Аленький

Родители обращаются к Альке по-разному. Отец, приходя вечером с работы, садится на диван, сажает Альку на колени, и говорит: « Ну-с, и как у нас дела, ребенок?» Мать зовет его Аликом. А бабуля иначе как Аленьким не называет. И при этом смотрит на него любовно, с тайной гордостью, словно он, Алька, самая главная удача в его жизни. И Алька зовет их всех на свой лад. Мать - мамой Оксаной, отца - папой Витей. А бабушку так бабушкой и зовет. Потому что бабушка она и есть бабушка, и имени ей не полагается. Но Алька точно знает, что все это - не взаправду. И Виктор, и Оксана, и бабушка ему не родные. Временные. Воспитательница Настя Павловна так и сказала Альке, когда его забирали из приюта:

— Ты, Алик, поживешь у них, может быть, тебе понравится. А если плохо будет - всегда можешь сюда вернуться.

И почему-то отвернулась, и шумно высморкалась в огромный носовой платок. А Альке понравилось, и возвращаться он не хочет. Хоть и не родные, а все же лучше, чем в приюте. И комната своя, и белье на постели не казенное, и балуют разными вкусностями. Алька понимает, что все понарошку. Потому что совсем не «маленький» и не «глупенький». Альке скоро шесть лет, и осенью он пойдет в школу. Новый костюмчик и портфель уже дожидаются своего часа в Алькином (собственном!) шкафу.

А настоящую мать, родную, Алька не помнит. Совсем. Ни цвета волос не помнит, ни голоса, ни фигуры. И вместо лица - размытое пятно. Вот бусы - помнит. Крупные, розовые, с белой дымкой, как молочный туман в поле поутру. Точно такие же, как у Насти Павловны. А когда однажды бусы воспитательницы пропали, забытые ею на столике в игровой комнате, то переполох был большой.

Собственно, шумела больше всех нянечка Вера, у которой Настя Павловна неосторожно спросила: не смахнула ли та бусы в корзину во время уборки, по неосторожности? А вечером, когда все уже спать легли, Настя Павловна заметила в сжатой ручонке уснувшего Альки пропажу, улыбнулась, и, поправив на разметавшемся мальчонке одеяло, неслышной поступью вышла из спальни, осторожно перемещая свое крупное тело между детских кроватей, и все так же храня на лице понимающую улыбку...

Бусы так и остались у Альки. Однажды нянечка Вера, заметив их в детской ручонке, нахмурилась. И открыла, было, рот, но тут же поджала губы, и хмуро покосилась на Настю Павловну. Та с улыбкой приложила палец к губам, и подмигнула. А со временем Алька, уверяя приютских ребят, что бусы остались на память от мамы, и сам в это поверил. Теперь они хранятся в ящике письменного стола Альки. Мама Оксана, занимаясь уборкой, перекладывает бусы из угла в угол, и всякий раз при этом печально вздыхает...

На людей Алька смотрит не то, чтобы с недоверием, но исподлобья и как-то искоса. Словно опасается смотреть собеседнику прямо в глаза, боясь прочитать в них понимание того, что Алька брошенный. Что он понарошку сын. Все-таки сказались три приютских года. И еще потому, что папа Витя с мамой Оксаной строго-настрого запрещают ему разговаривать на улице с незнакомыми дядями и тетями. Наверное, поэтому и бабушка всегда выходит с Алькой на прогулку, и неспешно что-то вяжет на лавочке, пока тот играет с ребятами. Но сейчас Алька один в песочнице.

Воскресенье, время раннее. Да и со двора все дети почти разъехались на лето. Если и есть какая мелюзга, то гуляет с мамами за ручку. Альку тоже хотели отправить в детский лагерь. Но тот, представив, что ему снова придется строем ходить в столовую, умываться в общем умывальнике, и спать в общей же палате, закатил такую истерику, что перепуганные папа Витя с мамой Оксаной от этой идеи тут же отказались. И потом все выходные, чтобы загладить свою вину, ходили с ним и в цирк, и в зоопарк и в «Макдоналдс». Альке, правда, в «Макдоналдсе» не понравилась. Опять общий зал, одинаковые столики и гамбургеры со стаканчиками «Колы». Уж лучше дома, на кухне...

