Краткий курс молодого бойца

День первый.
В военкомате призывников строго проинструктировали, затем выдали 'Военные билеты', но долго их рассматривать не дали, а показав где расписаться, тут же забрали обратно. Прапорщик пересчитал будущих воинов по головам, объявил, что их отправляют охранять мордовские лагеря, после чего погрузил команду в машину, а чтобы она тронулась с места, с каждого призывника взяли всего-то по паре червонцев --- стоимость бутылки самогона или трёх буханок хлеба.
На сборном пункте народ смотрелся хмуро. Некоторые сидели здесь уже по нескольку дней в ожидании 'покупателей', и пить им стало надоедать, а больше тут делать было нечего. Поэтому, чтобы водка случайно не закончилась, скинулись и снарядили в город Шустрика, которого Родина уже пару раз пыталась призвать на службу, но он убегал прямо отсюда и знал здесь все ходы-выходы. Больше Шустрика никто не видел. Видимо, ему опять расхотелось служить.

День второй.
Капитан был росл, плечист и немногословен. Он прошёл вдоль строя хмурых не очень выспавшихся лиц и объявил, что завтра они под его командой отбывают в славный южный город, где им предстоит служить в полку оперативного назначения, поэтому с выпивкой было приказано завязать на том основании, что капитану это не нравится. Народ воодушевился: наконец-то запахло армией. Для закрепления армейского настроения капитан назначил старшего и выгнал всех на плац заниматься строевой ходьбой. Один не смог, и его тут же отправили в вытрезвитель, а остальные с трудом, но держались. Старшим в группе по решению капитана стал нагловатый и рыжий Чубайс. Куда ж теперь в России без Чубайса.

День третий.
Утром привели попа. Призывников построили в каре, обойдя которое священник обрызгал всех водой из эмалированного ведра, куда он макал большую похожую на побелочную кисть. Потом ему поставили в центре каре стол, к которому подходили те, кто хотел получить иконку на верёвочке. Для этого попу надо было подобострастно лобзать руку, чего хотели не все, поэтому часть народа осталась без божьего надзора.
Самым набожным оказался Мишенька. Так назвала его мать, когда их грузили в машину, и это показалось парням, начинавшим ощущать себя мужиками, таким оскорбительным, что уменьшительное имя тут же превратилось в прозвище. Да и кроткий взгляд больших Мишенькиных глаз к этому прозвищу подходил хорошо.

День четвёртый.
Когда призывники прибыли на вокзальный перрон, там их уже дожидался тот, кого накануне отправили в вытрезвитель. Был он милицией помят, побит и жалок. Его тут же окрестили Аликом, придав ласковости грубому слову 'алкаш'. Однако народ сильно промахнулся, потому что 'тихо пьющим' оказался белесый деревенский парнишка, который сразу же забрался на багажную полку и затаился там, тихо потягивая из спрятанной на груди фляжки и спускаясь вниз лишь для того, чтобы закусить сухим пайком, который они делили на двоих с Китайцем. Его так и звали --- Тихий.
По случаю начала курортного сезона вагон пассажирского поезда был заполнен лишь наполовину, но призывники плотно расположились в двух отсеках плацкартного пульмана. Перед этим капитан вытряхнул из их сидоров в свой 'бэк' припрятанные бутылки и раздал сухой паёк, который не без напряжения призывники, учась армейскому коллективизму, поделили сами.
Немногочисленные пассажиры охотно делились с будущими защитниками Отечества своими запасами продуктов и жизненного опыта. Мужчины сразу же начинали вспоминать свою армейскую юность. У большинства из них два года службы были единственным значимым событием в серых буднях бытия... 'Гражданку' вспоминают два года, а службу --- всю оставшуюся жизнь.

День пятый.
Пересекая территорию иностранной Украины, капитан не выдержал напряжения, которое возникло из-за обилия водки в его 'бэке', куда капитан частенько заглядывал, отчего он стал хмур и зол, а призывникам ставил задачу: служить так, чтобы врагам было тошно. Призывников враги пока не очень-то беспокоили, а больше интересовал вопрос: будут ли они в армии стрелять?
Капитан вдруг сразу протрезвел, посмотрел в лица ребят неожиданно твёрдым взглядом и сказал: 'Тому, кто вернётся домой, оружие осточертеет'. После чего рухнул на полку.
Народ его не понял, но вникать не стал, а допил то, что не смог осилить капитан. Не пил только Китаец, который всю дорогу беседовал с симпатичной молодой мамой, которая из промозглого сырого Питера спешила с сынишкой к тёплому морю. Китайцем парня прозвали за то, что из-за близорукости он сильно оттягивал уголки глаз к вискам, чтобы что-то хорошенько рассмотреть. Однако близорукость не помешала ему увидеть крепенькую фигурку собеседницы.

