Электричка.

Мне часто снится этот сон. И приходит он всегда неожиданно, словно… я не знаю, как будто вдруг среди дня туман опускается на город. Мне всегда приятно думать о нем: в такие минуты я как будто возвращаюсь туда, и совершенно ничто меня не тревожит. Всегда, конечно, приходится просыпаться и принимать себя как часть этого мира, тут уж ничего не попишешь, но я знаю, что рано или поздно вновь увижу тот сон, тот призрачно-печальный и беззаботный мир, где ходят электрички…
Начинается все всегда с того, что я смотрю в окно. Это первое, что я осознаю. За окном я вижу черно-белую картинку заснеженных лесов. Белый снег на черных ветках, белый снег на черных ветках. Они проносятся мимо, не оставляя надежды уже ни на какое разнообразие. Я провожаю их глазами… Затем мой взгляд цепляется за провод. Вы, должно быть, знаете: тот самый провод, который равномерно поднимается-опускается, когда смотришь в окно электрички. То есть, конечно, провод сам на месте — это нам, движущимся, кажется, что он ходит вверх-вниз. Так вот, когда смотришь в окно электрички, рано или поздно ты замечаешь этот провод, и взгляд от него порой бывает оторвать очень сложно — он словно гипнотизирует.
Так вот, я смотрю на него, понимая, что еду в электричке. Все те же леса за окном. Я не знаю, сколько проходит времени, до того как появляется мысль, что с этой электричкой и железной дорогой вообще что-то не то. Это «что-то не то» меня вроде и не пугает, и даже не очень-то удивляет, просто я отмечаю как факт: электричка пуста и за черт знает сколько времени ни разу не остановилась. Мои размышления сводятся примерно к следующему: я буду сидеть здесь, и ехать-ехать, и смотреть на снег и деревья, следить взглядом за проводом, потому что больше все равно мне делать нечего.
После этого я задумываюсь о том, а куда я собственно еду. Должна же быть какая-то станция, где мне нужно выйти? Потому я не очень удивляюсь, когда через несколько (минут? часов?) эта станция появляется. Нет, не внезапно, и не из, что называется, «тонкого воздуха». Нет, все вполне соответствует нормальной физике и логике: электричка сначала тормозит, подъезжая к платформе, а затем и вовсе останавливается. С шипением у нее открываются двери.
У меня почему-то такое ощущение, что это и есть та станция, которая мне нужна. К тому же электричка, по-видимому, совершенно не собирается ехать дальше. Меня привезли. Да именно так — я не приехал, меня привезли сюда. Куда? Кто бы мне сказал… По крайней мере, это уж точно не наш с вами мир, это что-то очень похожее и где-то совсем недалеко, но это явно не он. У нас таких железных дорог с такими электричками… ну, и такими станциями тоже.
По проходу между пустыми сидениями я иду к выходу. Я всегда смутно помню этот момент — просто некоторое время назад я сидел и смотрел на заснеженную платформу из окна, а теперь сам стою на ней, и пытаюсь понять, зачем я здесь. Больших успехов в своих размышлениях я не добиваюсь.
Я делаю шаг вперед, и одновременно с этим двери электрички с шипением закрываются за моей спиной. Я разворачиваюсь и вижу, как она трогается с места, набирает ход и, в конце концов, уезжает. Я смотрю на последний вагон, думая о том, зачем и куда эта электричка отправилась: ведь она пуста, а станции на этой железной дороге вряд ли еще обнаружатся. Но теперь это не мое дело… Задержав свой взгляд на газете, поднятой вверх потоком воздуха, а теперь плавно опускающейся на рельсы, я вновь разворачиваюсь, намереваясь спуститься с платформы, на которой стою.
И только тогда я вижу, что спуститься некуда. Все, что представляет из себя станция — заснеженная платформа посреди прорубленного в глухом лесу коридора, то есть железнодорожных путей. Ни одного признака человека, разве что газета, уже лежащая на рельсах. Если ее можно, кончено, отнести к признакам. Здесь нет города или деревни, вообще зданий нет — кому и зачем понадобилось строить в этом забытом богом месте железнодорожную станцию, ума не приложу.
Я осматриваю платформу, пытаясь найти хоть что-то, кроме снежной поверхности, и нахожу. Это скамейка. Она совершенно не вписывается сюда хотя бы уже потому, что стоит не у дальнего края платформы, у перил, где обычно ставят скамейки, а посередине. Все равно что поставить диван посреди поляны, думаю я. Да, примерно такое впечатление от этой скамейки и создается.
Так как заняться больше все равно нечем, я подхожу к ней и сажусь. Не расслабившись и прислонившись к спинке, а наоборот, подавшись телом немного вперед, поставив локти на колени и подперев голову ладонями со скрещенными пальцами — моя обычная поза для размышления. О чем я думаю в тот момент, я конкретно сказать не могу. В мыслях проносятся образы бесконечных дорог, песочных часов, тумана, падающего снега… всего я и не вспомню. Я думаю о том, когда приедет электричка и приедет ли вообще.
