Мёртвая дорога. Часть 3: лагеря 501-й Стройки.
Каждый слышал про лагеря ГУЛага, этот мрачнейший символ тёмной стороны СССР. Но мало кто их видел - в отличие от концлагерей нацистов, они редко строились капитальными и в большинстве своём исчезли практически без следа, оставшись лишь в самых глухих углах Крайнего Севера, где кроме заключённых и надзирателей никто никогда не жил, а разбирать покинутые бараки было некому и незачем. Одно из таких мест - Мёртвая дорога, недостроенная Трансполярная магистраль между Салехардом и Надымом: с показанными в прошлой части мостами да разъездами неразрывно соседствуют руины лагерей, прекрасно видимые со связующего два города зимника. Лагерную тему я решил раскрыть отдельно от собственно железнодорожной, так что проедем этот путь ещё раз.
Первый лагерь мы увидели немногим дальше, чем первый мост - на очередном повороте дороги в лесочке над Полуем открылся вот такой вид: руины деревянных зданий, включая торчащую из снега крышу продуктового склада - такие естественные холодильники в мёрзлой земле встречались нам по дороге не раз:
Великая сталинская стройка на Крайнем Севере - само это словосочетание пробуждает образы колючей проволоки, землистых людей в серых ватниках, угрюмого охранника с винтовкой на бревенчатой вышке и замершего в ожидании стука в дверь интеллигента в холодной ленинградской квартире. Стройки №501 и 503 не были исключением: Трансполярная магистраль прокладывалась практически вручную, и на её строительстве единовременно трудилось 40-45 тысяч, а в пиковом 1950 году даже 85 тысяч человек - больше, чем всё население тогдашнего Ямало-Ненецкого округа или нынешних Салехарда и Надыма. Но вопреки известному образу "покойника под каждой шпалой", 501-я Стройка по своей организации сильно отличалась от других проектов ГУЛага. Сюда попадали не по приговору: руководивший стройкой до 1951 года Василий Барабанов, на похоронах которого в 1964 году совсем не случайно снимали шляпы многие бывшие зеки, бросил клич по лагерям мест не столь мрачных, приглашая заключённых на тяжёлую стройку, год которой будет зачитываться как полтора, а при перевыполнении плана и как два года в лагерях Большой земли. Как результат, на 501-й четверть заключённых были политическим, больше половины - бытовыми, и лишь 10-15% - уголовниками, но всё проходили строгий отбор по состоянию здоровья и прошлой биографии. И хотя добровольцы-невольники, подписываясь ехать на Север, вряд ли понимали, что их там ждёт - всё же и качество рабочей силы, и отношение к труду на Трансполярке были совсем иные, чем на большинстве "островов" ГУЛага: здешние зеки были не бесправными рабами, а вполне мотивированными рабочими, и таким материалом Барабанов предпочитал не разбрасываться.
Здесь было лучше, чем в других лагерях, со снабжением - в большинстве лагпунктов, по крайней мере тех, где были добросоветсные начальники, зеков кормили досыта, не хуже, чем на голодной послевоенной воле. Но здесь, в холодной и необжитой земле, было ужасно с жильём: эшелоны з/к привозили буквально "в чисто поле", где они сами строили себе сначала периметр, а затем и бараки. Но даже барак-засыпнуха с тоненькими стенками тут был жильём почти элитным, а многие годами ютились в палатках, которые зимой можно было утеплить лишь слоем снега, или в землянках, где летом стояла вода до самых нар. Но в таком же ледяном, сыром, комарином аду жили и вольнонаёмные со всего Союза (этих было больше на 503-й Стройке ближе к Енисею), и специалисты (зачастую не имевшие возможность построить себе дома из-за постоянных перемещений с объект на объект), и охрана, и вкупе с малочисленностью уголовников и обилием интеллигентных политзаключённых сами отношения на Стройке-501 были куда человечнее. В летнем посте про объекты 501-й в Салехарде я рассказывал, например, про театр, сплотившийся в этих лагерях под покровительством Барабанова вокруг знаменитого актёра и режиссёра (а на тот момент зека и каэра) Леонида Оболенского. О жизни 501-й написано немало, самые канонические мемуары оставил "надымский граф" Апполлон Кондартьев и на том же сайте "Дорога501" в разделе "Библиотека" можно найти полтора десятка статей. Скажем так - о лагерях Трансполярки информации намного больше, чем об инфраструктуре и технике.
