Герберт Уэллс в России

В советской и позже – российской историографии принято считать, что наиболее полное представление о России Уэллс составил после визита в нашу страну в 1920 году. Но тогда Уэллс пробыл в России менее двух недель. Едва ли он сумел бы разглядеть и понять всё то, что он увидел и понял, если бы не имел возможности сравнивать Россию 1920 года с Россией дореволюционной. Первое же знакомство с Россией (и первое осмысление её исторического пути) состоялось у Уэллса в ходе его поездки по стране в 1914 году.

Уэллс приехал тогда в Россию без какой бы то ни было миссии. Он мало встречался с русскими литераторами или общественными деятелями. Петербургские и московские газеты почти не откликнулись на визит знаменитого английского писателя, который к этому времени был уже широко известен в России (к концу 1913 года тут вышли два собрания сочинений Уэллса, не считая многочисленных журнальных публикаций и отдельных книг).



Уэллс прибыл в Россию инкогнито. Он был гостем секретаря русского посольства в Лондоне Бенкендорфа, который пригласил писателя провести несколько дней в Петербурге и Москве. Уэллс предполагал придать своему визиту совершенно частный характер и тем самым избежать официальных встреч и газетных интервью.

Отправляясь в свою первую поездку по стране, которая по разным причинам давно его интересовала, Уэллс имел довольно смутное о ней представление. Это представление он почерпнул из единственной беседы с Горьким, которая состоялась в 1906 году в Америке, из романов Тургенева и из многочисленных книг и статей о России, которые буквально наводнили Европу.



В авторском предисловии к первому русскому собранию своих сочинений он писал:

«Когда я думаю о России, я представляю себе то, что читал у Тургенева и у друга моего Мориса Беринга. Я представляю себе страну, где зимы так долги, а лето знойно и ярко; где тянутся вширь и вдаль пространства небрежно возделанных полей; где деревенские улицы широки и грязны, а деревянные дома раскрашены пестрыми красками; где много мужиков, беззаботных и набожных, весёлых и терпеливых; где много икон и бородатых попов; где плохие пустынные дороги тянутся по бесконечным равнинам и по темным сосновым лесам. Не знаю, может быть, всё это и не так; хотел бы я знать, так ли это».

Эти строки были написаны в 1909 году, а в 1914-м Уэллсу предоставилась возможность узнать – «так ли это».

Первая поездка Уэллса в Россию не оставила заметного следа в его публицистике и переписке. Может быть, поэтому о ней мало помнят. Но нельзя сказать, чтобы она вообще прошла бесследно.

Во второй части известного «воспитательного» романа Уэллса «Джоан и Питер» имеется целый раздел, специально посвящённый России 1914 года и представляющий собой своего рода лирический путевой дневник.

Уэллс заставляет своих героев повторить собственный маршрут: «Петербург – тогда ещё не Петроград – погостили у знакомых около Валдая, провели суетливую неделю в Москве и окрестностях и вернулись через Варшаву». Однако русские разделы этого романа не содержат подробного отчёта о передвижениях и встречах Уэллса. Общую картину России и русской жизни Уэллс рисует отдельными штрихами, но тщательно подобранными: «Серые, но поражающие широтой пейзажи России, петербургские улицы с чёрно-золотыми магазинами под вывесками с яркими изображениями продаваемых товаров – для неграмотного населения; ночная толпа в Народном доме; десятиверстный переезд в санях по замерзшей реке, деревянный помещичий дом за каменными воротами, компания веселых гостей, выбежавших после ужина поваляться в рыхлом снегу и полюбоваться сквозь ветви деревьев звёздами, высокие красные стены Кремля, вздымавшиеся над Москвой-рекой; пёстрое великолепие Троицкого монастыря; бесконечное число бородатых священников, татары-лакеи в малиновых кушаках».



Уэллс не случайно заканчивает свою мозаику общим планом. Этот общий план – зимний ландшафт «с болотами и лохматыми перелесками серебристых берёз, приземистые деревянные селения с куполами церквей, непроложенные случайные дороги».

«Отсюда и до Северного полюса – Россия и Великое пространство, голодный север, мёрзлая тундра и пустыня, пределы человечества. Отсюда и до Владивостока, Россия и вся Азия. К северу, к западу, востоку и югу тянутся бесконечные просторы», – пишет он.

Уэллс воспринимал Россию не только непосредственно, но и через призму набивших уже оскомину, широко распространенных в Европе представлений о «святой Руси», вдохновлявшейся Великой Русской Идеей, каковая гнездится где-то в мистических глубинах души русского мужика. «Азия надвигается на Европу – с новой идеей. Когда видишь это, лучше понимаешь Достоевского. Начинаешь понимать эту Святую Русь, и она представляется чем-то вроде страдающего эпилепсией гения среди народов – вроде его Идиота, добивающегося нравственной истины, протягивающего крест человечеству. Христианство для русского означает – братство», – описывает Россию Уэллс.

Россия была для него не просто загадочной и варварской страной. Она была страной жестоких контрастов, острых противоречий, страной, задавленной царским самодержавием, темнотой и нищетой. Со страниц романа встает облик земли, где правит произвол, где всё продается и покупается, где благоденствующие, ленивые и бесчестные процветают, а честные и деятельные голодают, сидят по тюрьмам и каторгам.



Вторая часть русского раздела романа закономерно завершается символической картиной. Герой смотрит на портрет российского самодержца, висящий в Государственной Думе: «Перед ним стояла фигура самодержца, с длинным неумным лицом, в четыре раза больше натуральной величины, одетая в военный мундир и высокие кавалерийские сапоги, приходившаяся прямо под головой председателя Думы. Портрет этот был таким же явным оскорблением, вызовом самоуважению русских людей, каким был бы грубый шум или непристойный жест.