Я ловлю себя на том, что выстукиваю ногами ритм какой-то песни. А может, просто взятый из головы ритм, не знаю… Но это действие несколько успокаивает мои нервы. Чтобы занять себя еще чем-то, я рассматриваю лес на той стороне дороги, думаю, далеко ли он идет. Взвесив все имеющиеся у меня факты, я прихожу к выводу, что понятие «далеко» может быть и не применимо к моей ситуации. Выдавливаю из себя короткий смешок — а ноги все интенсивнее выстукивают ритм…
За спиной вдруг раздается вежливое покашливание. Что-то вроде «извините, не хотелось бы прерывать, но»… Еще не успев удивиться, я оборачиваюсь (ноги сами собой замирают), и вижу, что позади меня стоит девушка. Одета она в черное с длинными вертикальными полосками пальто и темно-синие джинсы. На ногах — светлые кроссовки. Голова ее слегка опущена, так, что темно-русые волосы почти полностью закрывают от меня ее глаза, тем не менее, позволяя рассмотреть небольшое красивое лицо. Девушка держит перед собой в обеих руках черную сумочку.
Только пробежав глазами вверх-вниз, я понимаю, что ее здесь быть не должно. Когда я сошел на платформу, тут было пусто. Не из леса же она пришла…
— Э-мм… — начинаю я. Она приподнимает голову, но волосы все так же не позволяют мне полностью увидеть ее глаза. — А ты?… — я даже не знаю что спросить.
— Что? — невинным тоном, как будто все происходящее в порядке вещей, спрашивает она. У нее негромкий, одновременно звонкий и мягкий голос.
— Ты… откуда? — наверное, меня это действительно интересует больше всего.
— То есть? — она на самом деле меня не понимает. Это видно по ее реакции — она как будто подается телом слегка назад, хотя ноги ее остаются на том же месте и вообще не двигаются.
— То есть, как ты сюда попала?
— Пришла, — говорит она таким тоном, словно это нечто само собой разумеющееся. — А ты что, нет?
— Нет, я сюда приехал, — отвечаю я, а в голове в это время возникает мысль о том, что прозвучала это так, словно у меня крыша давно в пути. Приехал. Нормально, да, двое человек стоят на заброшенной в глубоком лесу платформе и разговаривают так, будто сидят за чашкой чая у себя дома. Я думаю о том, что бы еще спросить или сказать…
— Может, я присяду? — в ее голосе легкий укор.
— Ах да, конечно, — спохватившись, я двигаюсь немного влево, освобождая место, на котором сидел раньше.
Она садится рядом со мной, поставив свою черную сумочку на колени. Некоторое время мы сидим молча, глядя куда-то вниз, на рельсы и одновременно мимо них. Не знаю, о чем думает она, но лично я в полном замешательстве — я ожидал чего угодно, только не встречи с кем бы то ни было на вот этой вот станции.
— Где мы? — спрашиваю я.
Она поворачивает ко мне свое лицо, и я наконец-то вижу, что у нее большие светло-серые глаза. Некоторое время она смотрит на меня, а потом говорит:
— Мы на станции, разве не видно.
— Логично, черт… Поражают меня твои ответы.
Она снова подается телом чуть назад. Не дожидаясь ее вопроса, я объясняю:
— Ты говоришь об этой станции, как будто это простая рядовая станция… А вот кому она нужна здесь, где ничего нет?
— Мы сидим здесь, значит, она нам нужна. Логично?
— Ага. Логично.
Я уже боюсь ее о чем-либо спрашивать. Снова принимаюсь за свое любимое занятие: выстукиваю ногами ритм неизвестной песенки.
— Что это? — вдруг спрашивает она.
— Где?
— Да нигде. Что это за мелодия?
— Какая?… Ах, эта, — понимаю я, увидев, что она смотрит на мои ноги. Они моментально останавливаются. — Понятия не имею… Просто какая-то мелодия.
— Ты не помнишь?
— Не-а, — не понимаю, почему ее так заинтересовало название.
— Жалко. Знакомое что-то, но тоже не могу вспомнить.
И снова молчим. Я думаю об электричке, которая идет где-то далеко. Должно же сюда что-то когда-то подойти. Не вечно же мы здесь будем сидеть. Такие мысли наводят тоску, и это, наверно, заметно по моему лицу, потому что она спрашивает:
— Тебе грустно.
Нет, весело, чертовски весело, думаю я про себя.
— Да. Чего веселиться?
— Не знаю. Вспомни что-нибудь веселое — будет тебе повод.
Я пытаюсь. Первым, что приходит на ум, оказывается анекдот, который я читал где-то давным-давно. Одно воспоминание о нем заставляет меня расхохотаться.
— Ну вот, вспомнил, — говорит она, перебивая мой смех. — Мне расскажи, я тоже посмеюсь.