От Салехарда до Надыма дорогу обслуживали 34 лагпункта - их было столько же, сколько разъездов, но при этом с разъездами они не всегда совпадали, и видимо цифра была обусловлена одинаковым "шагом" от объекта до объекта - 8-12 километров. Подробный обзор лагерей с сотнями фотографии есть всё на том же сайте, а я скажу лишь, что искать их оказалось неожиданно сложно: если насыпь - линейна, то лагеря - всё же точки, далеко не всегда стоящие вблизи трассы. Вдобавок, первая от Салехарда четверть Мёртвой дороги и вовсе в стороне от зимника, а там сохранилось несколько очень интересных лагерей: "Кинжальный мыс" (в его бараках полностью уцелели нары), "Прижим-Гора" с многочисленными цветными рисунками на стенах бараков, "Сабельный мыс" с воротами из каркаса и колючей проволоки... Но и на той дороге, что проехали мы, найти что-то не так-то просто. Проехав на закате Русское поле и спустившись в долину Ярудея, мы затормозили у огромного лагеря, вглубь которого вели натоптанные тропы:
Тогда мы приняли его за Глухариный - самый хорошо сохранившийся из здешних лагерей в самом сердце зимника. Бывавший там прежде Максим вспомнил, что на Глухарином должны быть ворота, но предположил, что они за прошедший год рухнули. На самом деле это какой-то не очень известный, но в целом неплохо сохранившийся лагерь, 21-й по счёту от Надыма. Набор построек в здешних лагерях в общем-то практически типовой - это вот, кажется, вахтовый домик у бывших ворот:
"Стены там каменные, пол цементный, окошка нет никакого, печку топят - только чтоб лед со стенки стаял и на полу лужей стоял. Спать - на досках голых, если зубы не растрясешь, хлеба в день - триста грамм, а баланда - только на третий, шестой и девятый дни. Десять суток здешнего карцера, если отсидеть их строго и до конца, - это значит на всю жизнь здоровья лишиться. Туберкулез, и из больничек уже не вылезешь. А по пятнадцать суток строгого кто отсидел - уж те в земле сырой."- это уже Солженицын, "Один день Ивана Денисыча". Здесь, как видите, стены и пол из честных брёвен и оконце есть, но печки вообще не видать.
Лагерь полвека с лишним как опустел, бывшие заключённые успели вернуться в изменившийся за годы их неволи мир, и кому-то хватило сил начать жизнь заново, восстановить отношения с оставшимися на воле друзьями, творить, работать и верить хоть в идеалы коммунизма, хоть в его скорое падение. Кто-то на воле сумеет лишь спиться, а кто-то вернётся в тюрьму уже как уголовник. Всё это было давно, пустой лагерь замело снегом, и всё же когда видишь в периметре открытый проём - ноги сами несут туда, НА ВОЛЮ. Сухая статистика говорит, что в позднем ГУЛаге смертность не превышала 1% (против доходившей до четверти смертности в годы войны)... но вот представьте себе, что завтра к вам в дом войдут люди с ордером на арест, и без всяких навыков труда и выживания отправят на много лет в такие края, где собаки летают от ветра, а жизнь - тяжкий труд от подъёма до отбоя в холодном переполненном бараке. Даже если бы там не умер вообще ни один з/к - всё равно каждому выжившиму пришлось пройти нечеловеческое испытание. Я не верю в "мертвеца под каждой шпалой", потому что понимаю, что и без них все эти сотни тысяч сломанных судеб - невыносимо горько и страшно.
Первый лагерь мы увидели немногим дальше, чем первый мост - на очередном повороте дороги в лесочке над Полуем открылся вот такой вид: руины деревянных зданий, включая торчащую из снега крышу продуктового склада - такие естественные холодильники в мёрзлой земле встречались нам по дороге не раз:
К руинам бараков (или что это было?) продирались по колено в снегу:
И первое, что бросилось в глаза - из каких материалов всё это построено.
