Горькие сказки

(by Артур Вилье)
Сегодня я расскажу тебе сказку. Завтра опять уеду. Если ты спросишь куда, не найдусь, что ответить.
- Так вот они жили, - сказала Сова.
- И умерли в один день? - тут же поинтересовался Кто-то.
- Не совсем. В одну ночь.
- Странно. Очень странно.
- Что же тут странного?
- Что жили. Что умерли. Да еще и в одну ночь. Умирают обычно днем.
- Да нет. Умирают обычно, когда прийдется.
- Ну ладно.
И они долго молчали.
Потом Кто-то спросил: "А как их звали?" Сова задумалась.
- Да никак их не звали. Зачем бы их было куда-то звать?
- Ну в гости там или на дни рождения.
- А! Они не ходили в гости. Тем более на дни рождения.
- Почему?
- Не знаю. Может быть, сладкого не любили.
- Ну а знакомые-то у них были?
- Кажется нет.
- Не понимаю. Ничего не понимаю.
- Я тоже давно уже ничего не понимаю. Очень давно.
Сова перелетела на соседнее дерево и стала смотреть на хрупкую секиру Большой Медведицы. Кто-то молчал. Потом Сова резко спикировала куда-то вниз.
- Приятного аппетита, - сказал Кто-то.
- Спасибо, - прочавкала Сова, возвращаясь на место, и зачем-то добавила - очень нежная мышь.
И они еще помолчали. Сова смотрела на звезды, а Кто-то думал.
- Ну хорошо, - спросил, наконец, Кто-то, - а как они друг-друга-то называли? Были же у них хоть какие-то имена.
- Друг-друга?
- Ну да.
- Они называли друг-друга на ты.
- Это я понимаю.
- Он звал ее "милая" и еще "мой бедный друг".
- Уже легче. А она его?
- "Ветер". А еще "дурачок".
- Нет, не легче. Так вот и говорила: "Привет, дурачок"?
- Ага.
- Но ведь это смешно.
- По-моему так не очень.
- "Привет, дурачок!"
- Да нет. "Здравствуй, Ветер".
- Не слишком ли торжественно?
- Не слишком. На бумаге это очень красиво.
- Почему на бумаге?
- Как почему? Они же писали друг-другу письма.
- Воображаю себе. Долгие, вероятно, как разлука.
- Вероятно.
- Но умерли в один день?
- Да нет же - в одну ночь. Я ведь уже говорила.
- Ну да. Впрочем, чушь какая-то.
- Ага. Я тоже думаю, что чушь.
- Хорошо. Скажи мне тогда...
- Скажите.
- Что?
- Не "скажи", а "скажите". Мне не кажется, что мы переходили на ты.
- А ну да. Извините.
- Ничего. Вы, кажется, хотели что-то спросить.
- Да нет, это не так уж важно.
- Понимаю.
- Но все же, почему они были вместе?
- Вместе? Они не были вместе. Ни в одном.
- А вот сейчас у меня действительно начнется мигрень.
- Это не слишком удивительно. История-то и правда довольно печальная.
- Но зачем же вы ее рассказываете?
- А разве я что-то рассказываю?
- Ну как же? "Так они и жили..."
- Ах вот вы о чем... Но они действительно так и жили. Именно так.
И они опять замолчали. Теперь уже совсем. До конца.




(by Наталья Крайнер)
Приходя домой, не забывайте посмотреть на себя в зеркало. А то вот бывает, придешь домой, а ты уже совсем и не ты.
Так бывает. Живешь-живешь, а потом случается что-нибудь, пусть самая чепуха: ручка любимая потерялась, или наоборот не чепуха, друг хороший обиделся, идешь домой после этого и как-то не совсем так себя ощущаешь. А потом в зеркало в прихожей заглянешь, а там не ты. Стоит какой-то смутно знакомый тип и радостно тебе улыбается.
Ты спрашиваешь, разумеется, кто он такой. Он гордо заявляет, что он это ты. Ты тогда тихонько падаешь на табуретку на кухне и чай себе завариваешь, и пьешь его нервно, сладкий, большими глотками. Тип, между тем, начинает в твоей квартире распоряжаться, кормит твоего кота, телевизор смотрит. Потом вообще спать укладывается, потому что ему на работу завтра. А ты все сидишь на кухне, смотришь на это все. И пятую кружку чая, и приторно уже во рту, но остановиться не можешь.
