Чем спекулировал ГУМ.

Москвичи всегда назначали свидания у памятника Пушкину, фамильярно называя его «Пампушем». А испуганные провинциалы, потерявшие в магазинной толчее друг друга, встречались по приказу радио в центре ГУМа, у фонтана. Здесь они обнаруживали толпу озабоченных людей с приоткрытыми сумками в руках, негромко переговаривавшихся, заглядывая в эти сумки. Время от времени пары удалялись в сторону подвальных туалетов, расположенных со стороны улицы Никольской - тогда носившей странное имя «25 лет Октября». Там двое совершенно неприличным образом втискивались в кабинку - впрочем, цель их была вполне невинная с точки зрения половой морали: один продавал, а другой покупал то, что называлось "промтоварным дефицитом".

К этому времени, к 70-м годам прошлого века, в истории обозначенным как разгар брежневского застоя, слово фарцовка, возникшее в городском быту в поздние 1940-е и распространившееся в 1950-1960-е, почти вышло из употребления. Да и не только слово - сошло почти к нулю само явление в чистом виде, то есть покупка у иностранцев и продажа соотечественникам одежды и обуви, грампластинок, сигарет, алкоголя и других товаров широкого – точнее, узкого - потребления. Занятие это стало невыгодным в связи с падением даже официального, завышенного курса рубля, и опасным, поскольку КГБ в рамках борьбы с диссидентством стал жестче пресекать любые контакты советских людей с западными. А уж о высшей разновидности фарцовки - скупке и перепродаже валюты - и говорить нечего: после расстрела в начале 1960-х по принятому задним числом закону валютчиков Рокотова и Файбишенко в этом бизнесе остались считанные герои.

И на романтических руинах фарцовки выросла плебейская и едва ли не массовая спекуляция. Перепродавали добытую по знакомству с работниками советской торговли импортную конфекцию, в основном «народно демократического» производства. Продавали места в очередях за дефицитом отечественного изготовления, вроде холодильников «ЗИЛ» и телевизоров «Рубин». Продавали так называемые чеки - эквивалентные валюте купоны для приобретения западных товаров в магазинах "Березка". Сообщение о ком-то: «он живет на бесполосные чеки», означало, в сущности, что мечта среднего советского обывателя, для этого конкретного гражданина сбылась: не покидая родины, он попал в капитализм.

У гумовского фонтана спекуляция шла скромная, среднего уровня, в основном перепродавали то, что по каналам импорта приходило из-за рубежа для свободной продажи в обычных магазинах. Но между подсобками и общедоступными прилавками вставала могущественная личность продавца-товароведа или того больше, заведующего секцией - и заветный импорт уходил нужным людям или просто спекулянтам. Советские сатирики и юмористы клеймили эти нетипичные возмутительные явления, а жизнь у фонтана кипела...

Здесь были особые представления о моде и качестве, отражавшиеся в стихийно сложившихся ценах. Пределом мечтаний в категории женской обуви были австрийские сапоги - как правило, цвета «бренди», желательно с голенищем без молнии, гармошкой. Цена - от 150 до 200 рублей, две-три зарплаты служащей секретарем-машинисткой девушки, что никак не мешало ей охотиться за этим австрийским счастьем и рано или поздно являть осуществившуюся мечту завистливым взглядам подруг.

К сапогам в мечтах прилагалась дубленка - по восходящей монгольского, болгарского или югославского изготовления, соответственно 350, 500 и 700-800 рублей. Неожиданно могла всплыть настоящая канадская, но уж ей и цена была противоестественная - за тысячу. И нельзя было обойтись без лохматой, как у башибузука дикой дивизии, шапки - песцовой или из чернобурки. Купить ее можно было, если повезет и налетишь сразу, как «выкинут», здесь же, в отделе мехов на 2-м этаже в торце, рублей за двести пятьдесят. Барбара Брыльска, скромная учительница из «Иронии судьбы», щеголяла в такой шапке, приземляя лирический образ.