Великая сталинская стройка на Крайнем Севере - само это словосочетание пробуждает образы колючей проволоки, землистых людей в серых ватниках, угрюмого охранника с винтовкой на бревенчатой вышке и замершего в ожидании стука в дверь интеллигента в холодной ленинградской квартире. Стройки №501 и 503 не были исключением: Трансполярная магистраль прокладывалась практически вручную, и на её строительстве единовременно трудилось 40-45 тысяч, а в пиковом 1950 году даже 85 тысяч человек - больше, чем всё население тогдашнего Ямало-Ненецкого округа или нынешних Салехарда и Надыма. Но вопреки известному образу "покойника под каждой шпалой", 501-я Стройка по своей организации сильно отличалась от других проектов ГУЛага. Сюда попадали не по приговору: руководивший стройкой до 1951 года Василий Барабанов, на похоронах которого в 1964 году совсем не случайно снимали шляпы многие бывшие зеки, бросил клич по лагерям мест не столь мрачных, приглашая заключённых на тяжёлую стройку, год которой будет зачитываться как полтора, а при перевыполнении плана и как два года в лагерях Большой земли. Как результат, на 501-й четверть заключённых были политическим, больше половины - бытовыми, и лишь 10-15% - уголовниками, но всё проходили строгий отбор по состоянию здоровья и прошлой биографии. И хотя добровольцы-невольники, подписываясь ехать на Север, вряд ли понимали, что их там ждёт - всё же и качество рабочей силы, и отношение к труду на Трансполярке были совсем иные, чем на большинстве "островов" ГУЛага: здешние зеки были не бесправными рабами, а вполне мотивированными рабочими, и таким материалом Барабанов предпочитал не разбрасываться.
Здесь было лучше, чем в других лагерях, со снабжением - в большинстве лагпунктов, по крайней мере тех, где были добросоветсные начальники, зеков кормили досыта, не хуже, чем на голодной послевоенной воле. Но здесь, в холодной и необжитой земле, было ужасно с жильём: эшелоны з/к привозили буквально "в чисто поле", где они сами строили себе сначала периметр, а затем и бараки. Но даже барак-засыпнуха с тоненькими стенками тут был жильём почти элитным, а многие годами ютились в палатках, которые зимой можно было утеплить лишь слоем снега, или в землянках, где летом стояла вода до самых нар. Но в таком же ледяном, сыром, комарином аду жили и вольнонаёмные со всего Союза (этих было больше на 503-й Стройке ближе к Енисею), и специалисты (зачастую не имевшие возможность построить себе дома из-за постоянных перемещений с объект на объект), и охрана, и вкупе с малочисленностью уголовников и обилием интеллигентных политзаключённых сами отношения на Стройке-501 были куда человечнее. В летнем посте про объекты 501-й в Салехарде я рассказывал, например, про театр, сплотившийся в этих лагерях под покровительством Барабанова вокруг знаменитого актёра и режиссёра (а на тот момент зека и каэра) Леонида Оболенского. О жизни 501-й написано немало, самые канонические мемуары оставил "надымский граф" Апполлон Кондартьев и на том же сайте "Дорога501" в разделе "Библиотека" можно найти полтора десятка статей. Скажем так - о лагерях Трансполярки информации намного больше, чем об инфраструктуре и технике.
От Салехарда до Надыма дорогу обслуживали 34 лагпункта - их было столько же, сколько разъездов, но при этом с разъездами они не всегда совпадали, и видимо цифра была обусловлена одинаковым "шагом" от объекта до объекта - 8-12 километров. Подробный обзор лагерей с сотнями фотографии есть всё на том же сайте, а я скажу лишь, что искать их оказалось неожиданно сложно: если насыпь - линейна, то лагеря - всё же точки, далеко не всегда стоящие вблизи трассы. Вдобавок, первая от Салехарда четверть Мёртвой дороги и вовсе в стороне от зимника, а там сохранилось несколько очень интересных лагерей: "Кинжальный мыс" (в его бараках полностью уцелели нары), "Прижим-Гора" с многочисленными цветными рисунками на стенах бараков, "Сабельный мыс" с воротами из каркаса и колючей проволоки... Но и на той дороге, что проехали мы, найти что-то не так-то просто. Проехав на закате Русское поле и спустившись в долину Ярудея, мы затормозили у огромного лагеря, вглубь которого вели натоптанные тропы:
Тогда мы приняли его за Глухариный - самый хорошо сохранившийся из здешних лагерей в самом сердце зимника. Бывавший там прежде Максим вспомнил, что на Глухарином должны быть ворота, но предположил, что они за прошедший год рухнули. На самом деле это какой-то не очень известный, но в целом неплохо сохранившийся лагерь, 21-й по счёту от Надыма. Набор построек в здешних лагерях в общем-то практически типовой - это вот, кажется, вахтовый домик у бывших ворот:
А это - собственно, бараки:
Вот так они выглядят внутри:
Но при взгляде на них мне вспоминают ещё и "Записки из Мёртвого дома" Достоевского (см. пост про Омскую крепость) - в общем-то ГУЛаг недалеко ушёл от дореволюционной каторги, и как там в один брак бросали вольнодумца и вора, так и здесь - каэра и урку.