День шестой.
Полк не был готов к приёму молодого пополнения и вспомнил о нём только тогда, когда неровный строй призывников нарисовался в воротах части. Машин для отправки в учебную часть под рукой не оказалось, и капитан, который по должности был командиром разведроты, отвёл призывников в расположение своего подразделения.
Казарма окружила ребят тяжёлыми стенами, запахами краски, хлорки, табака и пота. Непривычность обстановки давила, и народ, озираясь, потрясывался, но вскоре успокоился, так как разведчики, обрадовавшись новым лицам, потащили им свои игрушки: каски, пулемётные ленты, штык-ножи, бронежилеты...
Бронежилет тут же начал проходить полевые испытания. Его надели на призывника и со всех сил ударили тяжёлым 'берцем' в живот. Призывник отлетел в другой конец казармы, но судя по тому, что вставал он, улыбаясь, удар не почувствовался.
Между делом разведчики осмотрели вещмешки прибывших и всё, что посчитали им в дальнейшей жизни не нужным, тут же перекочевало в тумбочки разведроты. Несмотря на это, многим сразу же захотелось стать разведчиками.

День седьмой.
Утром разведчики под матюги дежурного по роте сержанта напялили бронежилеты и, бухая тяжеленными 'берцами', убежали на зарядку. Будущую надежду армии выгнали туда же. Правда налегке. Через полчаса напряжённых тренировок молодому пополнению идти в разведчики расхотелось.
Завтрак был по-армейски прост: каша, хлеб, чай.
После завтрака машины так и не появились, поэтому призывники марш-броском двинули до вокзала, оттуда электричкой добрались до остановки, где их (наконец-то!) нашли полковые машины, по горной дороге доставившие народ в учебную часть.
Учебный центр --- это арочная казарма, штаб и стеклянная, как аквариум, столовая. Никаких тренажёров, полос препятствий и прочих красивых вещей, которые так любят демонстрировать по телевизору, здесь отродясь не было. Однако располагался УЦ на берегу бурной речки между гор, покрытых красивым кудрявым лесом, что и было полигоном для отработки тактических задач. Только теперь поняли призывники, что скрывал от них военкомат, и где им предстоит потом служить.
По прибытии на военную службу призывник обязан сделать три вещи: сдать всё, что взял в дорогу, помыться в бане и получить то, что даёт Родина. Родина одела на него 'камуфляж' с кирзовыми сапогами и опоясала кожаной портупеей, выдала матрац с одеялом, две простыни, наволочку с тощей подушкой и одно полотенце размером в три носовых платка.

День восьмой.
Целый день призывники обшивались подворотничками, шевронами и нашивками. Потом строились и пересчитывались, сбегались на зов сержанта-'рашпиля' и разбегались при его грозном рыке, учились заправлять койки и мотать портянки. Потом ходили походной колонной вокруг казармы и усталые попадали спать.
Среди ночи из канцелярии роты послышалась песня 'Солдат' в исполнении 'Любе'. Громкость песни всё нарастала и нарастала, пока ни достигла апогея. Тогда дверь канцелярии с треском отлетела, из канцелярии с трудом вышел командир учебного взвода и посетовал, что Родину со всех сторон окружают враги, поэтому он объявляет 'Боевую тревогу'. Все посыпались с коек, но он дал отбой. Потом снова объявил тревогу...
Визжал лейтенант, лаяли сержанты, орало 'Любе', грызли комары... Полуголые призывники стояли в строю, не смея шелохнуться, и думали: 'Сбылась мечта идиотов, вот мы и в армии...'
Отцы-командиры выдохлись только к утру. Тогда же выяснилось, что трое призывников из армии сбежали.

День девятый.
Объявился командир учебного батальона и приказал срочно готовить призывников к стрельбам, так как скоро присяга, а до неё надо провести две боевые стрельбы. Для обучения автоматному делу выдали один на всех АК-74М, и сержанты стали учить парней строевым приёмам с оружием. Автомат был тяжёл и непривычен, как бревно, а съеденные на завтрак тушёная капуста с тёртой свеклой в организме давно не ощущались. Поэтому народ был рассеян и думал об обеде, но обед надежд не оправдал, так как состоял из каши и традиционного компота.
После обеда выдали на каждый взвод по нескольку автоматов, и все их по очереди разбирали и собирали до ужина. Ужин был обычный: только суп, но сегодня к нему почему-то добавили два яйца.
После ужина каждый курсант получил автомат и гордо его чистил.
Ночью опять заорало 'Любе'...

День десятый.
Целый день курсанты работали. Одни что-то грузили, другие, наоборот, разгружали. Остальные несли дневально-столовую службу. Ночью же прыгали с коек и запрыгивали обратно. Эта 'игра' в армии называется 'Подрыв'. Одеться в ней надо за 45 секунд, а раздеться --- и того меньше. Как объяснил сержант, подлётное время ракет с территории вероятного противника до наших городов и деревень всего три минуты, а боезапаса у часового на посту хватает только на три секунды боя. Поэтому от того, как оденется боец, зависит существование страны.
Курсанты верили...

День одиннадцатый.
В учебную часть привезли призывников из южных городов страны, среди которых было много наркоманов. Их сразу можно отличить по серым морщинистым лицам и испуганным, всегда что-то ищущим, глазам.
К вечеру привезли беглеца. Он местный, поэтому, не мудрствуя лукаво, подался домой, где его и взяли. До самого отбоя курсантам 'учебки' наглядно объясняли, что убегать из армии не только вредно для здоровья, но и уголовно наказуемо. Однако ночью со службы сбежал ещё один. Привезли его утром патрульные милиционеры, которые подобрали курсанта на дороге. Поскольку на нём мешком сидел необношенный 'камуфляж', его и доставили по месту службы.

День двенадцатый.
Целый день были тактические занятия. Призывникам выдали автоматы, лопаты, каски, подсумки с пустыми магазинами, и с таким снаряжением они бегали по полю под крики сержантов: 'Вспышка справа! Вспышка слева! Воздух!' По этим командам надо упасть и накрыть собой автомат, чтобы он не расплавился от воздействия ядерного взрыва. Такой тут юмор...
Потом рыли окопы для стрельбы лёжа и, копая, загорали. Когда же пошли в расположение, то завернули на речку, где успели искупаться, пока сержанты 'делали Чечню' и фотографировались на её фоне.
После обеда опять выгнали в поле, но уже без лопат, где до самого ужина курсанты отрабатывали подготовку к стрельбе: как подходить к огневому рубежу, как с автоматом ложиться, да как вставать...
После ужина поменяли портянки и выдали по пачке сигарет на двоих. Сигаретами в армии называется 'Прима', набитая плесневелым табачным мусором, где в каждой пачке не хватает по нескольку штук сигарет.
День прошёл, и чёрт с ним...

День тринадцатый.
Привезли призывников из средней полосы России. Они тут же устроили драку. Что не поделили, никто не смог объяснить, но сержанты всех быстро помирили, гоняя до глубокой ночи вокруг казармы под комариный гул. Гоняли всех, независимо от участия в драке или игнорирования её.
С призывниками приехали на стажировку курсанты высших военных училищ. Видя, в какой переплёт попали, они упросили командира роты поселить их отдельно. Тут же перетащили свои койки в канцелярию роты и выглядывали оттуда редко, ощущая себя на захваченной противником территории, хотя считались заместителями командиров взводов.

День четырнадцатый.
Привезли сержантов, таких же солдат-срочников, но старше курсантов на целых шесть месяцев службы. Роту переделили и сержантов поставили командирами отделений, а курсантов училищ --- 'замками', и под таким руководством стали учить присягу наизусть, но давалась она не всем. Поэтому то и дело слышался в казарме педагогический мат.
Поскольку теперь рота была сформирована полностью, то выдали ножные полотенца. Они были длинные и хрустяще-белые с чёрной буквой 'Н' на середине. Полотенца было приказано заправить в ногах койки и никогда их оттуда не вытаскивать, поскольку они предназначены для проверяющих. Вытирать ноги курсанты продолжали своими же лицевыми полотенцами. Здесь главное не перепутать каким концом что вытирать...
Проверяющие посещали УЦ часто, но полотенцами с буквой 'Н' они почему-то так и не воспользовались.