Тетя подошла к Альке некстати, как раз в тот момент, когда самоходка забуксовала в вязком, после вчерашнего дождя, песке. Подошла, и неожиданно спросила:

- Мальчик, тебя ведь Альбертом зовут?

И имя такое Альке не понравилось, и тетя понравилась не очень. Пахло от нее немытым телом и похмельем. Как от бомжа Петруши, собирающего пустые бутылки в мусорном контейнере. И платье на ней неряшливое, кое-где даже с бахромой по краям подола. Поэтому Алька отвечать не стал, и только посмотрел на тетю привычно, искоса и исподлобья. А та все не унималась:

- Ты же в этом доме живешь, да? В пятнадцатой квартире?

Ишь ты, какая любопытная! Все-то ей скажи...

Ответить Алька не успел. Да и не собирался, помня наказ приемных родителей. Понадеялся, авось уйдет настырная тетя, и оставит его в покое. Зато бабуля вдруг торопливо засеменила к песочнице, на ходу вглядываясь в лицо тети из-под ладошки. Та, заметив бабушку, расспросы прекратила, и стремительно ушла к углу дома, пару раз, на ходу, обернувшись, словно чтобы удостовериться, что никто за ней не гонится. Алька на вопросы бабули, что за тетя к нему подходила, и о чем спрашивала, промолчал, рассудив, что не стоит волновать бабулю по таким пустякам, у нее сердце слабое.

А вот папа Витя с мамой Оксаной к бабушкиному рассказу отнеслись очень даже серьезно, и, кажется, не на шутку расстроились. И долго еще, уложив Альку спать, о чем-то горячо спорили на кухне, притворив плотнее дверь. Сквозь сон Алька слышал отдельные слова, но глухо, словно через вату. Более или менее разобрал только отчаянный вопрос мамы Оксаны: «Как нашла?!»

Дня через четыре Алька видел эту тетю еще раз. Случайно. Бабуля занемогла, и попросила Альку сходить в магазин за хлебом и молоком. Возвращаясь, Алька заметил незнакомку во дворе, за трансформаторной будкой. Была она в компании такого же неопрятного дяди, небритого и в лоснившемся шерстяном пиджаке, не смотря на июльскую жару. Бабуле Алька, понятное дело, ничего не сказал. И уж тем более не стал ничего говорить приемным родителям. Хорошо помнил, как они расстроились в прошлый раз от бабушкиного сообщения. Почему - Алька так и не понял. Появлялись какие-то смутные мысли на этот счет, но додумать их Алька не успевал, занятый более важными делами. Надо было дописать прописи, потому что сентябрь не за горами, и к приходу папы Вити подготовить детали для крейсера из конструктора, склеить который решили в выходной совместными усилиями...

В выходной все сложилось совсем не так, как планировали. Накануне позвонил знакомый папы Вити, и пригласил их с мамой Оксаной посмотреть свою новую квартиру. Судя по всему, ехать им не хотелось, но знакомый, видимо, был важный, и отказать папа Витя не рискнул. Конструктор откладывался до после обеда. Позавтракав, Алька почитал, и отправился гулять. Заигравшись во дворе, не заметил, как пролетело время, и не сразу заметил папу Витю с мамой Оксаной, уже возвращавшихся из гостей. Обратил на них внимание, только когда окликнули. Виктор, осмотрев двор, неожиданно нахмурился, и спросил:

- А бабуля где?

Алька беспечно пожал плечами:

- Дома...

Недовольно хмыкнув, Виктор вполголоса упрекнул жену:

- Поговорила бы ты с матерью. Ведь просили же не оставлять одного.

И - Альке:

- Ты заходи, займемся твоим крейсером. Да и обедать пора.

