или переводили как «император». Русский самодержец тем самым вставал вровень с единственным в Европе императором Священной Римской империи.
О коронации 16-летнего внука Ивана III бояре не сразу известили иностранные государства. Лишь через два года польские послы в Москве узнали, что Иван IV «царем и венчался» по примеру прародителя своего Мономаха и то имя он «не чужое взял». Выслушав это чрезвычайно важное заявление, послы немедленно потребовали представления им письменных доказательств. Но хитроумные бояре отказали, боясь, что поляки, получив письменный ответ, смогут обдумать возражения, и тогда спорить с ними будет тяжело. Отправленные в Польшу гонцы постарались объяснить смысл московских перемен так, чтобы не вызвать неудовольствия польского двора.
Ныне, говорили они, землею Русскою владеет государь наш один, потому-то митрополит и венчал его на царство Мономаховым венцом. В глазах московитов коронация, таким образом, символизировала начало самодержавного правления Ивана на четырнадцатом году его княжения.
Венчался на царство Иван Грозный в 1547 году, но его иностранные коллеги не сразу признали за ним этот титул. Через 7 лет, в 1554 году, безоговорочно признала его Англия. Сложнее стоял вопрос о титуле в католических странах, в которых крепко держалась теория единой «священной империи». В 1576 году император Максимилиан II, желая привлечь Грозного к союзу против Турции, предлагал ему в будущем престол и титул «всходного [восточного] цесаря». Иоанн IV отнесся совершенно равнодушно к «цесарству греческому», но потребовал немедленного признания себя царем «всея Руси», и император уступил в этом важном принципиальном вопросе, тем более, что ещё Максимилиан I признал царский титул за Василием III, именуя его «божиею милостью цесарем и обладателем всероссийским и великим князем».
Гораздо упорнее оказался папский престол, который отстаивал исключительное право пап предоставлять королевский и иные титулы государям, а с другой стороны, не допускал нарушения принципа «единой империи». В этой непримиримой позиции папский престол находил поддержку у польского короля, отлично понимавшего значение притязаний Московского Государя. Сигизмунд II Август представил папскому престолу записку, в которой предупреждал, что признание папством за Иваном IV титула «Царя всея Руси» приведёт к отторжению от Польши и Литвы земель, населённых родственными московитам «русинами», и привлечёт на его сторону молдаван и валахов. Со своей стороны Иоанн IV придавал особенное значение признанию его царского титула именно Польско-Литовским государством, но Польша в течение всего XVI века так и не согласилась на его требование.
Известно, что в переписке 1580 г. знаменитого фламандского картографа Г.Меркатора с английским географом Р.Гаклюйтом русский монарх назывался «le grand emperior de Moscovie».
Итак, титул «царь» воспринимался русскими правителями как равный императорскому. Правда, не все их зарубежные коллеги были с этим согласны — в то время в Европе была только одна империя — Священная Римская и император, значит, тоже должен был быть только один.
Ориентированный на Польшу Лжедмитрий I захотел именоваться императором. В письме польскому королю Сигизмунду III Лжедмитрий I, «по древнему обычаю у великих и могущественных королей и императоров», сообщал о своем воцарении. Он указывал, что получил благословение как наследник от «светлейшей родительницы нашей». Затем следовало необычное для предшествующей традиции объяснение нового монаршего титула: «мы венчаны и священным миром помазаны святейшим нашим патриархом не только в сан императора обширных наших владений, но и в сан короля всех царств татарских, которые с давних времен повинуются нашей монархии».
Изучив все формулы титулатуры Лжедмитрия I в иностранной корреспонденции (послания к Папе, польскому королю и вельможам), Н.Н. Бантыш-Каменский указывал, что с осени 1605 г. в них присутствует однообразная символика названий: «Мы, Пресветлейший и Непобедимейший монарх, Димитрий Иванович, Божиею милостию цесарь и Великий Князь всея России, и всех татарских государств, и прочих многих земель, к монархии Московской принадлежащих государь и король». Все перечисленные титулы претендовали на признание власти Лжедмитрия I наивысшей и наимогущественной среди земных монархов и указывали на ее Божественный аналог — Царя царей.
Ясно, что указанные символы-названия сразу породили резко отрицательную реакцию при западных дворах, среди за граничных политических деятелей и дипломатов. Негативно оценивались они и современниками в России. Конрад Буссов отмечал реакцию иностранцев в Москве: «тщеславие ежедневно возрастало… у него… оно проявлялось не только в том, что во всякой роскоши и пышности они превзошли всех других бывших царей, но он приказал даже именовать себя «царем всех царей». Интересно, что этот титул Самозванец первоначально распространял только для внутреннего употребления (то есть при дворе). Станислав Борша, говоря об убийстве Лжедмитрия I, резюмировал: «Видно так угодно было Богу, не хотевшему долее терпеть гордости и надменности этого Димитрия, который не признавал себе равным ни одного государя в мире и почти равнял себя Богу».
Поляки, естественно, императорский титул Лжедмитрия отвергли. Подробнее про историю притязания Лжедмитрия I на императорский титул можете прочитать у нас на сайте в отрывке из книги Василия Ульяновского «Смутное время».
Как известно, полный царский титул («Большой титул») включал в себя перечень земель, подвластных царю. В 1645 году, то есть во время кончины первого государя из династии Романовых царя Михаила Федоровича и прихода к власти его сына царя Алексея Михайловича, «Большой титул» звучал следующим образом: «Божиею милостию, мы, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея России самодержец, Владимирский, Московский и Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский и великий князь Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода Низовския земли, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея северныя страны повелитель и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинския земли, Черкаских и Горских Князей и иных многих государств государь и обладатель».