День пятнадцатый.
Курсанты учебного центра полка оперативного назначения Внутренних войск РФ сегодня работали на полковом хоздворе. Кто-то со свиньями управлялся, кто-то навоз вывозил, а Нарику с напарником досталось пасти коров. Целый день бродили коровы и солдаты по окрестным лесам, то спускаясь к водопою, то отлёживаясь в теньке. Нарик имел возраст такой же как и наркотический стаж, поэтому ни о чём другом, кроме наркотиков, разговаривать не мог, докучая напарнику рассказами о видах наркотиков, способам их изготовления и употребления. Он знал об этом так много, что вполне мог бы написать научный трактат, хотя мечтал с 'наркотой' завязать и надеялся, что армия ему в этом поможет.

День шестнадцатый.
Из-за жары всем выдали фляжки, но пить из них не разрешается, для чего на каждом построении проверяют, чтобы в них булькала вода. Пить приказано только в казарме из бака с кипячёной водой, но когда его приносят из столовой, он ещё горячий, а когда остынет --- уже пустой. Поэтому вволю пьют курсанты только из речки, где три раза в день они моют ноги, купаются, стирают подворотнички, бреются, справляют малую нужду... Причём делают это в одном месте, так как сержанты зорко следили за тем, чтобы народ делал свои дела как можно кучнее.
Ноги призывной контингент старается мыть часто, чтобы не подхватить грибок, который бойца быстро обезножит, а солдата, как волка, только ноги и кормят. Пищу мало добыть, надо успеть с нею смыться.

День семнадцатый.
По случаю воскресенья командиры находятся дома, сержанты --- в 'самоходе', а курсанты высших военных училищ из своей канцелярии носа не высовывают, поэтому все тихо сидят и пишут письма домой, а кто-то дремлет втихаря, уперев лоб в стену. Просто поспать в честно заслуженный выходной курсантам почему-то нельзя. За этим строго следит дежурный по роте сержант.
Единственный, кто может позволить себе такую роскошь, это двухметровый детина с волжских берегов. Он безмятежно спит, а его кулак размером с трёхлитровый самовар мирно лежит на соседней койке. Это железобетонное творение природы с момента своего прибытия в 'учебку' стало грозой 'рашпилей' и головной болью командиров. Прозвище у детинушки, естественно, Добрыня.

День восемнадцатый.
На курсантов навесили лопаты, противогазы, подсумки с магазинами, штык-ножи и выгнали в поле. Для начала тренировались по выходу на огневой рубеж, а потом выдали патроны, и пошла пальба. При этом забыли показать, как теми патронами магазины снаряжать, поэтому каждый запихивал как смог. Стреляли целый день до ужина, так как всё делали по правилам и наставлениям, которые командиры тут же и читали, открывая для себя новые места.
Вечером в часть привезли ещё двоих беглецов. Взяли их на вокзале. Хотя они уже успели переодеться в 'гражданку', но не смогли исправить свой затравленный взгляд, по которому патруль их без труда опознал. Ребята были не только из одного города, но и жили в одном доме и знали друг друга ещё с детсадовских времён, поэтому всё время держались рядом. Начитанный Китаец дал им прозвища Чук и Гек. Правда значение прозвищ пришлось объяснять, но народ засомневался, что тот лысый дядька из телевизора ещё и детские книжки писал.



День девятнадцатый.
После завтрака опять были стрельбы. Теперь они были привычнее, шли спокойно, поэтому народ, воспользовавшись тем, что на боевых стрельбах проводить тренировки нельзя, всласть выспался под автоматный лай.
После обеда опять учили присягу наизусть, да тренировались выходить из строя и подходить к начальнику для её принятия, но автоматы не выдали, а приказали держать руки так будто в них автомат. Со стороны казалось, что вышедший из строя курсант несёт сержанту что-то очень хрупкое. Присягу орали торжественным голосом с выпученными глазами под смех сержантов.

День двадцатый.
Опять была тактическая тренировка. Наступали, для чего первый взвод проутюжил по- пластунски половину поля, а затем коротким, но решительным броском выбил второй взвод с его позиций. Однако всех 'перестрелял' засадный третий взвод. Обошлось без жертв. Только в азарте рукопашного боя Тракторист, привыкший на 'гражданке' ворочать тракторными рычагами, вывихнул Важняку руку.
Потом выяснилось, что пока ползали, потеряли рожок от автомата. Еле его нашли, прочёсывая местность несколько раз.

День двадцать первый.
Помощник командира по работе с личным составом, которого все по-старому называют 'замполит', отобрал шестьдесят человек и повёз их к морю. Поехали все с удовольствием, потому что как уроженцы средне-русской глубинки они моря никогда в жизни не видели. Возвратились только к ужину и долго делились впечатлениями с теми, кто в поездку не попал. Правда дождь эти впечатления сильно попортил, но он не помешал Трактористу сразу и бесповоротно 'заболеть' морем. Остановившимся взглядом дитя машинотракторного двора смотрел в морскую синь, в его ушах вдруг засвистел ветер далёких странствий, а над головой туго хлопнули паруса на круто заложенном галсе.

День двадцать второй.
Целый день работали на кирпичном заводе. Одни курсанты выгружали кирпич из едва погашенных печей, другие меняли их по мере перегрева тел. Работа адова, и выполнявшие её считали, что бригаде, посланной на покраску чего-то, повезло гораздо больше. А когда эта бригада, надышавшись ядовитой краски, во всю ширь души веселилась по дороге в часть, зависть стала ещё чернее.
Веселье кончилось, когда ночью отравленные организмы стали отторгать скудный солдатский ужин прямо на пол казармы.

День двадцать третий.
Целый день курсанты готовили себя к присяге. Стирали в речке форму, подшивали её новыми подворотничками, драили сапоги до зеркального блеска. Тела хорошенько отмыли в бане, а чтобы праздник был незабываемее, вне срока поменяли нательное бельё и портянки. По случаю приближающихся торжеств даже сержанты старались лишний раз ртов не открывать, чтобы не осквернять матюгами праздничной атмосферы. Тем более, что в учебном классе расквартировались родители, прибывшие на присягу своих доживших до армии чад.

День двадцать четвёртый.
Принимать присягу курсантов привезли в городской парк райцентра, где стоял памятник, горел вечный огонь, а прямо на земле стоял танк. Танк поражал своей внушительной мощью и вызывал удивление: почему, имея такую технику, СССР всё-таки проиграл Вторую мировую войну? Возле памятника воинам той войны присягу и принимали. Дело это довольно скучное и чисто формальное, так как согласно российскому законодательству военнослужащим российский гражданин становится сразу же с момента внесения его в списки части со всеми вытекающими отсюда последствиями, а отнюдь не с присяги.
Народа на это дело поглазеть собралось довольно много. Нашёлся даже небольшой оркестр, который тут же дал концерт, и воины бросились танцевать, но автоматы мешали, а передавать их друг другу было запрещено. Поэтому солдаты просто слушали песни, а Важняк ещё и интервью успел дать местному телеканалу. Он считался в роте самым умным с хорошо подвешенным языком, поэтому командир и бросил его под репортёра. Важняк своё прозвище оправдал, хотя она --- всего лишь производная из его фамилии.
По случаю присяги в части выдали мороженое и устроили концерт местной церковно-приходской эстрадной группы, которая в современной аранжировке славила Господа. Ведь в армии приказано всех обратить в православие, но народ больше склонялся к атеизму, поэтому тихо спал, укрывшись от сержантских глаз за спиной товарища.
После божественных литургий и православной агитации устроили солдаты свой концерт, где отличился Гитарист. Он не только душевно пел тюремно-военный шансон, но и владел гитарой так, что она в его руках и пела, и рыдала, и смеялась, и стонала... Ребята слушали, раскрыв рты. Не часто приходилось им видеть работу Мастера.
После ужина, когда родители уже разъехались, смотрели фильм 'ДМБ'. Смеялись от души. Ведь ДМБ --- это далёкий свет в конце их армейского туннеля.

День двадцать пятый.
На тактической тренировке играли в лесную войну. Один взвод сидел в схроне, а два других его искали. С непривычки так рассеялись по лесу, что еле собрались вместе, а когда прочёсывали местность, то проскочили мимо 'противника' и долго потом не могли разобраться где 'свои', а где 'чужие'.
Вечером привезли новых призывников из нефтяных республик. Народа в этой партии было много, но все мелкого роста. Их тут же 'почистили', прижав в сортире. Прятать они ещё не научились, поэтому их деньги нашли себе других хозяев. Одежду с них сержанты сняли уже в бане. Это их бизнес.

