На uCrazy 16 лет 10 месяцев
Руки
Джейку Сандерсу было невыносимо жарко и страшно. Он даже не мог понять, какое из этих ощущений в большей степени заставляет его сердце бешено колотиться в груди, отдаваясь в ушах и сотрясая всё тело.
Три дня назад, 4 апреля, он пришел из школы с чувством, как будто в уши ему воткнули по раскаленной вязальной спице. Когда он попытался позвонить матери на работу, чтобы сказать ей о своей проблеме, то даже не смог приложить к уху телефонную трубку. На следующее утро боль из ушей переместилась в горло, температура поднялась до 100*, мать дала Джейку лошадиную дозу аспирина, напоила крепким чаем с медом и лимоном и уложила сына в постель – в надежде, что вечером ему полегчает. Однако к вечеру градусник показывал уже 101**, и пришлось звонить доктору.
6 апреля, свой двенадцатый день рожденья, Джейкоб Сандерс встретил в теплой компании бледной, насмерть перепуганной матери, румяного добродушного доктора Флетчера и плюшевого медведя Барри, подаренного отцом 6 лет назад.
Доктор без интереса заглянул Джейку в рот, помял прохладными пальцами шею под челюстью, послушал дыхание Джейка через стетоскоп – и констатировал: ангина. Так что в этот день рожденья Джейку вместо надувных шаров, картонных колпаков и торта со свечками достались красочные упаковки тайленола, клацида и нуприна.
Эту картину – и напуганную мать с чашкой горячего чая в руке, и румяного доктора, и себя, лежащего в постели в обнимку со старым приятелем Барри, – Джейк наблюдал как бы со стороны, словно через видеокамеру, установленную перед кроватью на высоте около шести футов. И звуки до него доносились будто из соседней комнаты. Внутри Джейка была только жара – изнуряющая, заслоняющая боль, сводящая с ума жара.
Мать просидела на краешке постели почти целый день – только около четырех пополудни она отлучилась на полчаса – приготовить ужин для Чарли. Но сегодня отчиму Джейка придется обойтись без кулинарных изысков: размороженная запеченная в духовке лазанья и холодный «Бад» скрасят твой вечерний досуг перед телевизором, дорогой наш Чарльз Эдвард Паттерсон. Слава богу, Джулии хватило ума не брать после замужества его фамилию – и не давать её сыну. Они с Джейком так и остались Сандерсами. Во всем остальном мать беспрекословно подчинялась своему молодому и красивому – слишком молодому и слишком красивому – мужу.
Сегодня вечером терпения Чарли хватило достаточно надолго: он пришел с лесопилки около семи, и лишь в начале десятого на пороге комнаты Джейка возникла его крепкая спортивная фигура:
– Джулия, ты идешь или будешь ночевать здесь?
– Я иду, Чарли, иду.
Мать быстро, чуть виновато поцеловала Джейка в лоб и выскользнула из комнаты, неслышно прикрыв за собой дверь.
И Джейк остался наедине с весенними сумерками и жарой. На некоторое время он провалился в некое подобие сна, а когда очнулся, была глубокая ночь. Серебристо-голубой свет почти полной луны, падавший сквозь жалюзи точно в центр комнаты, напоминал маленькую газетную статью в два столбика. Такая статья (Джейк запомнил странное слово «некролог») на последней странице «Дерри Ивнинг Стар» была посвящена его отцу почти пять лет назад.
«…с прискорбием сообщаем о безвременной смерти Джорджа Филиппа Сандерса, старшего инженера городской лесопилки. Его достойная трудовая жизнь служила примером нам всем, а трагическая гибель отзывается болью в сердце каждого жителя Дерри. Выражаем наши искренние соболезнования его вдове Джулии Сандерс и семилетнему сыну Джейкобу...»
Джорджа хоронили в закрытом гробу: по локоть отрезанные руки были самым малым из полученных увечий.
Агенты страховой компании, бесчисленные инженеры и инспекторы так и не смогли точно определить причину технической неполадки, в результате которой 15-дюймовая дисковая пила, вместо того, чтобы резать сосновые доски, взвилась над станком, как бешеное фрисби, и превратила Джорджа Сандерса практически в фарш.
