Как я сдавал экзамен по нормальной физиологии или крах Авиценны

Если, например, планировался велосипедно-туристический заезд вокруг Гренадерского моста, Максим Максимыч ночами сидел за швейной машинкой,пошивая себе модный велосипедный костюм, с тысячью карманов для разных мелочей , включая отсеки для зубочистки, батареек для плеера и потайной карман для порнографических открыток (видимо, чтобы развлечь себя на маршруте)

Все эти приготовления конечно же заканчивались разроботкой оригинальной эмблемы велопробега, которую он тщательно вырисовывал с изрядной долей фантазии и таланта.

Если Максим Максимович задумывал бл*дки, то это всегда было событием всеинститутской значимости. Самые красивые девушки института боролись за право поучаствовать в посиделках в комнате 312 общежития номер 2. Счастливым участницам были гарантированы песни под гитару, искрометные шутки , разговоры «за жизнь» и романтическая любовь, если повезет.

За четыре дня до экзамена, застанный в расплох Максим Максимыч, однажды умудрился поднять «с нуля» полный курс нервных болезней с нейрохирургией и сдав экзамен на отлично, снабдить все общежитие учебными материалами по предмету в количестве тысячи листов , как бы ненароком напечатанные им на печатной машинке во время подготовки к экзамену в промежутках между пьянками.

Печатная машинка Максим Максимовича – тема для отдельного разговора. Старожилы свидетельствуют , что машинка досталась ему после отступления немецкой армии во время прорыва блокады Ленинграда. То есть сначала его деду, потом отцу , ну и в конечном итоге самому Максим Максимычу.

Прослужив в армии два года шифровальщиком, Максим Максимыч мог печатать на машинке всеми одиннадцатью пальцами, одновременно уплетая яблочный пирог и параллельно закусывая рюмку водки соленым огурцом, и при этом ненавязчиво кокетничая с одной из девушек изумительной красоты, которые зачем то постоянно водились в его комнате.
Будучи увлекающимся человеком , Максим Максимыч любил выпить.

В тот злополучный вечер, возвращаясь с тайного заседания студенческого научного общества по гинекологии, Максим Максимыч, проходя по мосту через Карповку, испытал пошатновение, вызванное неровной походкой и силами гравитации и совершенно случайно обронил свой любимый китайский плеер в реку.

Придя в общежитие, он излил мне душу. По этому поводу была куплена литровая бутылка импортой водки Мак Кормик (по данным старожилов настоянной на мексиканских человекоядных тараканах) и беляш.

Количество выпитого в тот вечер было пропорционально горю Максим Максимовича в связи с утерянным плеером в котором, кстати, находилась редкая запись бубнения доцента-старожила Инны Тимофеевны Рябцевой о синдроме поликистозных яичников, записанная Максим Максимовичем на юбилейной лекции по гинекологии в аудитории номер 7 в рамках подготовки к экзамену на четвертом курсе.

Будучи верным другом и соратником Максим Максимовича, я не мог позволить ему нажраться в одиночку.

Вечер «снятия нервного напряжения» проходил по стандартным канонам. Непрерывные шутки и прибаутки а также прекрасный баритоноподобный вокал Максим Максимыча привлекли в комнату дюжину восторженных поклонниц. Так называемую, «аудиторию». В присутствии «аудитории» наши с Максим Максимычем хвосты распушались подобно павлиньим, и во время песнопений под гитару, мне даже изредка удавалось попадать в ноты.

Старожилы общежития номер два , описывая наш совместный с Максим Максимычем вокал, употребляют такие речевые обороты как «рев бизонов на случке» и «последняя гастроль».

Даже смутное осознание того, что завтра нам предстоял сложнейший экзамен по нормальной физиологии, не могло пробудить в нас здравый смысл. Дальнейшее развите событий на той трагической вечеринке я припоминаю смутно. Помню только что на каком то этапе мне понравилась одна аспирантка с прической а-ля Ума Турман и ярчайшими напомаженными губами , и я мысленно пообещал себе завоевать ее сердце.

Поснулся я в шесть утра от ощущения страшной головной боли и высшей степени обезвоживания. Далее выяснилось , что вместо губастой блондинки я всю ночь почему то обнимал голого Максим Максимыча. Обнаженные, мы подобно падшим ангелам, лежали на его кровати, кстати говоря, не предназначенной производителем для совместного почивания.

Дальнейший анализ ситуации привел меня в ужас. И я и Максим Максимыч были с ног до головы покрыты…мазутом. Максим Максимыч, яростно разбуженный мной, не смог внятно ответить на поставленные мною же вопросы о том почему

а) мы спим в одной кровати, почему б) мы оба без трусов, почему в) мы с ног до головы вымазаны мазутом и наконец, черт возьми, г) , было ли что нибудь между нами или нет.

Зашедшая убедиться в нашей жизнеспособности Наташка Герасимова загадочно произнесла «красавцы» и принесла нам вкусной воды из под крана , а только потом уже пролила свет на события минувшей ночи.