А утром он действительно собирается и уходит на работу. И ты знаешь, что в ящике стола он, разумеется, найдет ТВОЮ любимую ручку, потом пойдет выпьет пива с ТВОИМ другом, и они помирятся, разумеется. Ты бы тоже нашел и тоже помирился бы, но ты сидишь на кухне. И с места сдвинуться не можешь. И как ним бороться, с типом этим, не знаешь.
А он продолжает за тебя твою жизнь проживать. Вот уже, глядишь, женщин водит, потом одну выбирает и женится. Гости свадебные мимо тебя ходят, смотрят сквозь, молодых поздравляют. А ты, может, даже выбор его не одобряешь, может, ты на ней и не женился бы. Но что поделать, если он все вместо тебя решает.
Тут главное в какой-то момент все-таки взять себя в руки и оторваться от табуретки. И выпить, к примеру, кофе. Или тот же чай, но без сахара. И, подойдя к зеркалу, увидеть там себя. Себя, того самого, который в злосчастный вечер уже непонятно сколько времени назад, ручку любимую потерял. И вот тогда этот тип уберется обратно, в то непонятно, из которого он в твою жизнь приперся. Только придется потом с его женщинами разбираться, и еще с кучей всякого барахла, которую он в твою жизнь приволок. Впрочем, это хоть и муторно, но несложно.
Главное, все-таки опомниться. А то так и просидишь всю жизнь на кухне, пока он за тебя жить будет. И умрет за тебя. И тогда даже некому будет чаю купить.
Так что, приходя домой, внимательно смотрите в зеркало. И если увидите там незнакомого типа, сразу бегите искать любимую ручку. Или другу позвоните.




(by Наталья Крайнер)
Жил-был человек. Он вырос в большой семье, у него было целых семь сестер и братьев, поэтому, когда у него, наконец, появился собственный дом, он очень этому обрадовался. И ему совершенно не нужно было, чтобы в этом доме появлялся еще кто-то. Человеку нравилось пить кофе и смотреть на рассветы, или пить чай и смотреть на закаты. А днем он работал, рисовал эскизы ратуши, которую должны были вот-вот построить в городе. Так получилось, что человек был хорошим архитектором. Именно поэтому ему удалось обзавестись собственным домом. И многие здания в городе были построены по его проектам. Были они странные с закругленными углами и покосившимися в одну сторону башнями, но людям эти здания нравились. А еще они нравились мэру города, поэтому он разрешил человеку построить свой собственный дом, и даже дал на это немного денег.
Как-то, проснувшись утром, человек обнаружил, что он не знает, какой должна быть ратуша. Он выпил кофе и посмотрел на рассвет, но это ему не помогло. Он весь день рисовал ратуши, разные - большие и маленькие, строгие и необычные, но ни один из вариантов его не устраивал. Человек отчаялся, он понимал, что если он не сможет больше придумывать здания для города, то просто потеряет работу. И свое предназначение тоже.
Человек сидел над эскизами три дня и три ночи, но все равно не смог понять, какой же должна быть ратуша. Он сходил туда, где ее должны были строить, он долго смотрел на тот дом, который должны были снести, но голова его была по-прежнему пустой и даже немного звенящей.
А в доме, который должны были снести, жила старая гадалка. Ей, разумеется, очень не хотелось, чтобы дом сносили. И она решила немного заколдовать архитектора, чтобы он не смог нарисовать эскиз ратуши. И теперь она смотрела из окна на архитектора и радовалась, потому что у нее была возможность пожить еще немного в этом доме. Впрочем, гадалке просто нужно было время, чтобы найти себе новое жилище. И архитектора она заколдовала, разумеется, не навсегда. Гадалка была, в сущности, доброй женщиной.
Архитектор же, совсем уже потерявший веру в себя, решил пойти к гадалке и спросить, что же с ним такое происходит. Гадалка совершенно не ожидала такого оборота событий и поэтому смутилась и некоторое время не знала, что сказать. Но потом придумала. Она сказала архитектору, что он влюбился, только еще пока неизвестно, в кого. И ему срочно надо узнать, в кого он влюбился, потому что иначе его дар к нему так и не вернется. Гадалка сказала, что архитектор должен вернуться домой и три дня и три ночи рисовать свою возлюбленную. И тот портрет, который у него получится на третий день, и будет портретом его любимой. И тогда останется только найти ее.