Да, тогда мальчику было всего семь, и его горе было настолько велико, что, после известия о гибели отца, Джейк надолго впал в какое-то отупение: на похоронах он не проронил ни слезинки, и в течение нескольких последующих месяцев стал настолько замкнутым и равнодушным ко всему окружающему, что мать была вынуждена показать его детскому психиатру. Психиатр оказался то ли высококлассным врачом, то ли просто хорошим чутким человеком, но после первого же приема Джейк пришел домой – и разрыдался. И с тех пор начал выздоравливать. Ну, насколько можно выздороветь от смерти отца…
Мать выздоровела намного быстрее, намного...
Уже через четыре месяца после похорон Чарльз Паттерсон стал не просто приходить к ней в гости, но и оставаться ночевать. Смуглый, мускулистый, черноволосый, он был похож на молодого жеребца. И Джулия, несмотря на 6 лет разницы, рядом с ним смотрелась неплохо, помолодела, сменила прическу, купила пару новых платьев и блузок на два размера меньше, чем носила, когда была замужем за Джорджем Сандерсом. Очень уж ей хотелось выглядеть достойно рядом с молодым ухажером. А про него поговаривали всякое. Мексиканская кровь придавала его темпераменту звериную мощь, проявлявшуюся во всем: и в любви, и в ненависти. Но с ним боялись связываться не только из-за его животной жестокости и мстительности: живы были в городе люди, помнившие его бабку – черноволосую Пилар с дурными зубами, дурным запахом и дурным глазом. Некоторые особо суеверные говорили даже, что она колдунья и может навлечь проклятие – болезнь и даже смерть – на своего врага. И хотя белые люди разбавили кровь неистовой Пилар, женившись на её красавицах-дочерях, ничто не могло вытравить чертовщину из её потомков, особенно внука Чарли.
Чем так приглянулась молодому смуглому парню аристократически бледная благовоспитанная Джулия – остается только гадать, но увидев её однажды на лесопилке, куда Джулия принесла обед мужу, Чарли потерял голову. Ни замужнее положение, ни маленький сын не могли его остановить. Джулия всячески отбивалась от настойчивых знаков внимания и до поры была даже вежлива с молодым поклонником. Но однажды на лесопилке Чарли случайно подслушал, как они вместе с Джорджем смеются – смеются! – над ним. С того дня Чарли больше не подходил к своей возлюбленной, не подарил ни одного цветка, не сказал ни слова – а Джулию как подменили. Она стала холодна с мужем, перестала обращать внимание на сына, более того – начала сама искать встреч с Чарли. Но не успели поползти по городу злые сплетни, как произошла трагедия – Джордж Сандерс погиб. Оставив молодую вдову - и маленького сына - наедине с Чарли.
Нет, Чарли не обижал Джейка. Не обижал он и Джулию. Он просто занимал всё её время – и все её мысли. Джейк потерял и отца, и мать.
И вот сейчас, лёжа в постели в тисках болезненного жара, в обнимку с Барри, отцовским подарком, Джейк ощутил, как сдавливают горло подкатывающие рыдания, как становится горячо в глазах – и в этот момент он услышал тихое поскрёбывание у себя над головой. И вновь Джейку почудилось, что он наблюдает за происходящим сквозь видеокамеру: кровать – боком к стене, ногами к окну, пышущее жаром тело под сбившимся одеялом, чуть выше – длинная полка, заваленная комиксами, книгами и игрушками, а левее, у стены, со стороны изголовья, – старый платяной шкаф высотой почти до потолка. Из черной щели между шкафом и потолком что-то высунулось. Первой мыслью Джейка было: «крыса». Неприятно, но не смертельно. Поскребется и убежит. Но скребущие звуки становились всё более настойчивыми и всё менее похожими на крысиную возню. Чувствуя, как ледяная волна паники начинает захлестывать горло, Джейк заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть. Звуки не утихали. Джейку было невыносимо страшно и жарко. Страх подхлестывал жар, жар усиливал страх. До предела обострившимся слухом Джейк уловил новые оттенки в звуках из-за шкафа: ему почудилось лёгкое постукивание ногтей по деревянной дверце антресолей. Человеческих ногтей. И тут своим сторонним зрением мальчик со всей отчетливостью различил, как в щель между шкафом и потолком с трудом протискиваются две руки. Даже в темноте Джейк видел, что это мужские руки – крупные, сильные – и мёртвые. Да-да, мертвее некуда, как говорил Джон Уэйн. Посиневшие, покрытые багровыми пятнами распада, с костями, белевшими из-под отвалившейся местами кожи, эти руки настойчиво тянулись вниз, с усилием цепляясь пальцами за дверцу.