В соответствии с ее показаниями, выпив изрядное количество огненной воды, мы с Максимом Максимовичем, подписали совместное коммюнике об острой назревшей необходимости выловить плеер Максим Максимыча из реки Карповки.

С криком «Девочки, айда купаться! » мы вдвоем с Максим Максимычем выбежали из общежития и снимая на ходу одежду совершили торжественный заныр в реку Карповку, которая по данным старожилов, является самой грязной из рек Петербурга и области , главным образом благодаря скопившемуся там мазуту.

После некоторого вполне понятного оживления, «аудитория», состоящая из молоденьких аспиранток и миловидных студенток старших курсов, потеряла интерес к происходящему и разошлась по домам к своим обычным бойфрендам.

Старожилы утверждают, что аспирантка с большими губами долго смотрела мне вслед, стоя на гранитном берегу и из ее груди вырывались рыдания.

По совершенно нелепому стечению обстоятельств, плеера Максим Максимыча в реке Карповка мы не нашли. Видимо он так и остался лежать на дне означенной реки. Старожилы утверждают, что водолазы,зачем-то лазавшие по дну Карповки, таки слышали невнятное бубнение доцента Рябцевой о поликистозных яичниках и якобы даже видели ее призрак.

Вылавливали нас из Карповки наши верные друзья Славка Петриченко, Наташка Герасимова и Алка по прозвищу «Лапа». Раздасадованных необнаружением плеера и утомленных купанием, нас положили спать в том же виде, в котором выловили из самой грязной реки Петербурга и области.

Восстановив в голове цепь событий, мы с Максим Максимычем принялись организовывать себя к предстоящему нам через три часа экзамену по нормальной физиологии. Те кто сдавал экзамен по нормальной физиологии в первом ЛМИ сразу же начинают кашлять и задыхаться, едва заслышав фамилию доцента Дулинца. Это был самый жестокий экзаменатор со времен Понтия Пилата.

Чтобы сдать экзамен у доцента Дулинца мало было знать нормальную физиологию. Нужно было иметь при себе сменную обувь, ослепительной белизны накрахмаленный халат и такую же белоснежную докторскую шапочку.

Наши с Максим Максимычем халаты не отличались белизной и наглаженностью, но мы решили рискнуть.

С трудом разлипая глаза я отыскал свой белый халат в куче хлама на кровати и запихав его в сумку и выпив еще водички я растолкал Максимыча, прикорнувшего на подоконнике, сообщив ему что время идти на экзамен.

На кафедре нормальной физиологии наблюдалось оживление. Миловидные студентки нашего курса в белоснежных халатах олицетворяли «Виву академию-виву профессуру». Создалось такое впечатление что мы на этом празднике были несколько лишними.

Заспанные и непричесанные явились мы на кафедру. Наши изнеможденные купаниями тела источали запах зловоний и мазута. Старожилы утверждают, что вонь исходившая от нас с Максим Максимычем в тот день, была сравнима со знаменитой «Вонью Юрского Периода», когда половина вымерших динозавров уже превратилась в нефть а вторая половина еще нешуточно смердила.

Со стеклянными глазами я зашел в аудиторию. При попытке вытянуть билет меня остановил металлический голос доцента Дулинца.

-Денис Сергеевич, вы забыли одеть халат – сказал металлический голос.

-Извините. Сейчас одену. Сказал мой ослабленный голос.

Я открыл сумку и стал вытаскивать свой «белый» халат. По мере вытаскивания халата я с ужасом обнаружил, что грязно серо-желтая материя с пятнами бог знает чьей ДНК, лежащая в моей сумке на самом деле никакой не халат, а … простыня с «гостевой» кровати Максим Максимыча, которую я по ошибке, в утренней так сказать, суете, засунул в сумку вместо халата.

Надо было что то делать и я опять решил рискнуть. Надеясь, что меня не заметят, я обмотался простыней и подобно древнеарабскому врачу Авиценне подошел к столику с билетами.

Не заметить заспанного студента , воняющего перегаром , мазутом и канализацией всего петроградского района, обмотанного в желто – серую простыню третьей свежести с пятнами ДНК и РНК миловидных студенток общежития номер два , было трудно.

Последнее что я слышал , это металлический голос Доцента Дулинца , вопрошающий о том кто пустил в аудиторию «этого маргинала».

Максим Максимыча, невинно спящего над чистым экзаминационным листком, обнаружили позднее и тоже, к моему облегчению, вышвырнули с экзамена.

Нас обоих ждала пересдача в Августе и озлобленный Доцент Дулинец, что как вы понимаете, хуже чем обычный Доцент Дулинец раз в пятнадцать-двадцать.

Старожилы утверждают, что пересдали мы тот экзамен позже на твердую тройку, что и позволило нам впоследствии, получить ослепительно синие дипломы и стать настоящими врачами.