Архитектор никогда не слышал, чтобы кто-то влюблялся просто так, но он все равно поверил гадалке и пошел домой, рисовать. А гадалка обрадовалась, она рассчитывала на то, что за три дня точно успеет куда-нибудь переселиться.
Архитектор, как и было ему сказано, три дня и три ночи рисовал разных девушек. Они все были красивые и неземные. И в любую из них архитектор влюбился бы с огромным удовольствием. Но получалось, как с ратушей, он прекрасно понимал, что это все не те девушки. И вот на рассвете третьего дня он, уже почти засыпая, нарисовал женщину. У нее были большие глаза и почему-то очень длинный нос, и была она несколько старше, чем все остальные девушки, которых он рисовал. Но она единственная показалась ему живой. И архитектор понял, что это и есть та, в кого он влюбился. Он схватил рисунок и побежал к гадалке, которая уже собирала чемоданы. Архитектор показал ей рисунок и сказал, что эта та, кого он любит, что он уже и сам это чувствует, и теперь ему очень нужно найти эту женщину, иначе не будет ему покоя ни днем, ни ночью. Гадалка, которая, как мы уже сказали, была женщиной доброй, решила в последний раз помочь архитектору. Она достала свой хрустальный шар, посмотрела в него, и оказалось, что эта женщина живет в соседнем городе. Архитектор сказал гадалке спасибо и быстро убежал брать билеты на поезд в этот город. А гадалка только загадочно улыбалась, убирая свой хрустальный шар в огромный чемодан из телячьей кожи. Гадалки вообще любят загадочно улыбаться.
Архитектор приехал в тот самый город, и первое, что увидел на вокзале - очень красивую скульптуру. Он даже постоял минут пять и полюбовался на нее, почти забыв про то, зачем он сюда приехал. А потом он начал спрашивать местных жителей, не знает ли они эту самую женщину с портрета. Город был маленький, поэтому очень скоро нашелся житель, который отправил архитектора на одну из окраинных улочек города.
Архитектор пришел на эту улицу и увидел маленький дом, с садом. В саду сидела женщина и задумчиво изучала скульптуру, которая стояла перед ней. Он подошел поближе и увидел две вещи: во-первых, это была та самая женщина с рисунка, а во-вторых, скульптура изображала его самого. Он, разумеется, очень удивился и решил выяснить, в чем дело. Женщина, тем временем, увидела его, и обрадовалась.
- Здравствуй, - сказала женщина. Понимаешь, я местный скульптор. И мне нужно было сделать памятник нашему самому известному писателю. Но у меня почему-то ничего не получалось. И я, я глупая очень бываю иногда, я испугалась, и пошла к гадалке. И она сказала мне...
- Я знаю, что она тебе сказала, - сказал архитектор, протягивая ей листок бумаги с ее портретом. - И я даже догадываюсь, где живет эта ваша гадалка.
Женщина засмеялась. И они с архитектором, разумеется, тут же полюбили друг друга, им просто больше ничего не оставалось, гадалки - существа могущественные, и если уж что решат, все обязательно будет так, как они хотят. Впрочем, эта любовь не мешала им наслаждаться закатами и рассветами, а также проектировать здания и лепить скульптуры, но уже все больше для себя. А если на заказ, так они обязательно проверяли, чтобы на месте их будущих творений не оказывалось никаких жилых домов. Так, на всякий случай.




(by Наталья Крайнер)
Все началось с ветра. Оно и понятно, все всегда начинается с ветра, и, чем сильнее ветер, тем быстрее все начинается. И этот самый ветер, с которого все началось, принес как-то в комнату к одному человеку страницу из старой книги.
Там ничего особенного не было, на этой странице. Пара слов на неизвестном языке, всего-то. Но человек почему-то обрадовался, и сразу же начал собираться в дорогу. Всем друзьям и знакомым он рассказывал, что когда-то, когда он был еще и не человеком даже, а так, только самым-самым началом человека, ему приснился сон про древнюю книгу, которую он должен найти. И что ему теперь непременно нужно отправиться на поиски этой книги. Потому что, когда он ее найдет, у него в жизни все наконец-то наладится. Друзья понимающе кивали головами, хотя им-то казалось, что у человека в жизни уже все и так вполне себе наладилось, без всяких книг. Потому что жил он спокойно и радостно, принимая жизнь как душ: каждый день, и с удовольствием.