Паника забурлила внутри Джейка как вулкан, вынеся на поверхность лишь одну спасительную мысль: от изголовья кровати до верхней кромки шкафа – пять футов, не меньше. Они не смогут до меня дотянуться, они не смогут до меня дотянуться! – пульсировало в мозгу. Руки тем временем показались уже по локоть. Бежать! Из комнаты, вниз, к маме! Джейк попытался встать – но словно раскаленная плита придавила его, не давая шевельнуть ни рукой, ни ногой. Мама, мамочка! Крик застрял в горле сухим комком.
Руки высунулись по плечи. Они перестали скрести по шкафу и теперь вытянулись в направлении кровати. Между кончиками пальцев и макушкой Джейка оставалось еще по крайней мере два с половиной фута. На мгновение руки замерли – и с хрустом потянулись дальше, обнаружив, наподобие бамбукового стебля, еще один сустав. Джейк невольно вспомнил странную картину в большом отцовском альбоме репродукций: ни автор, ни название в детской памяти не остались, зато отчетливо запомнились слоны на омерзительно длинных тонких многосуставчатых ногах, напоминающих комариные лапки.
Через несколько секунд правая рука уцепилась костлявыми пальцами за край подушки, а левая – провела гниющей ладонью по волосам Джейка. Голову мальчика обдала волна такого холода и зловония, словно он нырнул в Кендаскиг накануне Рождества. И на этот раз Джейку удалось закричать. Скорее, это было похоже на хрип. Потом чуть громче – уже похоже на короткое «ма-а-а-», и затем, изо всех сил, на которые только были способны больные связки, Джейк заорал: «Маааа-мааааа!»
Этот крик и разбудил Джулию. Она прислушалась – тишина. Но крик был, он ей не приснился. Джулия села на кровати и включила ночник.
- Чарли, - пошевелила она мужа за плечо. – Чарли!
- Что… что случилось? - Чарли был явно недоволен.
- Там наверху, у Джейка, кто-то кричал.
- Ну и кто там мог кричать? Только твой сын.
- Чарли, мне страшно. Поднимись к нему.
- Слушай, детка, это твой сын – ты и поднимись!
- Чарли, а вдруг кто-то забрался в его комнату?!
- Черт!.. Ты уверена, что слышала крик?
- Д-да…
- Так ты уверена?
- Да, черт возьми, я уверена!
- Ладно, сейчас.
Чарли поднялся с постели, натянул джинсы и направился к двери спальни. Затем вернулся, открыл дверцу шкафа, порылся внизу, нашел коричневую коробку.
- Чарли, скорее, ради всего святого! – взмолилась Джулия, всё это время не сводившая с него глаз.
- Иду! – огрызнулся Чарли, достал из коробки свой «бульдог» и вышел из комнаты.
На лестнице было тихо и темно. Чарли шел босиком, прислушиваясь к каждому шороху в доме – но ничего не слышал. Подойдя к двери комнаты Джейка, он на несколько секунд замер – нет, тишина – затем снял «бульдог» с предохранителя и повернул ручку двери.
Осененный лунным светом, Джейк лежал с открытыми глазами, глядя в никуда. Он повернул голову на звук открывшейся двери и позвал хриплым шепотом:
- Чарли! Чарли!
Кроме Джейка, Чарли никого в комнате не заметил.
- Джейк, что случилось?
- Чарли, помоги!
Готовый было разозлиться, Чарли не на шутку испугался этого хриплого шепота мальчика. Ступая осторожно, будто по стеклам, он подошел к кровати пасынка.
