Загадочный бой

Освящение флага восставших греков в монастыре
Агиа Лавра. Худ. Теодорос Вризакис

В 1827 году сбылась многовековая мечта греков – их страна обрела независимость. Османское иго осталось в прошлом – по крайней мере, на части территории Греции. Однако всеобщее ликование продолжалось недолго. Упадок экономики, разрушенная войной инфраструктура, крайняя бедность населения… К этому следует добавить интриги европейских держав, каждая из которых имела на Грецию свои виды. Неудивительно, что между недавними союзниками по освободительной войне начались разногласия, вскоре переросшие в вооружённое противостояние.

В то время правителем (президентом) Греции был Иоанн Каподистрия, ранее занимавший пост управляющего министерством иностранных дел Российской империи. Он проводил явно выраженную пророссийскую политику, что многим в Европе не нравилось. И летом 1831 года в Греции началась полномасштабная гражданская война.

Лидером антиправительственного мятежа стал Пётр Мавромихали, известный также под именем Петро-бей, а его союзником – герой войны за независимость адмирал Миаулис, в руках которого оказался практически весь греческий военный флот.

Бюст Петра Мавромихали – лидера мятежа,
а в прошлом героя освободительной войны

Адмирал Андреас-Вокос Миаулис- ещё один
греческий герой войны 1821-1828 гг.

Тогда Каподистрия обратился за помощью к России. Находившаяся в греческих водах русская эскадра контр-адмирала Рикорда немедленно прибыла на остров Порос, где стоял флот мятежников. Рикорд предъявил Миаулису ультиматум с требованием немедленно вернуть корабли законному правительству, но тот не ответил. И тогда произошёл единственный в истории бой русского судна с греческим. Бой, в котором остался ряд загадок, неразгаданных по сей день.

Адмирал Пётр Иванович Рикорд

Адмирал Рикорд имел приказ блокировать корабли мятежников в Монастырской бухте и в случае попытки их прорыва применить силу. Видя, что одно из судов готовится сняться с якоря, он направил к нему 12-пушечный люгер «Широкий» под командованием лейтенанта Николая Метлина – будущего адмирала Российского флота. Русские моряки попытались воспрепятствовать бегству греческого парусника без применения оружия, встав на якоря в нескольких метрах от его носа и загородив ему путь к выходу.

Более суток оба судна простояли в таком положении, готовые в любой момент открыть огонь в упор. А утром с греческого корабля, который наши моряки опознали как 60-пушечный корвет «Специя», раздался первый выстрел. Ядро проломило борт люгера и тяжело ранило несколько человек, в том числе брата командира мичмана Петра Метлина. Осталось неясным, кто отдал приказ стрелять; возможно, у греков просто сдали нервы. Но так или иначе, наши моряки не растерялись и открыли ответный огонь картечью. Результаты залповой стрельбы в упор по переполненной людьми палубе греческого судна была ужасающими. Экипаж корвета, набранный из вчерашних рыбаков и малосведущий в военно-морском искусстве, быстро прекратил сопротивление, греки в панике начали бросаться за борт. Когда по завершении получасового расстрела корвета на его обезлюдевшую палубу высадились русские моряки, глазам предстала страшная картина. Как писал впоследствии мичман Барановский, «везде валялись обезображенные, с застывшим выражением ужаса на лице, трупы и их части; вся палуба и борта были буквально залиты человеческой кровью; стоны раненых и умирающих дополняли эту картину; внутри судна невообразимый хаос: всюду валялись снаряды, оружие и горящие фитили. Из живых на корвете не осталось никого».

Адмирал Николай Фёдорович Метлин,
в прошлом – командир люггера «Широкий»

Здесь следует немного рассказать о кораблях-участниках боя. Люгер – это не пистолет, а лёгкое парусное судно с тремя мачтами и рейковыми парусами. Первоначально суда такого типа были рыболовными; в Англии они известны как люгеры, в Германии — как логгеры, во Франции – как шасс-марэ, то есть «охотники за приливами». Суда этого типа отличались быстроходностью и потому часто использовались контрабандистами с обоих берегов Ла-Манша.

