Иди домой, сынок!
Серега Перевощиков самый обычный пацан. Он родился в 1980 году, еще в афганскую войну, сам служил в армии во время второй русско-чеченской, но в боевых действиях не участвовал. Хотя с местом службы ему повезло – морская пехота. Оттуда, также как из ВДВ, или спецназа ГРУ, пацаны возвращаются другими - сильными в первую очередь духом, а не физическими параметрами, как это принято считать. Но мало кто знает, какое буквальное понимание устава днем, и какую жуткую дедовщину ночью, приходится пережить этим парням, чтобы потом до глубокой старости с гордостью вспоминать свою службу.
Не знаю, что определило судьбу Сереги. После армии он устроился в оперотряд. На моей родине это общественная организация, работающая по договору с муниципалитетом и выполняющая функции охраны порядка. Днем на рынке, вечером на улицах города. Основные клиенты – подвыпившие граждане, которых нужно сдать в милицию или вытрезвитель. Таких пассажиров Сереге пришлось оформить немало. Общение с ними, нервная работа, выкидыш, случившийся у любимой девушки, отсутствие внутреннего стержня и цели в жизни, да просто распущенность – может быть все это в совокупности и затянуло Серегу на дно бутылки.
«Я плакал, что бос, пока не встретил безногого». Эту мудрость я переиначил, и в запойные, исполненные кошмаров и паники дни, как утешение повторял: «Я думал, что у меня похмелье, пока не встретил Перевощикова». Если здоровье еще позволяло мне доковылять до рюмочной, то Серега всегда готов был разделить тяжесть бодуна и последующую радость опохмелки. Сильно похудевший, покрытый безобразными прыщами и фурункулами, он, тем не менее, заботами матери, бывшей учительницы, выглядел довольно опрятно. В его обычной компании – местных бомжей и алкашни, мы выглядели аристократами. На остатки денег я вполне мог устроить им пир, купив разливной спирт, черный хлеб, кильку в томате, сигареты «Святой Георг» и портвейн «777», который потасканная и воняющая мочой бичовка Вера называла «вином». При этом она утверждала, что «вино» куплено «для дам», и неоднократно безуспешно пыталась вознаградить меня за щедрость своим сексуальным, как ей казалось, телом.
Мои черные загулы заканчивались и начиналось трезвое, но такое же серое и никчемное существование мелкого чиновника. Изредка я встречал Серегу и подбрасывал ему мелочи на опохмел. Затем опять приходили выходные, праздники,отпуск… Когда после легкого оттяга добропорядочные друзья уже возвращались к семьям, работе и делам, я продолжал увлеченно кувыркаться в загуле, на самом дне омута запоя, зная, что в этой жизни есть человек, которому намного хуже, чем мне. И время, оставшееся до заточения озверевшими родителями под домашний арест, капельницу и надзор нарколога, я проводил с Серегой и его товарищами по алкоголизму, безработице и бесприютности. Но даже в этом сумеречном состоянии мне было безумно стыдно перед матерью Сереги, которая всегда и везде ходила за ним в некотором отдалении, покорно выслушивала любую брань, иногда терпеливо сносила побои и только тихо повторяла: «Иди домой, сынок!».
Тот странный период моей жизни давно закончился. В ритмах большого города возможностей для прежних забав остается все меньше. Зимой 2006 года я приехал в город детства и в старых традициях шумно это отпраздновал. Утром третьего дня, выпивая в той самой рюмочной, я рассмеялся, глядя на очумевшее с бодуна лицо младшего брата.
- Женька, ты думаешь у тебя похмелье? Ты еще Перевощикова не видел! Сейчас на воздух покурить выйдем, может его и встретим.
- Ты не знаешь что ли? Умер он, в прошлом году. Как обычно бухой был, упал в подъезде, головой приложился… Мать скорую вызвала, да толку никакого…
Помолчали, выпили… Грустно самому бестолково растрачивать жизнь. Просто трагедия, если парень в 25 лет сгорает от алкоголя. Но самое горькое - встречать мать этого парня, которая целыми днями неприкаянно бродит по городу. Не знаю, мне кажется, или я правда слышу, как она шепчет: «Иди домой, сынок!».