Но человек, который, в общем, и сам понимал, что в жизни у него и без книги все хорошо, не мог отказаться от этой идеи. Ему очень хотелось верить, что если он все же найдет эту книгу, что-то в его существовании кардинально изменится, и ему откроется какая-то очень важная тайна. Поэтому человек собрал вещи и уехал с единственного в городе вокзала, предчувствуя, что никогда больше не вернется. Друзья, которые тоже это почувствовали, помахали ему на прощание и разошлись по домам, жить свои спокойные и радостные жизни.
А человек начал искать свою книгу. Он объездил тысячи библиотек и показал тысяче библиотекарей принесенную ветром страницу. Но ни один из тысячи библиотекарей не смог подсказать ему, из какой книги была вырвана страница. Но человек не падал духом. Он снимал жилье в каждом городе, где были библиотеки и жил там подолгу, штудируя старые тома. Он узнал, как стать бессмертным, как сделать золото из свинца, как найти главное и как потерять то, что уже не нужно. Человек стал очень мудрым, но все равно продолжал искать свою книгу. Потому что своя книга дороже любого рецепта бессмертия.
Шло время. Иногда человеку очень хотелось вернуться в свой город и продолжать жить свою жизнь - ту, которую он променял на поиски книги. Впрочем, как только он видел впереди очередное здание библиотеки, это желание тут же пропадало, и он снова зарывался в старые тома.
Вы, наверное думаете, что он так и не нашел эту самую книгу? Так вот, он ее все же нашел. И даже смог прочитать, что там было написано, потому что за время странствий по библиотекам изучил множество языков, в том числе и тот, на котором эта книга была написана. Там рассказывалось о человеке, который как-то в один прекрасный день отправился в странствие, чтобы найти книгу, страницу из которой принес ему ветер.
Потому что все начинается с ветра.




(by Ксения Рождественская)
Милый мой, любовь моя. Как мне хорошо с тобой. Как я люблю трогать тебя, целовать, быть с тобой, ты не представляешь.
Милый мой, сердце мое. Ты спрашиваешь — о чем я думаю, когда вот так молчу. Неужели ты не знаешь? Я думаю о тебе. Я вспоминаю, как мы познакомились, я думаю о том, что так хорошо, как с тобой, мне никогда не было и никогда уже, видимо, не будет. Помнишь, тогда, в самом начале, ты сказал: я не хочу знать, как тебя зовут, и ты не спрашивай меня. «Нам не нужно имен», — сказал ты. Да, нам не нужно имен, чтобы любить друг друга, но иногда я так хочу назвать тебя, сказать тебе… Господи, как я люблю твое имя, как оно похоже на тебя, как бы мне хотелось поговорить с тобой о тебе, обо мне, о том, как мне без тебя черно и пусто, о том, что будет с нами. Как жаль, что ты не хочешь ничего слушать. Ты боишься, я знаю. Ты боишься, что я, как и многие женщины, которых ты любил, ошибусь, скажу что то не то, что то не так. А еще больше ты боишься, что все, что я скажу, будет правильным. Будет правдой. Что ты тогда будешь делать…
Мой единственный, счастье мое, все те твои женщины ничего не понимали в любви. Но ты не хочешь ничего слушать, и я буду молчать, пока молчать. Стану говорить глупости, болтать о пустяках: о том, что я купила вчера новый будильник, потому что старый почти не звонит, а если звонит, то тихо тихо, чтобы никого не разбудить… или о том, что неделю назад я встретила на улице ывшего одноклассника, когда то у нас был роман, смешно вспомнить… я только не признаюсь тебе, что он то мне и рассказал, кто ты на самом деле. «Уходи от него немедленно, ты будешь несчастной всю жизнь, всю свою дурацкую и, учти, очень короткую жизнь», — просил он. И так обиделся, когда я засмеялась в ответ…
Или, хочешь, я буду рассказывать тебе свои сны. Вот сегодня мне снилось, что я просыпаюсь рядом с тобой, а ты говоришь: я хочу тебя, немедленно, немедленно, сейчас, один раз, последний — а я еще сонная, еще не понимаю, где я? почему «последний»? И вот ты поворачиваешься ко мне — и вдруг съеживаешься, становишься маленькой страшной тряпичной куколкой с разведенными руками — у тряпичных кукол никогда не опускаются руки… я беру эту куклу — тебя — в руки, а тело твое, эта грязная розовая тряпка, вдруг рвется, и оттуда — из тебя — падают куски поролона. И я вскакиваю, собираю с одеяла куски сердца твоего, пальцем пытаясь обратно их запихнуть, обратно… бегу к столу, открываю ящики, придерживая тебя, приговаривая: потерпи, потерпи… Наконец нахожу подушечку с булавками, беру булавку, втыкаю в тебя, чтобы не вываливались больше у тебя из груди поролоновые кубики, ты как будто вздрагиваешь, а я шепчу: вот сейчас, сейчас я все зашью, только найду иголку, сейчас, подожди немножко, потерпи… и вдруг понимаю, что я делаю. Куколки, булавочки. Сердце поролоновое.