Бретонский люгер. Худ. А.П.Боголюбов

В России люгеры были военными судами – посыльными и разведывательными; они строились в первой половине XIX века. Одним из них и был «Широкий», построенный на верфи в Херсоне в 1827 году. Необычное название он получил потому, что действительно имел очень широкий корпус: при длине около 20 метров его ширина составляла 6,6 метра.

«Широкий» был вооружён 12-ю орудиями: десятью 8-фунтовыми карронадами и двумя 3-фунтовыми «единорогами». Вся артиллерия люгера устанавливалась на верхней палубе. Фальшборта не было – его заменял брезентовый обвес. То есть прислуга орудий была абсолютно не защищена, даже от пуль. Зато благодаря отсутствию портов оказалось возможным перед боем перенести все пушки на левый борт – таким образом, бортовой залп усилился вдвое.

Модель французского военного люгера «Ле Курьер»

А вот о противнике нашего люгера информация куда более противоречивая. По всей вероятности, он в действительности был не корветом, а бригом, и назывался не «Специя», а «Спеце» — в честь одного из греческих островов. Судно это очень примечательное. Дело в том, что «Спеце» — это бывший 18-пушечный бриг «Агамемнон», купленный в своё время знаменитой Ласкариной Бубулиной и ставший первой боевой единицей военно-морского флота Греции. (Подробнее о Бубулине — http://ocean-media.su/laskarina-bubulin
a-b...li-v-rossijsk/). Но тут возникает вопрос: каким образом 18-пушечный бриг превратился в 60-пушечный корвет? В литературе упоминается, что мятежники довооружили судно артиллерией, захваченной в арсенале крепости Гейдеке. Однако разместить 60 пушек на палубе небольшого двухмачтового парусника физически невозможно. Единственное разумное объяснение – к пушкам причислили лёгкие фальконеты и ручные абордажные мушкетоны, действительно изъятые из арсеналов и оказавшиеся на мятежных кораблях…

Жители острова Идра встречают корабли адмирала Миаулиса

Но даже если на борту расстрелянного «Спеце» и не было 60-ти пушек, всё равно этот бриг или корвет был значительно крупнее и сильнее своего противника. Однако урон, нанесённый ему огнём крошечного русского судёнышка, произвёл на греческих моряков удручающее впечатление. Началось массовое дезертирство, и адмирал Миаулис в отчаянии приказал уничтожить свой флот, чтобы тот не достался русским. Приказ был немедленно выполнен. Один за другим взлетели на воздух флагманский фрегат «Эллас», корветы «Идра» и злополучный «Спеце»; сел на грунт фрегат «Эммануил» — бывший русский 64-пушечный корабль, проданный грекам год назад и волею судеб ставший нашим противником…

Обломки шлюпки фрегата «Эллас», на которой Миаулис
добрался до берега после взрыва своего корабля, ныне
хранятся в Национальном историческом музее в Афинах

Между прочим, в фондах Центрального военно-морского музея в Санкт-Петербурге хранится ранняя картина известного художника-мариниста Алексея Боголюбова под названием «Бой 12-пушечного люгера «Широкий» под командованием лейтенанта Метлина с греческим 60-пушечным корветом «Специя» в Монастырской бухте острова Порос 27 июля 1831 года». Правда, в действительности на ней изображён не сам бой, а его последствия. На переднем плане мы видим флагманский русский фрегат «Княгиня Лович», а вдали – горящие корабли мятежников.

Бой 12-пушечного люгера «Широкий» с греческим
60-пушечным корветом «Специя». Худ. А.П.Боголюбов

К сожалению, последствия этих событий для России оказались печальными. В Греции росло недовольство политикой президента Каподистрии, а действия эскадры адмирала Рикорда были преподнесены оппозицией как иностранная интервенция. 9 октября 1831 года Каподистрия погиб в результате покушения, совершённого сыном и братом арестованного мятежника Петро-бея. А затем во главе страны оказались враждебные России силы, и отношения между двумя нашими странами охладели на долгие десятилетия…

Увы, ситуация, когда воины одерживают победы, а политики одновременно терпят поражения, в истории нашей страны не редкость. События лета 1831 года как раз из той категории, поэтому о бое люгера «Широкий» быстро забыли.

Но, как бы то ни было, русские моряки с честью выполнили свой долг, нанеся поражение более сильному противнику. В заключение можно привести слова, которыми участник боя Пётр Барановский заканчивает свои мемуары: