Правила жизни. Джек Николсон

Я всегда ношу солнцезащитные очки, потому что мне их прописали. Когда-то давно средний американец во мне считал, что в этом есть некоторая доля жеманства. Но в южной Калифорнии очень яркое солнце. Кроме того, если тебе известны минусы жизни на пуб-лике, ты начинаешь признавать необходимость защиты. Я приучен смотреть людям в глаза, но я не могу смотреть в глаза всем, кто хочет смотреть в мои: у меня просто не хватит на это душевных сил.

Ненавижу советы — все, кроме своих.

Ненавижу давать советы, потому что люди все равно их не слушают.

Обожаю разговоры. Я всегда готов изменить свое мнение, пусть только меня переубедят. Наверно, я единственный либерал, прочитавший «Предательство» Энн Коултер (бестселлер журналистки-консерватора, ярой противницы демократов. — Esquire). Я хочу знать, понимаете? Мне нравится слушать других. Это для меня подлинный эликсир жизни.

Мне кажется, мало кто по-настоящему понимает, что такое отдых и как важно отдыхать правильно. Сейчас люди соревнуются друг с другом по части отдыха, словно для того чтобы вписаться в наше пуританское представление о мире, ему нужно обладать какой-то дополнительной ценностью. Но если вы играете в гольф, чтобы договориться о кредите, это уже не гольф, верно?

Я был очень доволен своим Джокером. Я смотрю на это как на произведение в стиле поп-арта.

Камера снимает то, что перед ней находится.

После 11 сентября я помалкивал. Все возможные позиции были озвучены: за, против, добро, зло... Мне нечего было добавить. И я подумал: сейчас самое время вмешаться клоунам. Понимаете, что я имею в виду? Вот почему я посвятил несколько лет комедиям.

Стыдно признаться, но я читаю только спортивные страницы.

Лучшим видом спорта я всегда считал баскетбол, хотя сам не очень к нему приспособлен.

По-моему, тем, кто родился после войны, чужда идея личной ответственности. Это кажется мне крохотной, но важной разницей в поколениях, которая многое объясняет. Люди разочарованы. Они не хотят брать на себя ответственность за собственные неудачи, предпочитая говорить: «Я такой, и в этом причина» или «Со мной случилось то-то, и в этом причина». Каждый норовит свалить все на кого-нибудь или на что-нибудь.

Я многому в жизни научился еще мальчишкой, играя на пляже в азартные игры.

В последнее время я придаю все меньше значения тому, что у актеров обычно называется «созданием образа». Все эти прихрамывания и шепелявости, манера говорить... мне неохота с ними возиться. Это должно идти изнутри. Главное — то, кто ты есть. Вот над чем нужно работать. К любой роли я подхожу автобиографически.

Сегодня я говорил по телефону с Шоном Пенном. Мне показалось любопытным, что меня нет среди актеров — сторонников метода Станиславского, список которых недавно опубликовали в одной статье, и я сказал ему об этом. И добавил: «Мне до сих пор удается их дурачить!» Я считаю это достижением. Потому что, по-моему, в актерском мире нет почти никого, кто лучше понимал бы метод Станиславского и больше руководствовался им в работе, чем я. Странно, что никто этого не замечает. Наверное, это потому, что реальность и представления о ней часто расходятся.

Почему бы не взять все достижения современного разума и не применить их к уличному движению?

Хотите верьте, хотите нет, но в деле о праве президента на конфиденциальность (в 1974 году Верховный суд США отказал президенту Никсону в праве на конфиденциальность бесед с сотрудниками аппарата, имевшими прямое отношение к Уотергейтскому скандалу. — Esquire) я был на стороне Ричарда Никсона. Представьте себя на месте президента — разве вы захотите предавать огласке каждое свое слово и каждый поступок? По-моему, это просто глупо. Ни у кого нельзя отнимать право на личную жизнь. Сделайте это — и одно будет цепляться за другое, а в итоге мы получим Билла с Моникой. На жизнь надо смотреть трезво. Люди есть люди, и не стоит требовать от них чересчур многого.



Мой девиз: живи с удовольствием.

Конечно, я не так крут, как обо мне думают. Не боец, ну и так далее. Если что, я лучше пойду домой.

Дети придают вашей жизни наполненность, которая без них невозможна.

Действительно, до тридцати семи лет я не знал, что моя сестра — на самом деле моя мать. Но я давно понял, что на свете уйма вещей, о которых я не знаю. Если я буду придавать слишком большое значение тому, чего не знаю, ничего путного из этого не выйдет. Делайте акцент на положительном — вот мое мнение. Это уловка, но полезная.

Еще одно старое актерское правило: опуститься легко, так что всегда тянись вверх.

Мужчины доминируют благодаря своей физической силе, и потому они способны на сострадание там, где женщина его не проявит.

Для женщины — если кончено, так уж кончено. Их приговор обжалованию не подлежит.

Сейчас у нас в стране действует молчаливое соглашение, что белый мужчина — единственная законная мишень для любой критики. И мы с этим в основном миримся.

Очень многие люди среднего возраста втайне мечтают о том, чтобы в их жизни было больше романтики.

Не знаю, верна ли эта статистика, но я где-то слышал, что одиноких женщин старше сорока сейчас втрое больше, чем одиноких мужчин. Вот к чему привело женское движение. Курицы разбрелись по своим курятникам.

Я очень трепетно отношусь к правилам хорошего тона. Как передать тарелку. Не кричать из одной комнаты в другую. Не распахивать закрытую дверь без стука. Пропускать вперед даму. Цель всех этих бесчисленных простых правил — сделать жизнь лучше. Мы не можем жить в состоянии хронической войны с родителями — это глупо. Я тщательно слежу за своими манерами. Это не какая-нибудь абстракция. Это всем понятный язык взаимного уважения.

Я вырос из того возраста, когда с апломбом рассуждают о том, чего не знают.

Если я возьмусь перечислять основные вехи своей жизни за последние десять лет или больше, в этот перечень попадет довольно много событий, связанных с детьми. Знаете, как это бывает: они пишут этюд или стихотворение, и у тебя комок подкатывает к горлу. Они дарят такую ошеломительную любовь. Лорен победила в футбольном турнире. Рэй становится крупным парнем. У Дженнифер свой бутик — он называется «Жемчужина». Еще она дизайнер одежды. Должен признаться, что на показе ее мод я не жалел улыбок и рукопожатий — когда представляю собственные картины, я так не стараюсь. На что только не пойдешь ради своих детей!

Болельщика хлебом не корми — дай придумать свою теорию.

Мне кажется, греки изобрели спорт в противовес философии. В спорте существуют абсолютные правила. В нем нет места сомнениям: либо мяч в поле, либо в ауте. Либо десять ярдов пройдены, либо нет. Либо ты попал в корзину, либо промахнулся. Там все ясно!

В общем-то, я либеральный демократ, но Буш не вызывает у меня такой ненависти, как у остальных демократов. Я помню Вторую мировую. Мы выключали в доме свет, как будто с пляжа на нас могли напасть. А как еще нам было себя вести в тогдашней атмосфере? У нас не было выбора. И сейчас его тоже нет. Не знаю, что еще мог бы сделать Буш. Мы просто плывем по течению.

Моей дочери тринадцать. Последнее время я только и думаю: «А не могла бы ты завести себе такие штаны, чтобы не ходить по улицам с голым пупком?»



Чем я хорош как отец? Я все время рядом. Моя любовь ничего не требует. И я знаю, как помочь детям в их самовыражении. Мне есть что посоветовать — если они готовы рассказать мне, в чем их трудности, — потому что у меня самого было в жизни много трудностей. Я стараюсь показать им мир без прикрас. Хочу привить им глубокое внутреннее убеждение в том, что быть счастливым — это нормально, что тебе вовсе не надо постоянно создавать себе проблемы, которых у тебя на самом деле нет.

Я сопротивляюсь всем общепринятым убеждениям. Моя религия сводится к тому, чтобы быть непосредственным, жить в настоящем. Это старое клише, я знаю, но оно мое.

Верующим я завидую. Сам я не способен поверить ни во что сверхъестественное. Во всяком случае, пока. Не то чтобы я этого не хотел. То есть я хочу верить. Даже молюсь. Молюсь чему-то... высшему. У меня есть чувство бога. По-моему, в нем больше суеверия, чем религиозности. Мне кажется, это свойство человеческой натуры.

Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой: если подумать, чего еще нам надо от религии?

У меня никогда не повернется язык ругать тех, кто считает аборт убийством. Я сам незаконнорожденный. Сейчас меня могло бы не быть.

На свете много большой лжи,но ее никто не хочет обсуждать.

Вопрос, который часто задает себе актер: куда бы ты направился, если бы не был ограничен рамками этого эпизода?

Долгое время я боялся оставаться один. Мне пришлось привыкать к одиночеству. Я и до сих пор иногда думаю: ой-ой-ой, мне нужно с кем-нибудь поговорить, а то я свихнусь! Но теперь мне нравится быть одному. Честно. Одиночество — это большая роскошь.

На мое отношение к гольфу повлияла одна табличка в Японии, на стене буддистского храма в Киото. Она посвящена соревнованиям по стрельбе из лука, которые там проводились. Представьте: длинная такая колоннада. В конце — квадратик четыре на четыре дюйма. Участники садились на пол, скрестив ноги, и должны были посылать стрелы так, чтобы они не коснулись стен. Мировой рекорд был что-то около 180 прямых выстрелов подряд. Я отношусь к спорту, как к поэзии, и это произвело на меня большое впечатление. С тех пор я стал думать о гольфе, как о буддистском соревновании по стрельбе.

Я играю в гольф не ради соперничества. Я всем говорю, что жульничаю, чтобы со мной не играли на деньги. Вот что мешает смотреть футбол. Все делают ставки. Люди не хотят следить за игрой: они следят за прогнозами букмекеров.

Я становлюсь брюзгой, это правда. Никто не орет и не визжит больше меня. Но самые тяжелые дни бывают, когда я прихожу домой и вдруг понимаю: «Черт возьми! Они были правы! Ну и кретин же я»! И это случается по крайней мере раз или два на каждую картину, когда ты... ты до того в себе уверен, ты же такая важная птица, понимаете, о чем я? А потом приходишь домой и обнаруживаешь, что ты кретин.

Профессиональная актерская игра — очень сложное дело. Ты приходишь в монтажную студию, смотришь на результаты своих усилий и понимаешь: как бы тебя ни хвалили, добрая половина того, что ты делаешь, — откровенное дерьмо.

Я люблю работать с женщинами-режиссерами. Им не жалко сделать тебя обаятельным.

Я очень везучий в том смысле, что, помимо всяких сожительств и тому подобного, я всегда отлично ладил с женщинами.

Я часто задаю себе теоретический вопрос: если бы я начинал сегодня, стал бы я в конце концов снимать порнофильмы, чтобы прожить?

Чем меньше люди про меня знают, тем легче мне работать.

Старайся избегать банальных высказываний о проблемах общественной жизни, когда говоришь с репортером.

Старайся избегать репортеров.