- Джейк? Ты меня слышишь? Что случилось? Кто тебя напугал?
- Чарли, Чарли, - шептал Джейк побелевшими губами, бессмысленно глядя в пространство перед собой.
И вдруг Чарли услышал позади себя шорох. Негромкий, но явственный. Он быстро обернулся – и увидел тянущиеся к нему руки – неживые, гниющие, омерзительно длинные руки. Он даже не успел вскрикнуть, когда скользкие холодные тошнотворно пахнущие пальцы сомкнулись на его шее.
Последним, что увидел Джейк, прежде чем потерять сознание, – были отцовские часы с широким кожаным ремнем на запястье левой руки…
Эту картину – и напуганную мать с чашкой горячего чая в руке, и румяного доктора, и себя, лежащего в постели в обнимку со старым приятелем Барри, – Джейк наблюдал как бы со стороны, словно через видеокамеру, установленную перед кроватью на высоте около шести футов. И звуки до него доносились будто из соседней комнаты. Внутри Джейка была только жара – изнуряющая, заслоняющая боль, сводящая с ума жара.
Мать просидела на краешке постели почти целый день – только около четырех пополудни она отлучилась на полчаса – приготовить ужин для Чарли. Но сегодня отчиму Джейка придется обойтись без кулинарных изысков: размороженная запеченная в духовке лазанья и холодный «Бад» скрасят твой вечерний досуг перед телевизором, дорогой наш Чарльз Эдвард Паттерсон. Слава богу, Джулии хватило ума не брать после замужества его фамилию – и не давать её сыну. Они с Джейком так и остались Сандерсами. Во всем остальном мать беспрекословно подчинялась своему молодому и красивому – слишком молодому и слишком красивому – мужу.
Сегодня вечером терпения Чарли хватило достаточно надолго: он пришел с лесопилки около семи, и лишь в начале десятого на пороге комнаты Джейка возникла его крепкая спортивная фигура:
– Джулия, ты идешь или будешь ночевать здесь?
– Я иду, Чарли, иду.
Мать быстро, чуть виновато поцеловала Джейка в лоб и выскользнула из комнаты, неслышно прикрыв за собой дверь.
И Джейк остался наедине с весенними сумерками и жарой. На некоторое время он провалился в некое подобие сна, а когда очнулся, была глубокая ночь. Серебристо-голубой свет почти полной луны, падавший сквозь жалюзи точно в центр комнаты, напоминал маленькую газетную статью в два столбика. Такая статья (Джейк запомнил странное слово «некролог») на последней странице «Дерри Ивнинг Стар» была посвящена его отцу почти пять лет назад.
«…с прискорбием сообщаем о безвременной смерти Джорджа Филиппа Сандерса, старшего инженера городской лесопилки. Его достойная трудовая жизнь служила примером нам всем, а трагическая гибель отзывается болью в сердце каждого жителя Дерри. Выражаем наши искренние соболезнования его вдове Джулии Сандерс и семилетнему сыну Джейкобу...»
Джорджа хоронили в закрытом гробу: по локоть отрезанные руки были самым малым из полученных увечий.
Агенты страховой компании, бесчисленные инженеры и инспекторы так и не смогли точно определить причину технической неполадки, в результате которой 15-дюймовая дисковая пила, вместо того, чтобы резать сосновые доски, взвилась над станком, как бешеное фрисби, и превратила Джорджа Сандерса практически в фарш.
Да, тогда мальчику было всего семь, и его горе было настолько велико, что, после известия о гибели отца, Джейк надолго впал в какое-то отупение: на похоронах он не проронил ни слезинки, и в течение нескольких последующих месяцев стал настолько замкнутым и равнодушным ко всему окружающему, что мать была вынуждена показать его детскому психиатру. Психиатр оказался то ли высококлассным врачом, то ли просто хорошим чутким человеком, но после первого же приема Джейк пришел домой – и разрыдался. И с тех пор начал выздоравливать. Ну, насколько можно выздороветь от смерти отца…
Мать выздоровела намного быстрее, намного...