«Вы и вся империя существуете для меня», – говорило глупое лицо этого портрета в сдвинутой набекрень папахе и с лежавшей на рукоятке сабли дряблой рукой…

И верноподданности вот этой-то фигуре требовали от молодой России».

Портрет царя, равно как и московские кресты, был для Уэллса символом, олицетворявшим «жестокую и насквозь подкупленную систему репрессий». Уэллс ничего не говорит здесь о грядущей революции, но некоторые строки этой книги говорят о предчувствии великих потрясений.

Особое место в поездке 1914 года занимают впечатления Уэллса от спектаклей Художественного театра. Там он увидел «мыслящую Россию». Не ту, которая молится, не ту, которая, наевшись за помещичьим столом, валяется в снегу и гоняет на тройках. Он увидел Россию, которая бурлит и ищет новых путей.

Уэллс высоко оценил искусство мхатовцев, которое он назвал «алмазом совместных усилий и плодотворной организации». Но главное его внимание на спектаклях привлекала публика. Вот где он, как ему казалось, увидел молодую Россию. «Художественный театр, – писал он, – словно магнит притянул к себе свой элемент из огромной варварской смеси западников, крестьян, купцов, духовенства, чиновников и ремесленников, заполнявших московские улицы».

(Горький, Герберт Уэллс и Мария Будберг Петроград, 1920 год)

Контраст между мрачными символами самодержавия и зрелищем этой энергичной и деятельной молодежи, толкал Уэллса к не вполне осознанному, может быть, предчувствию кровавой революции в России. Вот почему Уэллс, заставил своего героя содрогнуться от «мрачного предчувствия трагедии всей этой пламенной жизни, вырастающей в тисках гигантской политической системы и медленно двигающейся к своему концу».

В истории первой поездки Уэллса в Россию имеется одно обстоятельство, которое до последнего времени оставалось не вполне ясным. Уэллс, как мы теперь уже знаем, побывал в Петербурге, в Москве и в каком-то поместье под Петербургом. Но вместе с тем он сумел получить довольно чёткое, хоть и поверхностное представление о жизни русского крестьянства. Из его сочинений начисто исчезли свойственные для многих европейских произведений «дома, раскрашенные пёстрыми красками», «беззаботные, веселые и набожные мужики». Россия у него – серая и неприглядная.

Лишь в мае 1965 года кое-что стало проясняться. Газета «Новгородская правда» опубликовала фотографию Герберта Уэллса, сделанную зимой 1914 года в деревне Вергежа Чудовского района. Фотография эта вызвала целый ряд откликов. Откликнулись, в частности, две женщины, которые были очевидцами пребывания Уэллса в деревне Вергежа. Они рассказали, что Уэллс был гостем известного революционера-народника А.В.Тыркова. Хозяин и гость обошли всю деревню, заходили в избы, беседовали с крестьянами.



А.В.Тырков, народоволец, проходил по делу Софьи Перовской. Он был вторым метателем бомбы в террористической группе. Суд приговорил его к пожизненной ссылке.

Однако после двадцати лет, проведенных в Сибири, он получил разрешение вернуться в своё имение в Вергежу, где и жил безвыездно в то время, когда Уэллс впервые посетил Россию.

У Тыркова была сестра Ариадна Владимировна, тоже революционерка, ей пришлось бежать за границу. В Париже она познакомилась с Гарольдом Вильямсом, английским журналистом, и вышла за него замуж. Вильямс, со своей стороны, был хорошо знаком с Уэллсом и познакомил с ним свою жену (Вильямс умер в 1929 году в Англии, его жена скончалась в возрасте 92 лет в Нью-Йорке уже после окончания второй мировой войны). Известно,что в 1912 году Вильямс приехал в Петербург в качестве корреспондента одной из английских газет; он был довольно популярен среди русской интеллигенции и в либеральных кругах был известен под именем Гарольд Васильевич. Ариадна Тыркова приехала вместе с ним. Теперь она была женой английского подданного и могла не опасаться ареста. Ариадна входит в ЦК партии кадетов (там она была единственной женщиной), при этом имея английский паспорт (сегодня её признали бы «иностранным агентом»).

Именно она, с согласия брата, пригласила Уэллса в январе 1914 года побывать в имении Тыркова в Новгородской губернии. В деревне Вергежа Уэллс соприкоснулся не только с жизнью русского крестьянства, но и с идеями Народной воли, и это наложило определённый отпечаток на его последующие русские впечатления.

Во второй раз Герберт Уэллс, уже убеждённый социалист, приехал в Россию ранней осенью 1920 года, тогда состоялись его знаменитые встречи с Лениным. О его впечатлениях в ту поездку уже хорошо известно.

(Ариадна Тыркова-Вильямс (сидит, в центре) и Гарольд Вильямс в кругу семьи. Лондон 1920-е годы)

В 1934 году Уэллс снова приезжает в СССР. Главная цель – встреча со Сталиным. Сталин встретился с Уэллсом 23 июля 1934 года. Он был очень предупредителен, прост, приветлив. Уэллс, до этого высказывавшийся о Сталине не очень неблагоприятно, ушел от него очарованный им, – несмотря на спор, который между ними возник. Уэллс упорно втолковывал Сталину, что понятие классовой борьбы устарело и не отражает реальность. Сталин, возражая ему, спокойно излагал свою собственную точку зрения на этот вопрос. Говорил он убедительней, и опубликованный текст беседы вызвал комментарии, в большинстве своем неблагоприятные для Уэллса».

«Сталина как «сильную личность» Уэллс не переставал почитать до последних своих дней. Среди портретов, висевших над диваном, на котором он умер, была и фотография Сталина.