А при взгляде на материал, из которого бараки сделаны, становится зябко. Как написали более сведущие в строительстве люди, такая штукатурка лучше защищает от ветра, чем непроконопаченный сруб, но всё же стены довольно тонкие и вряд ли хорошо держали тепло.
Снег, берёзы, тишина... Мёртвая тишина.
В принципе тут были не только бараки, но и хозяйственные постройки вплоть до котельной, и столовые, и красный уголок... Это вроде бы как раз котельная:
Внутри бочка, и ведь вполне может быть, что лежит с той поры:
На дальней от дороги стороне - остатки периметра. Не забор, не ограда, а почти символические столбы с редкой колючей проволокой. Из лагеря убежать было, наверное, не так уж сложно - но куда? Кругом лишь болота, безлюдные и бескрайние.
Какие-то отдельные постройки, которых нет в других местах, сохранили в общем многие лагеря - где-то больница, где-то кирпичная печка на кухне, где-то ворота... но тут надо понимать, что издали да сквозь опушку все лагеря на одно лицо, и например вот эти строения в лесу вполне могли принадлежать тому же Глухариному:
С отсыпки близ Ярудея хорошо видна одинокая вышка и кусок ограды в колючке прямо у обочины:
Ещё одну вышку мы увидели с моста через реку Идь-Яха (этот вид показан в прошлой части) и близ неё же встретили оленевода Гошу Худи (показанного уже в позапрошлой части). К вышке мы подошли:
И даже на неё забрались. Простояв полвека брошенной в тайге, под нашими ногами она не скрипнула и не пошатнулась, брёвна её всё так же незыблемы, и есть в этом какой-то очень мрачный символизм.
Колючая проволока - без преувеличения, символ ХХ века:
В другую сторону с вышки виден мост, вернее пара старого и нового мостов. Ещё лет тридцать назад старый мост бы не задумываясь снесли, но в забвении Мёртвая дорога успела дожить до тех времён, когда её ценность осознали:
И в общем главным лагерем, который мы увидели, стал Щучий - один из самых хорошо сохранившихся (хотя судя по описаниям - похуже, чем Глухариный и Карась), он расположен в 40 километрах от Надыма по отсыпке, на открытом месте прямо у дороги, а как результат - рядом с ним почти всегда стоит хоть одна машина с туристами. Вот так он выглядит с насыпи автодороги, правее осталась приземистая безголовая вышка, запечатлённая на заглавном кадре. К воротам протоптана тропа:
Заходим в одно из первых зданий, и огромные котлы в его помещении выдают кухню-столовую:
В уголке - такое вот зрелище... Обратите внимание - сигареты не курены, консервы не вскрыты и даже водка не начата: подношение душам без вины сгинувших на неоконченной стройке.
Оборачиваюсь - и вздрагиваю: за окном - повешенный! На самом деле это всего лишь сползшие доски крыши:
Барак, совсем такой же, как в другом лагере:
Остатки нар. Хочется сказать, что на них плакали и пели, но думаю, в основном на них спали без задних ног, поворочав с утра до вечера шпалы и рельсы, спали вповалку и не раздеваясь, лишь от дыхания в холодном воздухе клубился плотный пар. Ещё можно вспомнить всякие жуткие сюжеты издевательства уголовников над политзаключёнными и бытовиками (в чьих-то мемуарах приводится эпизод на пересылке - на глазах всего барака изнасиловали паренька да подвесили голым к потолку, где он до утра и помер), или например "Заклинателя змей" Шаламова (пожалуй, самый впечатливший меня его рассказ), но как уже говорилось - на 501-й этого было немного.
Ещё один жертвенник, и эта искренняя народная память впечатляет... Я был здесь в годовщину смерти Сталина.
Тропа выводит в дальний угол, где за отдельным периметром стоит штрафной изолятор.