День двадцать шестой.
Сегодня на работы никуда не повезли, , а только косили траву на стрельбище, потому что в течение дня разбирали людей по подразделениям. Первыми приехали разведчики и набрали много разного народа, но Добрыня шёл у них вне всякого конкурса. Тракториста отправили учиться на водителя БТРа, Тихий попал в автороту, Китаец и Арина стали артиллеристами, а остальных разобрали стрелковые батальоны. Сержанты объявили, что теперь-то бойцы узнают, что такое армия. Никто не удивился. Все и так уже это знали.

День двадцать седьмой.
По прибытии в полк молодое пополнение приступило к изучению Устава гарнизонной и караульной службы. Первыми статьи устава выучили наизусть Китаец, Мишенька и Гитарист, за что тут же были определены в состав караулов, где пахали за все бодрствующие смены: драили караулку сверху до низу, мыли посуду с бачками, охраняли оружейную пирамиду и вход в караульное помещение, а остальное время стояли на постах. Когда они спят, не знал никто, да и не ломал об этом голову. 'Если ты без сна опух, значит ты армейский 'дух'. Так положено, словом.

День двадцать восьмой.
Полк постоянной боевой готовности был брошен на уборку яблок. Неизбалованные витаминами солдаты набросились на фрукты так, будто на сады упал десант вероятного противника. Успокоились только к вечеру, когда поняли, что гонять на такие работы будут теперь часто. Ещё ни один урожай в стране без солдат не убирался.

День двадцать девятый.
Всё молодое пополнение стрелковых батальонов чистило огромную яму полкового сортира. Ассенизаторские машины городской спецавтобазы сделали бы это лучше, но для армии нормальные решения --- большая роскошь. Солдат облачили в общевойсковой защитный комплект, который 'защитным' только называется, выдали противогазы, срок годности фильтрующих коробок которых истёк в год рождения парней, и погрузили в зловонную жижу....
Помимо дерьма из ямы извлекли целую кучу автоматных патронов. Это был результат традиционного способа уничтожения ворованных боеприпасов при угрозе их обнаружения.
Патроны очистили и отправили на склад боепитания, а солдат, даже не помыв, --- в столовую на обед.

День тридцатый.
Полк отправили на уборку свеклы, но часть людей прапорщик забрал на ремонт штаба, но тут же продал их в рабство строительной фирме. Целый день солдаты разгружали и штабеливали пиломатериалы, за что хозяин фирмы накупил им булок и лимонада. Расположившись под навесом на теплых досках, бойцы славно от казармы отдохнули.

День тридцать первый.
Молодое пополнение заступило в наряд по столовой, которая представляет собой варочные залы с липкими от жира полами, разделочные цеха с устойчивой вонью хлорки и сырых продуктов и посудомойки с горой пластиковой посуды, отмываемой минимальным количеством воды и горчицы. Единственная отрада --- есть можно до отвала, что солдаты и делали, как только ослабевал контроль дежурного по столовой.

День тридцать второй.
Целый день были полковые стрельбы, для чего всех отвезли на стрельбище, где к удовольствию молодого пополнения встретили сержантов-'рашпилей' из учебного центра. Тем из них, кто не успел рассеяться на местности, хорошенько намяли бока, а самому ретивому настучали по голове прикладом.
Стреляли так же, как и в 'учебке': те же девять патронов, те же две мишени и ни одного попадания. Всем выставили 'двойки'. Солдаты 'расстроились' до нельзя.

День тридцать третий.
Молодое пополнение, ещё не освоившее статьи караульного устава, изучало его теперь в положении 'упор лёжа' с бронежилетами на спине, так как в обычном положении учение шло туго. Глубокой ночью устав наизусть знали практически все. Это позволило пополнить состав караула новыми лицами. Самых же тупых и к караульной службе непригодных отправили... охранять санаторий высшего комсостава на морском побережье! Ради такой службы можно быть вообще дебилом, а не только тупым!

День тридцать четвёртый.
Ночью неизвестное лицо разоружило часового по охране штаба дивизии и скрылось в неизвестном направлении. Полк был поднят по тревоге, получил автоматы, боевые патроны, бронежилеты, каски и был брошен на прочёсывание окрестных лесов с целью поимки и обезвреживания вооружённого преступника. При этом средств связи не было ни у кого.

День тридцать пятый.
Злой от недосыпа, усталости и голода полк вторые сутки ставил на уши всех, подвернувшихся под руку, разыскивая вооружённого преступника, но на его счастье не нашёл, так как жил бы бандит ровно три секунды. Именно на столько времени боя хватило бы ему боезапаса. Столько злости накопилось в солдатских душах, что этого не смог бы пережить никто.

День тридцать шестой.
Вооружённый преступник, пытаясь уйти из города, угнал машину, но поскольку водил её плохо, да ещё торопился, то быстро влетел в аварию. Разбитую машину вернули хозяину, беглеца --- в тюремную больницу, полк --- в казармы.
А к Алику приехали родители и привезли 'берцы' с особой подошвой, потому что у него было плоскостопие, и 'кирзачи' быстро разбили ему ноги в кровавую кашу, хотя он старательно от всех строёв уклонялся, приводя в порядок убитый 'чайниками' ротный 'комп'.

День тридцать седьмой.
В полку объявилась дизентерия. Теперь одна половина полка спит днём в койках, играет на 'вшивых бегах' и глотает таблетки, а другая, не сменяясь, несёт караульную службу, дневалит, ездит на уборочно-разгрузочные работы. Потом эти половины меняются местами.

День тридцать восьмой.
Рано утром полк подняли по тревоге, построили на плацу с оружием и объявили, что надо быть готовым к отправке в какую-то ещё невоюющую, но тоже кавказскую республику для охраны там конституционного порядка. Народ этому сообщению страшно обрадовался, так как, по его мнению, там должно быть много бесхозного добра.

День тридцать девятый.
Важняк, будучи часовым на посту за авторотовскими гаражами, где пролегала самоходная народная тропа, подрался с самоходчиком и не нашёл ничего лучше, как пальнуть по нему из автомата, но промахнулся. Доблестный 'ходок' тут же с испугу наложил в штаны. Часового, чуть не убившего человека, мандраж колотил целый день, а начальство орать замучилось, хотя что оно там орало, народ так и не понял.

День сороковой.
Разведчики зажали в сортире гранатомётчика Алика и сняли с него родительские 'берцы'. Артзенитный девизион прибыл в расположение разведроты для разбора инцендента. Драка получилась классическая, и победила артиллерия. Вечером к артиллеристам пришёл лейтенант из разведки и за сгущёнку выменял трофейные ПРы, которыми пытались отбиться разведчики от разъяренных 'богов войны'. Артиллерии сильно помогло то, что Добрыня был в городе на хозработах. Его присутствие в роте изменило бы расклад сил не в пользу пушкарей.

День сорок первый.
Ночью привезли призывников из учебного центра, построили их в спортзале и зачитали присягу, о чём они тут же расписались в специальной ведомости. После этого их быстро раскидали по батальонам. Необычность приведения солдат к присяге объяснялась дневным происшествием. Молодых везли в город КАМАЗом, за рулём которого сидел Тихий, водивший до этого только ЗИЛы на сельском току. Не удержав тяжёлую машину на горной дороге, Тихий перевернулся под обрыв. Водитель и старший машины успели выпрыгнуть, а сидевшие в крытом кузове солдаты нет. Мёртвых отвезли в морг, изувеченных --- в госпиталь, живых --- на присягу, а водителя --- в 'психушку', так как увидев что натворил, Тихий потерял рассудок. Служба для него кончилась, как и для тех, кто был искалечен перевернувшейся машиной.

День сорок второй.
Ночью пьяный контрактник избил солдата так, что у него лопнули барабанные перепонки. Утром пострадавшего и свидетелей было приказано доставить в прокуратуру, поэтому после завтрака всех раздели, чтобы одеть отбывающих приличнее, так как за полтора месяца интенсивной носки форма одежды у всех пообтрепалась, а поскольку штопали её сами, то и выглядела она соответственно.
К вечеру приехали родители избитого, взяли с контрактника денежную компенсацию и радостно уехали её пропивать, а солдата подлечили и поставили в строй. Слух вернулся к нему лишь частично, поэтому он тут же получил прозвище Глухарь.

День сорок третий.
Из-за страшной жары вши и приобретённые в санчасти, где не слишком заморачиваются со стиркой больничных пижам, паховые вши стали размножаться с космической скоростью, обгрызая и без того тощие солдатские тела. Начальство прониклось заботой и распорядилось провести дезинсекцию. В результате этого мероприятия матрасы стали мокрыми, бельё грязным, вонь удушливой. Когда вонь выветрится, вши вернутся обратно.

