Сталинград: «Если ничего не изменится, мы умрем от голода»
В начале 1943 года многие немецкие солдаты, окруженные в Сталинграде, пытались передать еще один, последний привет на родину. Все письма должны были проходить через отдел проверки полевой почты, где их анализировали.
Вместе с голодом пришла и безнадежность. Рождественские праздники 1942 года для многих окруженных в Сталинграде солдат стали поводом для появления обманчивой надежды на отдых, на мир и на предчувствие счастья. После этого начался апокалипсис.
Количество погибших от голода стремительно увеличивалось, тогда как объемы поставок по воздуху сокращались. И не только потому, что погода часто мешала взлету самолетов.
Русские до такой степени смогли укрепить свою противовоздушную оборону на земле и в воздухе, что многие транспортные самолеты были сбиты на подлете к Сталинграду. Другие рухнули на землю, когда заполненные до отказа ранеными и другими счастливчиками с приказом о переводе в другое место они попадали под шквальный зенитный обстрел. Кроме того, советские войска совершали нападения на расположенные поблизости авиационные базы, из-за чего маршруты авиации увеличивались на сотни километров.
Многие солдаты Вермахта в то Рождество в последний раз получили письма с родины. После этого мешки с почтой еще какое-то время перевозились в том и в другом направлении, а в последний раз это, вероятно, было сделано 18 января.
Письма посылались по официальному пути, но их также брали с собой покидавшие котел военнослужащие. Но последние письменные свидетельства из Сталинграда представляют собой случайный набор, гнетущую смесь из завещаний, протеста и безумных надежд.
В военном отделе Федерального архива во Фрайбурге сохранилось много материалов, собранных цензурой. Речь идет о сообщениях отделов проверки полевой почты, на основании которых можно составить представление о настроении, царившем среди находившихся в окружении военнослужащих.
Но даже последние отправленные и каким-то образом доставленные в Германию письма были в конечном итоге сожжены по приказу Геббельса, несмотря на противоположную рекомендацию самих цензоров. Слишком безнадежным и неприкрашенным было их содержание, и национал-социалистическая пропаганда не могла пойти на риск еще большей дестабилизации из-за Сталинграда и без того очень тревожной обстановки на домашнем фронте.
В этом смысле цензоры делали все возможное для того, чтобы представить как можно более устойчивым настроение находившихся в окружении солдат: «Мы все твердо верим в то, что фюрер нас не оставит, и он, конечно, как всегда знает, что надо делать», — говорится в письме обер-ефрейтора от 2 января 1943 года.
«Еще четыре недели нам надо любой ценой удержать наши позиции (мое предположение), и, если мы сможем это сделать, наше сегодняшнее столь тяжелое положение превратиться в великую победу», — написал в своем письме один из фельдфебелей Вермахта в первый день нового года.
© Фото предоставлено музеем-заповедником "Сталинградская битва"
«Сто человек – только кожа и кости»
Все эти фразы свидетельствуют об уверенности их авторов, однако они почти ничего не говорят об общем настроении. Хотя солдаты получили ясный приказ относительно того, что можно писать, а что нет, в их посланиях встречаются разные пассажи.
«Мои дорогие родители, если можно, пришлите мне какие-нибудь продукты питания. Мне крайне неприятно об этом писать, но очень хочется есть».
«Из 380 человек, гордо прибывших на фронт, осталось еще примерно 100 человек – только кожа и кости. Мы, еще живые, почти не можем передвигаться из-за голода и слабости».
«Если ничего не изменится, то все мы умрем от голода. Мы уже в таком состоянии, что они могут делать с нами все, что хотят».
«Настроение у нас на нуле».
Многие письма были явно прощальными, и поэтому цензоры рекомендовали более «мягко» осуществлять контроль за предательским содержанием:
«Я приветствую вас, мои дорогие, и прощаюсь с вами; когда вы получите эту открытку, моя судьба в городе Ст. будет уже решена».
«Когда эти строки дойдут до дома, вашего сына уже не будет, то есть не будет на этом свете».
«Спокойно и гордо буду я сражаться и умру за тебя, за мальчика и за нашу родину».
Некоторые из этих прощальных посланий по меркам режима граничили с пораженчеством:
«Я должен предельно честно тебе сказать, что я предпочел бы сейчас быстрый и скорый конец, чем медленное и неизбежное угасание».
«Может быть, это мое последнее письмо. Мы находимся в окружении уже 54 дня, и скоро мы подвергнемся нападению, защититься от которого мы уже вряд ли сможем».
На самом деле многие солдаты совершали самоубийство или сами искали смерти и выходили из укрытий перед русскими позициями.
Фото: Гора копыт лошадей, съеденных окруженными в Сталинграде немцами
«Войска защищаются до последнего»
Прежде всего офицеры пытались обойти официальную почту и передавали свои послания летному персоналу или тем товарищам, которым посчастливилось получить приказ покинуть оказавшуюся в котле группировку. Возможно, именно в одном из таких писем было написано следующее:
«Положение становится все более мрачным… Постепенно кончаются запасы, оставленные на самый черный день… С боеприпасами такая же ситуация, и русские поэтому ведут себя нагло… Их пропаганда с помощью листовок в подобных условиях не является совсем безопасной, хотя наши ребята еще держатся.»
«Не следует забывать, что наша тонкая фронтовая линия удерживается лишь небольшим количеством бойцов, а остальные преимущественно малоценные тыловики… Ясно одно — дальше так продолжаться не может… Я в целом не понимаю, почему все так произошло… Почему кадровики все еще не перешли к тотальной войне… Сталинград на самом деле полностью разрушен, и что нам тут делать?»
В январе некоторые здоровые солдаты из всех дивизий — не старшие штабные офицеры и специалисты — получили приказ покинуть окруженную группировку, и были вывезены оттуда на самолетах.
На самом деле они должны были стать основой новой 6-й армии, с помощью которой Гитлер хотел забыть о гибели старой. Новая 6-я армия должна была состоять из 20 дивизий. А еще существовавшей, но погибающей армии диктатор приказал: «Капитуляция исключена. Войскам защищаться до последнего».