Уже через четыре месяца после похорон Чарльз Паттерсон стал не просто приходить к ней в гости, но и оставаться ночевать. Смуглый, мускулистый, черноволосый, он был похож на молодого жеребца. И Джулия, несмотря на 6 лет разницы, рядом с ним смотрелась неплохо, помолодела, сменила прическу, купила пару новых платьев и блузок на два размера меньше, чем носила, когда была замужем за Джорджем Сандерсом. Очень уж ей хотелось выглядеть достойно рядом с молодым ухажером. А про него поговаривали всякое. Мексиканская кровь придавала его темпераменту звериную мощь, проявлявшуюся во всем: и в любви, и в ненависти. Но с ним боялись связываться не только из-за его животной жестокости и мстительности: живы были в городе люди, помнившие его бабку – черноволосую Пилар с дурными зубами, дурным запахом и дурным глазом. Некоторые особо суеверные говорили даже, что она колдунья и может навлечь проклятие – болезнь и даже смерть – на своего врага. И хотя белые люди разбавили кровь неистовой Пилар, женившись на её красавицах-дочерях, ничто не могло вытравить чертовщину из её потомков, особенно внука Чарли.
Чем так приглянулась молодому смуглому парню аристократически бледная благовоспитанная Джулия – остается только гадать, но увидев её однажды на лесопилке, куда Джулия принесла обед мужу, Чарли потерял голову. Ни замужнее положение, ни маленький сын не могли его остановить. Джулия всячески отбивалась от настойчивых знаков внимания и до поры была даже вежлива с молодым поклонником. Но однажды на лесопилке Чарли случайно подслушал, как они вместе с Джорджем смеются – смеются! – над ним. С того дня Чарли больше не подходил к своей возлюбленной, не подарил ни одного цветка, не сказал ни слова – а Джулию как подменили. Она стала холодна с мужем, перестала обращать внимание на сына, более того – начала сама искать встреч с Чарли. Но не успели поползти по городу злые сплетни, как произошла трагедия – Джордж Сандерс погиб. Оставив молодую вдову - и маленького сына - наедине с Чарли.
Нет, Чарли не обижал Джейка. Не обижал он и Джулию. Он просто занимал всё её время – и все её мысли. Джейк потерял и отца, и мать.
И вот сейчас, лёжа в постели в тисках болезненного жара, в обнимку с Барри, отцовским подарком, Джейк ощутил, как сдавливают горло подкатывающие рыдания, как становится горячо в глазах – и в этот момент он услышал тихое поскрёбывание у себя над головой. И вновь Джейку почудилось, что он наблюдает за происходящим сквозь видеокамеру: кровать – боком к стене, ногами к окну, пышущее жаром тело под сбившимся одеялом, чуть выше – длинная полка, заваленная комиксами, книгами и игрушками, а левее, у стены, со стороны изголовья, – старый платяной шкаф высотой почти до потолка. Из черной щели между шкафом и потолком что-то высунулось. Первой мыслью Джейка было: «крыса». Неприятно, но не смертельно. Поскребется и убежит. Но скребущие звуки становились всё более настойчивыми и всё менее похожими на крысиную возню. Чувствуя, как ледяная волна паники начинает захлестывать горло, Джейк заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть. Звуки не утихали. Джейку было невыносимо страшно и жарко. Страх подхлестывал жар, жар усиливал страх. До предела обострившимся слухом Джейк уловил новые оттенки в звуках из-за шкафа: ему почудилось лёгкое постукивание ногтей по деревянной дверце антресолей. Человеческих ногтей. И тут своим сторонним зрением мальчик со всей отчетливостью различил, как в щель между шкафом и потолком с трудом протискиваются две руки. Даже в темноте Джейк видел, что это мужские руки – крупные, сильные – и мёртвые. Да-да, мертвее некуда, как говорил Джон Уэйн. Посиневшие, покрытые багровыми пятнами распада, с костями, белевшими из-под отвалившейся местами кожи, эти руки настойчиво тянулись вниз, с усилием цепляясь пальцами за дверцу.