День сорок четвёртый.
Командир артдивизиона решил провести с личным составом занятие по устройству автомата Калашникова, но вскоре сам запутался в деталях и их взаимодействии, плюнул и приказал повторять 'Устав гарнизонной и караульной службы'. Учить же своих подчинённых артиллерийскому делу он и не пытался, так как сам пришёл служить в полк из конвойных войск.

День сорок пятый.
'В целях улучшения качества подготовки к несению службы личным составом срочной службы по призыву организовать в воинских частях 'Курсы молодого бойца' продолжительностью 45 суток' (Распоряжение начальника Генерального штаба Вооружённых сил СССР)
Давно уже нет ни той страны, ни того штаба, но название начального периода службы --- 'КМБ' --- прижилось, хотя длится он теперь намного меньше, и к этому дню все уже давно на службе, которая закончится у всех по-разному.

Эпилог.
Миномётчик Мишенька погиб на 224-й день своей службы в канун Нового года. Когда он выбрался из затопленного окопа, чтобы прочистить стоки и слить воду, с опушки леса возле селения Джаной-Ведено негромко хлопнул выстрел снайпера.
Разведчик Добрыня принял на себя осколки, которые предназначались всей разведгруппе, в 292-й день службы. Его долго мытарили по госпиталям и, наконец, отдали матери. Целой у него была только левая рука. Правой руки, ног, левой стороны лица вместе с глазом у него не было, а правый глаз различал лишь светотени. Жажда жизни поставила его на протезы, заставила жить заново. У него всё получилось. Он даже женился, родил дочку и... сломался. Страна не любит обрубков, они мешают ей идти в светлое завтра.
К 307-му дню службы у зенитчика Гитариста от водянки разложились пальцы на руках. Его отправили в полк, откуда и комиссовали. Руки зажили, но изуродованные пальцы гитарных струн больше не ощущали. Чем он занимается теперь --- неизвестно.
Стрелок Важняк, не выдержав издевательств вечно пьяного командира, застрелился в окопе под Киров-Юртом на 367-й день службы, который стал для него последним днём жизни.
Тракторист дожил до 445-го дня своей службы, когда по дороге в селение Маскеты, которое ещё Лев Толстой называл 'немирный аул Маскет', его БТР боевики расстреляли из гранатомёта. В таких случаях водитель гибнет всегда.
Глухарь сбежал из армии прямо в Чечне, его местные поймали и продали в полк за солярку, но он сбежал опять, и до сих пор числится 'без вести пропавшим'.
Пулемётчика Чука и Гека боевики забросали гранатами при нападении на заставу возле селения Сильментаузен в 480-й день их службы.
Чубайс прослужил уже 538 дней и был опытным бойцом, когда во время 'зачистки' села стал разгребать хлам в углу сарая. Оттуда на него глянули два ствола. Бронежилет выдержал удар свинцовых струй, но одна пуля прошла чуть выше. Пока боевиков выкуривали из сарая, да расстреливали во дворе, Чубайс умер, захлебнувшись своей кровью.
Китаец, Арина и Нарик через 636 дней военной службы вернулись домой. Китаец и Арина пытаются учиться и работать, но и то, и другое получается у них туго, а по ночам они летают над горами Чечни.
Гранатомётчика Алика командир вёз на 'дембель', но по дороге бросил в Шали, где он вместе с такими же бедолагами безуспешно пытался сесть на борт вертолёта или на броню в колоне. Три месяца мать, обеспокоенная долгим отсутствием сведений о сыне, обивала пороги военкоматов и бомбардировала запросами командира воинской части, пока ни позвонила в приёмную министра обороны. Целый вертолёт оборванных, голодных и больных солдат по приказу министра приземлился в Моздоке, откуда их быстро отправили по домам через 798 дней после того, как они их покинули. Теперь Алик работает охранником без допуска к оружию, так как 'чеченцам' его доверяют редко.
А Нарик так 'нариком' и остался. Однажды он проходил свидетелем по делу о наркоманах-убийцах и на суде узнал, что подсудимые часто караулили призывников возле забора сборного пункта. Один 'самоходчик' добровольно отдать деньги отказался. Они его просто убили. Это был Шустрик.