— Нет, — отвечаю я, ухмыльнувшись. — Ты точно не будешь смеяться, потому что это бредовый анекдот. Я такие коллекционирую.
— Да расскажи, жалко тебе что ли?
— Ну ладно, — говорю я, наконец справившись со смехом. — Значит, смотри: летит стая напильников…
Эта первая фраза вызвала просто бурю смеха. Я даже удивился — что будет с ней под конец, интересно?
— Подожди, — говорю. — Рановато смеяться. Так, еще раз: летит стая напильников…
Я вижу как она подавляет желание расхохотаться, и мне аж самому смешно становится. Сделав усилие, я продолжаю:
— Так вот, летят они, летят. Летят над морем, летят, летят… И вдруг один падает вниз. Ну, стая кружит над ним, кружит, кружит…
Снова взрыв смеха. Подождав, пока это пройдет, я осведомляюсь:
— Ну а теперь-то что?
— Как… как они над ним кружат, если он утонул?
Я об этом не думал никогда.
— Ну хорошо, они кружат над тем местом, где он упал, — это, похоже, ее убеждает. Я могу продолжать: — Кружат они, кружат. И вдруг напильник-вожак останавливает всех и говорит: «Ладно, полетели дальше, все равно он без ручки был».
Так над этим анекдотом еще никто не смеялся. Я даже представить себе не мог, что он такой веселый. В недоумении я смотрю, как она, согнувшись пополам от хохота, держит свою черную сумочку, чтобы та не упала. Она поворачивает свое лицо ко мне, и мое недоуменное выражение, видимо, только катализирует смех.
— А что… хм, а что, собственно, такого смешного?
— До меня дошло, — говорит она сквозь смех.
— Дошло? — я поражен этой фразой. Первый раз в жизни я слышу, что до кого-то дошел анекдот про стаю напильников. — Ты, конечно, извини, но что до тебя дошло? Расскажи, а? Мне тоже, вообще-то интересно — я не знал, что этот анекдот может дойти.
— Ну, смотри, у него ручки не было… поэтому он не мог плавать.
Первые несколько мгновений я пытаюсь понять логику этого объяснения. Но осознание того, что логики тут не больше, чем в самом анекдоте, заставляет меня хохотать чуть ли не больше, чем ее саму. У меня аж слезы на глазах выступают:
— Ты знаешь… ой, блин, ты знаешь, я теперь если буду рассказывать этот анекдот, то только с твоим объяснением. Это ж надо, а… не мог плавать.
Мы снова замолкаем.
— А мне кажется, — вдруг говорит она, — что это все подозрительно напоминает твой анекдот. То, что мы сидим тут и то, что электричка слишком долго не идет. Это все так же ненормально.
Я хочу сказать, что мне об анекдоте напоминает совсем другое: то, что станция стоит сама по себе, и что мы вообще здесь находимся, но я вовремя прикусываю язык. В конце концов, на эту ситуацию, как и на анекдот про напильники, можно посмотреть сосем с другой, с ее стороны. А почему нет? Она даже в чем-то права, она не забивает себе голову ненужными вопросами типа «что здесь делает одинокая платформа?». Это, по-твоему, неправильно? Я решаю, что это, может быть, очень даже и правильно, но мне этого не понять…
Мои размышления прерывает подошедшая электричка. С шипением ее двери раскрываются, приглашая меня войти.
— Это за тобой. Тебе пора.
— А ты? — удивляюсь я.
— А что я? Я не поеду.
— Так зачем же ты приходила?
— Поболтать. Мне скучно здесь одной.
— Так ты… ты что же?…
— Иди-иди, — встав сама, она поднимает меня со скамейки, которая стоит на заснеженной платформе, словно диван посреди футбольного поля. Я встаю. Еще раз глянув на нее, я иду к открытым дверям электрички. Перед входом я оборачиваюсь:
— Ты уверена?
— Абсолютно, — и вновь она стоит, слегка опустив голову, так, что темно-русые волосы закрывают от меня ее большие светло-серые глаза. Но я вижу небольшое красивое лицо.
Я захожу внутрь. Путь от дверей до своего места у окна я помню смутно… только что стоял на платформе, а теперь смотрю на нее сквозь стекло. Двери электрички с шипением закрываются, и она трогается, постепенно набирая ход. Я провожаю взглядом фигурку в черном плаще с вертикальными красными полосами, которая держит перед собой черную сумочку… Я смотрю на нее, пока она не исчезает из виду, а затем снова принимаюсь разглядывать снег и черные ветки деревьев, следить глазами за проводом и выстукивать ногами ритм неизвестной песенки…
А потом я просыпаюсь. Еще ночь, и я обычно в холодном поту. Я не знаю, когда мне еще удастся вернуться на эту станцию посреди снежного леса, да и надо ли мне туда возвращаться. Этот сон имеет какую-то странную силу, которую я объяснить не могу.
Хотя, если взглянуть на него с другой, с ее стороны, ничего необычного тут нет.