Нет, не буду я тебе рассказывать об этом. Буду вот так лежать и молчать. И смотреть в потолок. Может быть, когда нибудь, когда я не смогу больше терпеть — а это случится, счастье мое, и очень скоро, — может быть, тогда я все таки назову твое имя. Как положено, трижды. И буду смотреть, как ты съеживаешься, сморщиваешься, превращаешься в страшное существо из моего сна, с руками, навсегда разведенными в стороны, с поролоном внутри. А может, в черный камень, как в том кино, которое я тайком от тебя смотрела у подруги. А может, ты ни во что не превратишься, останешься таким, каким я знаю тебя и люблю, — темноликим неулыбчивым карликом с глазами, тускло горящими красным. Ты осмотришь мне в лицо голодным, страшным взглядом, и попятишься, и вскрикнешь скрипуче: Черт бы побрал тебя, проклятая девка! Узнала! Узнала!!!
А я улыбнусь тебе и скажу: вот и ступай к себе в ад.
Румпельштильцхен.
Румпельштильцхен.
Любовь моя, Румпельштильцхен.

Принцесса и дракон

(by Сергей Красиков)
Меня зовут Рахиль, и у меня есть дракон.
У меня есть дракон и дедушка.
И папа. Папа ушел на войну. Он солдат. Он воюет за Родину. Так мне сказали мама и дедушка. Мама тогда еще была жива.
Я люблю дракона. Его зовут Кай. Я сама так его назвала. Мама рассказала мне сказку про Снежную Королеву. Там тоже был Кай. Его спасла от Снежной Королевы Герда. Мне нравится Герда. Она не боялась Снежной Королевы и поэтому спасла Кая. Я тоже не боюсь Снежной Королевы. Я иногда боюсь пауков и темноты. Я не боюсь крыс. Я смелая. Дедушка так сказал. Я больше не буду бояться пауков и темноты.
Еще я боялась, что мама умрет. Но я больше этого не боюсь. Когда мама умирала, мне было страшно. Она плакала. Я тоже. Мама умерла. Я не боюсь смерти. Дедушка говорит, что никто не умирает совсем. После смерти мы попадаем в рай. Рай — это такое место, где все встречаются. Там тепло и много вкусной еды. Там нет крыс и пауков. Там всегда светло и не хочется спать. Там нет немцев.
Мама сшила Кая из цветных тряпочек и подарила мне на день рождения. Я знаю, сколько мне лет. Мне четыре года. Я не умею писать, но знаю буквы. Я считаю до десяти. Скоро мне будет пять лет. А потом шесть. Когда я подрасту, я пойду в школу. Мама называла меня принцессой. Это не имя. Меня зовут Рахиль. Принцессы красивые.
Мама называла меня принцессой потому, что я красивая. Принцессы жили раньше. Еще тогда были короли и принцы. Они все умерли. Когда я умру, я встречу их в раю.
Когда мама была жива, она рассказывала мне сказки. Там было много принцесс и принцев. Сейчас только одна принцесса — это я.
Мой Кай — живой. Теперь он мне рассказывает сказки. Он мне рассказал про страну драконов. Там драконы большие и добрые. Дети летают на драконах. В маминых сказках драконы не всегда были добрые. В сказках Кая они защищают детей и мам. Они убивают злых. Я думаю, страна Кая похожа на рай. Там тоже всегда хорошо. Там высокие горы и голубые реки. В реках можно плавать всем, даже если не умеешь плавать. Там такая вода, в которой нельзя утонуть. Там тоже всегда тепло. Кай рассказал, как сражался со злым волшебником и победил его. У волшебника был автомат. Но Кай оказался сильнее. Он сжег его огнем изо рта. Кай любит меня. Он обещал взять меня в свою страну насовсем, когда я подрасту. Он говорит, что мама туда тоже приходит.