Паника забурлила внутри Джейка как вулкан, вынеся на поверхность лишь одну спасительную мысль: от изголовья кровати до верхней кромки шкафа – пять футов, не меньше. Они не смогут до меня дотянуться, они не смогут до меня дотянуться! – пульсировало в мозгу. Руки тем временем показались уже по локоть. Бежать! Из комнаты, вниз, к маме! Джейк попытался встать – но словно раскаленная плита придавила его, не давая шевельнуть ни рукой, ни ногой. Мама, мамочка! Крик застрял в горле сухим комком.
Руки высунулись по плечи. Они перестали скрести по шкафу и теперь вытянулись в направлении кровати. Между кончиками пальцев и макушкой Джейка оставалось еще по крайней мере два с половиной фута. На мгновение руки замерли – и с хрустом потянулись дальше, обнаружив, наподобие бамбукового стебля, еще один сустав. Джейк невольно вспомнил странную картину в большом отцовском альбоме репродукций: ни автор, ни название в детской памяти не остались, зато отчетливо запомнились слоны на омерзительно длинных тонких многосуставчатых ногах, напоминающих комариные лапки.
Через несколько секунд правая рука уцепилась костлявыми пальцами за край подушки, а левая – провела гниющей ладонью по волосам Джейка. Голову мальчика обдала волна такого холода и зловония, словно он нырнул в Кендаскиг накануне Рождества. И на этот раз Джейку удалось закричать. Скорее, это было похоже на хрип. Потом чуть громче – уже похоже на короткое «ма-а-а-», и затем, изо всех сил, на которые только были способны больные связки, Джейк заорал: «Маааа-мааааа!»
Этот крик и разбудил Джулию. Она прислушалась – тишина. Но крик был, он ей не приснился. Джулия села на кровати и включила ночник.
- Чарли, - пошевелила она мужа за плечо. – Чарли!
- Что… что случилось? - Чарли был явно недоволен.
- Там наверху, у Джейка, кто-то кричал.
- Ну и кто там мог кричать? Только твой сын.
- Чарли, мне страшно. Поднимись к нему.
- Слушай, детка, это твой сын – ты и поднимись!
- Чарли, а вдруг кто-то забрался в его комнату?!
- Черт!.. Ты уверена, что слышала крик?
- Д-да…
- Так ты уверена?
- Да, черт возьми, я уверена!
- Ладно, сейчас.
Чарли поднялся с постели, натянул джинсы и направился к двери спальни. Затем вернулся, открыл дверцу шкафа, порылся внизу, нашел коричневую коробку.
- Чарли, скорее, ради всего святого! – взмолилась Джулия, всё это время не сводившая с него глаз.
- Иду! – огрызнулся Чарли, достал из коробки свой «бульдог» и вышел из комнаты.
На лестнице было тихо и темно. Чарли шел босиком, прислушиваясь к каждому шороху в доме – но ничего не слышал. Подойдя к двери комнаты Джейка, он на несколько секунд замер – нет, тишина – затем снял «бульдог» с предохранителя и повернул ручку двери.
Осененный лунным светом, Джейк лежал с открытыми глазами, глядя в никуда. Он повернул голову на звук открывшейся двери и позвал хриплым шепотом:
- Чарли! Чарли!
Кроме Джейка, Чарли никого в комнате не заметил.
- Джейк, что случилось?
- Чарли, помоги!
Готовый было разозлиться, Чарли не на шутку испугался этого хриплого шепота мальчика. Ступая осторожно, будто по стеклам, он подошел к кровати пасынка.
- Джейк? Ты меня слышишь? Что случилось? Кто тебя напугал?
- Чарли, Чарли, - шептал Джейк побелевшими губами, бессмысленно глядя в пространство перед собой.
И вдруг Чарли услышал позади себя шорох. Негромкий, но явственный. Он быстро обернулся – и увидел тянущиеся к нему руки – неживые, гниющие, омерзительно длинные руки. Он даже не успел вскрикнуть, когда скользкие холодные тошнотворно пахнущие пальцы сомкнулись на его шее.
Последним, что увидел Джейк, прежде чем потерять сознание, – были отцовские часы с широким кожаным ремнем на запястье левой руки…
Комментарии8