Алька побежал домой чуть погодя. Открыв дверь своим ключом, проскользнул в прихожую. И замер, услышав голоса в кухне. Говорил, в основном, папа Витя. И голос у него был... Чужой какой-то, жестяной. Всегда мягкий и неторопливый, сейчас он говорил резко и зло:

- Вы зачем пришли? Чтобы ребенка травмировать?! Совести у вас нет - это понятно. Но хоть жалости немного вы имеете? Мальчонка только-только к нормальной жизни привыкать стал...

Другой голос - женский - что-то невнятно попросил, от чего папа Витя совсем осатанел:

- Ах, вот как? А вот этого Вы не хотите?! Раньше надо было думать о кровиночке, когда в приют сдавали. Теперь еще и спекулировать на наших чувствах будете?

Какое-то время ничего не было слышно, кроме всхлипываний. Потом мама Оксана негромко сказала:

- Вить, не кричи. И на маму голос не повышай, она-то здесь при чем?.. Да дай ты этой... Мы не обеднеем, а ей, видать, и впрямь сейчас несладко. Еще пару недель, и поздно будет. Ну, родит от какого-то алкаша, и что? Снова в приют? Да еще с дурной наследственностью...

Осторожно шагнув из прихожей. Алька заглянул в кухню. Мама Оксана с бабулей сидели за столом, напротив той самой тети. Папа Витя нервно курил у раскрытой форточки, хотя прежде всегда выходил в подъезд, или на балкон. Резко смяв сигарету в пепельнице, он почти вырвал из кармана бумажник, отсчитал из него несколько купюр, и брезгливо бросил на стол.

- Возьмите... Кому-то Бог не дает детей, а такие как Вы - словно крольчихи. Радоваться надо, да молиться на каждого, а Вы... Учтите, первый и последний раз. Никогда - Вы слышите?!- никогда больше здесь не появляйтесь. Иначе я Вас с лестницы спущу.

-Аленький!

Всплеснув руками, бабуля, первая, заметив Альку, поднялась со стула. И все разом обернулись на него. Мама Оксана побледнела, тетя, напротив, была зареванная и красная. Увидев Альку, она пролепетала было: «Альбертик, сыночка...», но папа Витя так страшно закричал: «Не сметь!», что у Альки уши заложило. Круто развернувшись, он прочапал в свою комнату, грохнул дверью, и защелкнул замок. С другой стороны почти сразу же забарабанили. Громче всех голосила бабушка:

- Аленький, мальчик, открой. Открой бабуле, будь умничкой.

Папа Витя с мамой Оксаной и настоящая... тетя гомонили наперебой, то прося Альку открыть дверь, то переругиваясь между собой. Потом как-то разом все замолчали, и мама Оксана негромко, но отчетливо в наступившей тишине, умоляюще попросила:

- Алик, сыночек, открой дверь. Пожалуйста...

Через паузу папа Витя за дверью предложил:

- Оставьте, пусть один побудет... Эх, мама! И надо же было вам впустить.

Голоса отдалились, шаги затихли. Негромко хлопнула входная дверь.

В комнате Альки долго стояла тишина. На призывы выйти к обеду, он не отозвался. Не соблазнился и конструктором. Папа Витя так и клеил крейсер в одиночку, но как-то небрежно, путая детали, и разливая клей по столу. А всегдашняя аккуратистка мама Оксана даже не сделала ему ни одного замечания. Время от времени она, или бабушка, подходили к Алькиной двери, прислушивались. И, сокрушенно качая головами, уходили ни с чем. Виктор каждый раз спрашивал:

- Ну что он там?

И неизменно слышал в ответ:

- Молчит...

Алька не молчал. Алька тихо, почти беззвучно, плакал, сжавшись в комок на кровати, и крупные слезы падали на беспорядочно рассыпавшиеся по пледу розовые бусинки с белой, как молочный туман поутру, проседью. Единственное фальшивое напоминание о родной-чужой матери...


© Алексей Клёнов