Иди домой, сынок!

Серега – алкоголик. Он с огромным удовольствием пил бы водку. Но водка стоит немалых по его понятиям, а главное – возможностям, денег, поэтому Серега употребляет любую жидкость, содержащую градусы: спирт, одеколон, настойку боярышника, стеклоочиститель... Достижение опьянения - уже не с целью расслабиться, забыться или повеселиться, а тяжкий ежедневный труд, с той лишь разницей, что не тебе платят за него, а ты сам платишь другим. Как можно жить с похмельем длиною в несколько лет?

«Я плакал, что бос, пока не встретил безногого». Эту мудрость я переиначил, и в запойные, исполненные кошмаров и паники дни, как утешение повторял: «Я думал, что у меня похмелье, пока не встретил Перевощикова». Если здоровье еще позволяло мне доковылять до рюмочной, то Серега всегда готов был разделить тяжесть бодуна и последующую радость опохмелки. Сильно похудевший, покрытый безобразными прыщами и фурункулами, он, тем не менее, заботами матери, бывшей учительницы, выглядел довольно опрятно. В его обычной компании – местных бомжей и алкашни, мы выглядели аристократами. На остатки денег я вполне мог устроить им пир, купив разливной спирт, черный хлеб, кильку в томате, сигареты «Святой Георг» и портвейн «777», который потасканная и воняющая мочой бичовка Вера называла «вином». При этом она утверждала, что «вино» куплено «для дам», и неоднократно безуспешно пыталась вознаградить меня за щедрость своим сексуальным, как ей казалось, телом.

Мои черные загулы заканчивались и начиналось трезвое, но такое же серое и никчемное существование мелкого чиновника. Изредка я встречал Серегу и подбрасывал ему мелочи на опохмел. Затем опять приходили выходные, праздники,отпуск… Когда после легкого оттяга добропорядочные друзья уже возвращались к семьям, работе и делам, я продолжал увлеченно кувыркаться в загуле, на самом дне омута запоя, зная, что в этой жизни есть человек, которому намного хуже, чем мне. И время, оставшееся до заточения озверевшими родителями под домашний арест, капельницу и надзор нарколога, я проводил с Серегой и его товарищами по алкоголизму, безработице и бесприютности. Но даже в этом сумеречном состоянии мне было безумно стыдно перед матерью Сереги, которая всегда и везде ходила за ним в некотором отдалении, покорно выслушивала любую брань, иногда терпеливо сносила побои и только тихо повторяла: «Иди домой, сынок!».

Тот странный период моей жизни давно закончился. В ритмах большого города возможностей для прежних забав остается все меньше. Зимой 2006 года я приехал в город детства и в старых традициях шумно это отпраздновал. Утром третьего дня, выпивая в той самой рюмочной, я рассмеялся, глядя на очумевшее с бодуна лицо младшего брата.
- Женька, ты думаешь у тебя похмелье? Ты еще Перевощикова не видел! Сейчас на воздух покурить выйдем, может его и встретим.
- Ты не знаешь что ли? Умер он, в прошлом году. Как обычно бухой был, упал в подъезде, головой приложился… Мать скорую вызвала, да толку никакого…

Помолчали, выпили… Грустно самому бестолково растрачивать жизнь. Просто трагедия, если парень в 25 лет сгорает от алкоголя. Но самое горькое - встречать мать этого парня, которая целыми днями неприкаянно бродит по городу. Не знаю, мне кажется, или я правда слышу, как она шепчет: «Иди домой, сынок!».