Упоминание неподчинённого на тот момент Кавказа и Закавказья в титуле царя может вызвать удивление. В данном случае желаемое выдавалось за действительное.
Этот вопрос был изучен Г.К. Котошихиным в сочинении «О России в царствование Алексея Михайловича». Включение неподвластных территорий в царский титул означало незаконные претензии на чужие прерогативы. Подобные действия могли грозить дипломатическими осложнениями. В силу этого царский двор был вынужден идти на хитрости. В грамотах, адресованных христианским государям, большой царский титул воспроизводился полностью с перечислением восточных земель, в грамотах в «бусурманские государства» и, в первую очередь, к персидскому шаху «восточные» титлы не указывались. В противном случае «как бы он писался теми титлами всеми …и на него б за то все бусурманские государства подняли войну».
Котошихин указывает на то, что к турецкому султану и к персидскому шаху русский царь писался «болшою титлою не всею, толко по «повелителя». То есть конечной фразой в титуле оставалась «и всея северныя страны повелитель», фраза же «Иверския земли Карталинских и Грузинских царей, Кабардинския земли Черкасских и Горских князей, и иных многих государств государь и обладатель» снималась. Если задаться вопросом, о причинах последовательности перечисления территорий в царском титуле XVII века, то можно предположить, что не только значимость и статус земель или их последовательность вхождения в состав государства предопределяли ее, но и практические соображения: в конец стоит поставить то, что наиболее спорно, что при необходимости всегда можно убрать.
Учитывая этот факт, можно говорить о том, что большой титул в XVII в. — не столько отражение в сознании права на территории или выражение представлений о территориальной целостности государства, сколько средство дипломатической игры в ситуации при которой определенная разрозненность Запада и Востока, существование двух миров, недостаточно хорошо осведомленных друг о друге из-за относительно слабого интереса друг к другу и неразвитости дипломатических и торговых связей, давали России шанс поднимать престиж власти своих царей за счет одной части Евразии в отношениях с другой.
Как уже отмечалось выше, не все в Европе признавали равенство императорского титула царскому, и такого равенства не было в отношениях между Русью и Священной Римской империей. В «Записи, учиненной в Москве между Российским и Цесарским дворами» цесарские чрезвычайные посланники явственно указывали на то, что существующая в XVII в. традиция закрепляет более высокий статус императора по отношению к другим государям и выражается в том, что не только к русскому царю, но и к другим европейским королям от императора всегда пишется титул «пресветлейшество».
В сознании российских дипломатов и российского двора Алексея Михайловича задача добиться для своего государя признания Империей его титула «величество» означала возможность поставить русского царя вровень с императором. Фактически в международной практике того периода термин «царь» = «король» = «пресветлейшество»; термин же «император» = «величество».
Задача была решена только после резкого усиления России на международной арене после победы над Швецией в Северной войне. Впрочем, стоит отметить, что Петра I именовали императором и до 1721 года. Во время пребывания в Англии в 1698 г. имперский резидент Гофман сообщал, что русского монарха все «называют здесь императором России», а после посещения царём парламента кто-то пустил шутку, что видел «короля на троне и императора на крыше» — Пётр через окно наблюдал, как английский король утверждал билль о поземельном налоге. Императором именовали Петра I и выходцы из Западной Европы, служившие в России. Только так к нему, например, обращался в многочисленных письмах и проектах блистательный французский архитектор Ж.Б.А.Леблон.
18 октября 1721 года члены Синода «имели секретное рассуждение». Рассмотрев «дела», «труды» и «руковождения» его царского величества в связи с «вечным миром», заключённым со Швецией после Северной войны, они решили, что следует «изобрести приличное» для монарха «от общего для всех подданных лица». Этим «приличным» стало решение «молить царя» «прияти титул Отца Отечества, Петра Великого и Императора Всероссийского».
Понимая, что речь идёт о деле государственном, члены Синода «рассудили» сообщить о нём «секретно» светской власти — Сенату. 19 октября это было сделано через вице-президента Синода Феофана Прокоповича. 20, 21 и утром 22 октября прошли совместные заседания Сената и Синода в аудиенц-камере, то есть в парадном тронном зале Петербурга, находившимся в здании «мазанковых коллегий» на Троицкой площади. 22 октября 1721 года (по новому стилю — 2 ноября) в Петербурге в Троицком соборе царю Петру I был поднесён титул «император». Принято считать, что именно в этот день Российское царство, Московия, официально превратились в Российскую империю и начался отсчёт нового, имперского периода в истории страны.
Известно, что перед этим актом состоялись переговоры царя с некоторыми сенаторами и архиепископами Новгородским и Псковским, Феодосием Яновским и Феофаном Прокоповичем. Переговоры с монархом оказались необходимы, так как царь «долго отрекался» принять титул и приводил к тому многие «резоны». Однако «важные представления» сенаторов и архиереев взяли верх и Пётр «склонился на то».
Возможно, такое поведение царя было не более чем данью традиции и некоей театральной скромностью — не сразу принимать предлагаемое. А, возможно, для возражений Петра были более веские мотивы. Ведь введение различий между титулом «император» и «царь» означало, что Россия признаёт, что императорский титул выше царского — вопреки представлениям, которые бытовали на Руси со времён Ивана Грозного. Вполне вероятно, что это было не совсем по душе Петру I.
Надо отметить, что Феофан Прокопович в «Слове на похвалу… памяти Петра Великого», отмечал, что и до принятия в 1721 г. звания «великий император» титул этот «и прежде был и от всех нарицался».
источник http://statehistory.ru
Комментарии3