"Стены там каменные, пол цементный, окошка нет никакого, печку топят - только чтоб лед со стенки стаял и на полу лужей стоял. Спать - на досках голых, если зубы не растрясешь, хлеба в день - триста грамм, а баланда - только на третий, шестой и девятый дни. Десять суток здешнего карцера, если отсидеть их строго и до конца, - это значит на всю жизнь здоровья лишиться. Туберкулез, и из больничек уже не вылезешь. А по пятнадцать суток строгого кто отсидел - уж те в земле сырой."- это уже Солженицын, "Один день Ивана Денисыча". Здесь, как видите, стены и пол из честных брёвен и оконце есть, но печки вообще не видать.
Тропа ведёт в хозяйственную часть. Посреди лагеря - крест, поставленный в 2000 году миссией надымского храма:
А здание справа на кадре выше когда-то служило конюшней. "Автомашины за дровами никогда не посылаются, а лошади все стоят на конюшне по болезни. Лошадь ведь слабеет гораздо скорее, чем человек, хотя разница между ее прежним бытом и нынешним неизмеримо, конечно, меньше, чем у людей. Часто кажется (...) что человек потому и поднялся из звериного царства, (....), что он был физически выносливее любого животного" - это тоже из "Заклинателя змей".
Двери и решётки Щучьего в надымском Доме природы:
На "Дороге 501" можно видеть некоторые из этих вещей - фотографии на сайте сделаны в 2009 году, но с тех пор что-то успели растащить, а что-то - вывезти в музеи:
Периметр:
Ещё одна вышка... В мемуарах бывших узников не раз упоминалось, что охранники из вольных часто относились к зекам по-человечески, а вот охранники из самих зеков, коим осталось немного до освобождения, почти всегда были "хуже фашиста", и можно не сомневаться, что спустя несколько лет после войны таким сравнениям знали цену..
Лагерь полвека с лишним как опустел, бывшие заключённые успели вернуться в изменившийся за годы их неволи мир, и кому-то хватило сил начать жизнь заново, восстановить отношения с оставшимися на воле друзьями, творить, работать и верить хоть в идеалы коммунизма, хоть в его скорое падение. Кто-то на воле сумеет лишь спиться, а кто-то вернётся в тюрьму уже как уголовник. Всё это было давно, пустой лагерь замело снегом, и всё же когда видишь в периметре открытый проём - ноги сами несут туда, НА ВОЛЮ. Сухая статистика говорит, что в позднем ГУЛаге смертность не превышала 1% (против доходившей до четверти смертности в годы войны)... но вот представьте себе, что завтра к вам в дом войдут люди с ордером на арест, и без всяких навыков труда и выживания отправят на много лет в такие края, где собаки летают от ветра, а жизнь - тяжкий труд от подъёма до отбоя в холодном переполненном бараке. Даже если бы там не умер вообще ни один з/к - всё равно каждому выжившиму пришлось пройти нечеловеческое испытание. Я не верю в "мертвеца под каждой шпалой", потому что понимаю, что и без них все эти сотни тысяч сломанных судеб - невыносимо горько и страшно.
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
«Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою…»
Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции.
(Александр Галич, "Поэма о Сталине").
И закончил с мукою:
«Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою…»
Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции.
(Александр Галич, "Поэма о Сталине").
Но Щучий - это не только лагерь. В сущности, здесь в зоне пешей досягаемости находится едва ли не всё разнообразие объектов Мёртвой дороги, и если у вас нет возможности проехать её из конец в конец, но вас занесло в Надым и есть свободный денёк - лучше съездить сюда, вместе с Генеральским мостом по дороге. Ворота с кадра выше ведут к разъезду с путейским домиком:
В доме обломки кирпичной печи:
И ещё одна ржавая печь, возможно принесённая откуда-то из бараков:
На западной горловине разъезда торчит семафор, к которому ведут проступающие из снега рельсы:
А у восточной горловины - мост, наполовину выпученный из насыпи, а наполовину развалившийся, оставив "воздушные рельсы":
Вид с насыпи в сторону Надыма. Обратите внимание, что рельсы лежат на боку, глядя в небо старым клеймами Надеждинского завода и Юзовки:
За десятилетия металл провис, как резина:
Мёртвая дорога - небесная дорога... Одно из самых впечатляющих мест российских необъятных северов.
КОНЕЦ.
Комментарии4