Летом начиналась сезонная охота на «махру», блузки и платья из махрового, как купальные полотенца, трикотажа, считавшегося у фонтана чрезвычайно модным. Блузки назывались «батниками», слово это (очевидно, от английского button) в фонтанном контексте означало просто рубашку мужского покроя, с передней застежкой-планкой. Без батника жить было невозможно, поскольку только с ярким батником хорошо выглядели джинсы-клеш, заветный Wrangler или еще более привлекательная Montana, на худой конец Super Rifle. Какой-нибудь небожитель спекуляции, большую часть жизни проводивший у дверей «Березки» на Сиреневом бульваре, вдруг возникал в толпе у фонтана, и ни у кого не было сомнений, что лежит в его «березовой» пластиковой сумке с патриотическим хохломским узором. Расценки все время росли: в начале 1970-х Rifle можно было купить за 50-70 рублей (половина зарплаты инженера), в середине десятилетия - за 150, а Montana - за все 200, в инфляционные 1980-е цена доходила до 300 и далее.

Вершиной модной экипировки был лайковый пиджак или - заоблачно! - такое же пальто. Ими магазины великой пролетарской державы снабжала Аргентина, но, естеcтвенно пролетарии экзотическую кожу не видели. Цены у фонтана – 500-1000. Прекрасное дополнение к джинсам и водолазке - тоненькому нейлоновому свитерочку кольрулян, скорее всего тбилисской подпольной фабрикации, несмотря на итальянский лейбл с грамматическими ошибками. Таков был общий облик прогрессивного комсомольского работника, будущего олигарха.

Впрочем, иногда в толчее вокруг фонтана появлялись солидные товарищи - мелкие цеховики, как раз изготовители фальшивых водолазок, и тщеславные завхозы. По социальному рангу партийно-функционерские распределители им были не положены, а выглядеть как инструктор райкома партии не только хотелось, но и было полезно для дела. Спрос этой покупательно способной прослойки фонтан удовлетворял вполне - в основном за счет утечек из так называемой «200-й секции», расположенной здесь же, в ГУМе, только вход, у которого топтался невыразительный товарищ, был с Красной площади. В этой секции продавалось все, что было доступно и необходимо верным ленинцам, плоть от плоти народной: два сорта баночного пива, три - копченой колбасы, икра в баночках конусом и крабы chatka - примерный ассортимент теперешнего привокзального продуктового ларька в Сызрани.

Но кроме перечисленной бакалеи, продавалась здесь и амуниция среднего партработника: шерстяные серо-сизые костюмы свободного в талии покроя, того же цвета ратиновые пальто с теплой стеганой подстежкой, полуботинки неприметной и универсально удобной колодки и трикотажные кардиганы для дачных вечеров. Вся одежда и обувь была финского производства - навсегда перепуганный, хотя не сдавшийся сосед нашел прекрасный рынок для своей солидной продукции. Костюм - 180, пальто - 300, кардиган - 60, ботинки фирмы Торman - 45... Плюс фонтанная, примерно 30-процентная наценка.

К слову: ботинки эти оставались любимыми номенклатурой вплоть до ее, номенклатуры, конца. Хранил им верность и Михаил Сергеевич Горбачев. А тут так сложилось, что надо встречаться в рамках нового мышления с самим непримиримым Рейганом, отцом проклятой СОИ и прочая... Ну, сели у камина, скрестили и вытянули усталые ноги. А один ушлый фоторепортер сфотографировал от пола. У нашего-то написано посреди подошвы зелененькими буквами: «Tоpman». А американец, как положено джентльмену и старому голливудскому пижону, обувь заказывал индивидуально. Поэтому у него на подошве - две медные буковки «RR». А подпись под фотографией была: «Мистер Topman и мистер Rolls-Rоусе решают судьбы мира»... Вот вскоре и дефицит кончился, фонтанные цены стали обычными, а фонтан стал просто фонтаном, местом встреч. Проходил однажды мимо - и вспомнил, как это было.

Источник.