Дедушка говорит, что Кай — игрушка и не живой. Это неправда. Просто Кай притворяется игрушкой, когда вокруг взрослые. А мне он рассказывает сказки. Когда я сплю, он живет в своей стране драконов. Дедушка говорит, что немцы не злые. Они много знают и скоро отпустят нас жить домой. Он говорит, что люди, которые много знают, не могут быть злыми. Или отвезут нас в хорошее место. Там будет чисто и не будет крыс.
……….
Я немного кашляю, но дедушка говорит, что это пройдет. Поезд остановился. Нам всем велели выйти и построиться ровно. У немцев собаки. Они не страшные. Дома у нас тоже была собака. Я не боюсь собак. Они сказали, чтобы мужчины и женщины построились отдельно. Я встала с дедушкой. Меня отвели к женщинам. Это неправильно, я еще маленькая и поэтому не женщина. Дедушка плакал. Многие женщины плачут. Мужчины тоже плачут, но меньше. Кай сказал, что плакать не нужно. Это стыдно. Я уже не плачу. На нас смотрел немец, и потом меня вывели из ряда. Еще вывели двух бабушек и женщину, которая много кашляла. Еще вывели много народа, но я всех не запомнила. Нам сказали, чтобы мы разделись, потому что надо помыться. Одежду обещали отдать, когда выведут блох. Кая тоже забрали. Он мне сказал, что все равно будет со мной. Нас повели мыться. Нас очень много, поэтому тесно всем вместе и душно. Кай сдержал слово. Вот он сел возле меня, настоящий, не из тряпочек, нагнул длинную шею, чтобы мне было легче на него залезть. Он больше не боится взрослых. Я сажусь на него, крепко хватаюсь за золотистые чешуйки и мы летим в его страну. Там меня ждет мама. Кай обещал.




(by Александр Шуйский)
Он приходит исключительно по ночам почему-то, уже далеко заполночь может раздаться звонок телефонный - всегда разный, я никогда не могу его вычислить, ни кто, ни с какого номера, хотя все остальные определяются тотчас - и голос, уже забытый с тех пор, как был неделю назад, говорит утвердительно: я зайду ненадолго.
Я не то чтобы вздрагиваю, но никогда не готов к его визитам, всякий раз у меня совершенно иные планы, всякий раз он невовремя, он это хорошо знает, смеется над этим часто - да, не вовремя, я всегда не вовремя, хотя никогда не опаздываю, - и я почему-то смеюсь вместе с ним, хотя что смешного в этой шутке, она здорово пообтрепалась за последние несколько тысяч лет.
Он приходит и садится в кресло, он чешет за ухом моих котов, он смотрит, как я работаю - рисую или пишу. Иногда рассказывает что-нибудь, но чаще просто молчит, и я молчу в его присутствии, нам так уютнее вдвоем друг с другом - молча смотреть ему за моей работой, а мне - за его отдыхом. Что он приходит отдыхать ко мне, это никаких сомнений, у него всегда только два состояния - отдых и работа, а работу его не спутаешь ни с чем, так что я знаю наверняка, гадать не приходится.
Почему-то мне всегда отлично работается при нем, наверное, такой особенный взгляд - пристальный и в то же время доброжелательный, хотя спрашивать его мнения или совета - все равно, что ловить ветер руками, скажет что-то, наполнятся руки ветром - и улетело, утекло сквозь пальцы. Вот только что сказал - а что, уже не помню, и не помню, похвала это была или осуждение, наверное, из-за голоса, у него всегда такой ровный голос, как будто не воздух выходит из грудной клетки, а что-то более плотное, равномерное такое, как поток лавы из вулкана. Иногда он болтает совсем уж беспечно, и мне еще долго после его ухода мстится, что голос остался где-то по углам или, может быть, между оконными рамами, - а на самом деле это шумит просыпающийся город.
Он сидит у меня при свете настольной лампы, пока не начинает светать. И всегда я успеваю больше, чем наметил себе накануне, и к утру так легко становится, словно я заново родился, а не провел ночь в болтовне и посиделках со Смертью.
Уходя, он всегда говорит "до свиданья". И легко улыбается при этом из-под своего неизменного капюшона.
И я почему-то улыбаюсь в ответ, хотя этой шутке тоже не одна сотня лет. Я улыбаюсь тому, что он говорит это, выходя из моих дверей. И каждый раз, когда от меня уходит Смерть, дом остается гулким и пустым какое-то время, пока не наполняет его суета и серый свет утра, щебет птиц за окном, отрывистые гудки пароходов с Невы. Признаки жизни.

...