Экспедиция 30 – Дзэн и картинки Yoko D’Holbachie

Некоторые наставления шестого патриарха дзэн собраны в книге под названием Алтарная сутра (Сутра помоста) о сокровище Закона. Название “сутра” присваивается в основном работам, приписываемым Будде или тем, кто лично был с ним связан, поэтому оказание такой чести собранию наставлений Хуэй-нэна указывает на выдающееся положение, которое он занимает в истории китайского буддизма.
Собранные в ней наставления являются выдержками из проповедей, произнесённых Хуэй-нэном за тридцать семь лет активной миссионерской жизни. Главные идеи Хуэй-нэна, которые делают его действительным основателем китайского дзен-буддизма, могут быть сформулированы следующим образом.

1. Можно смело утверждать, что дзэн благодаря Хуэй-нэну стал учением, осознавшим самого себя. Хотя Бодхидхарма принёс его из Индии и успешно пересадил на китайскую почву, его особая весть поначалу не была воспринята. Понадобилось более двух веков, чтобы дзэн осознал себя и нашёл для своего выражения форму, пригодную для китайского ума. Индийская форма выражения исконного учения, которой пользовались Бодхидхарма и его непосредственные ученики, должна была уступить дорогу китайской форме. Как только Хуэй-нэном было совершено это пробразование, его ученики сразу же приступили к разработке всех его скрытых значений. В результате мы получили то, что называется дзэнской школой буддизма. Как же Хуэй-нэн в таком случае понимал дзэн?

По его определению, дзэн есть “прозрение собственной природы”. Это наиболее значительная формула, отчеканенная в ходе развития дзэн-буддизма. Вокруг этой мысли кристаллизуется весь дзэн, и она даёт нам знание о том, куда направлять свои усилия и как представить её нашему сознанию. Хуэй-нэн высказывался вполне определённо: “Мы говорим о прозрении нашей собственной природы, а не о практике дхьяны (медитации) или обретении свободы”. В этом заключается сущность дзэн, и все его более поздние наставления являлись развитием этой идеи.

Под “природой” он понимал природу Будды, или, в интеллектуальном аспекте, - праджню (способность, стремление к Просветлению). Он утверждал, что способностью к просветлению обладает каждый из нас, но из-за смущения мысли мы не можем осознать её в себе. Поэтому, чтобы открылся наш духовный глаз и мы сами смогли прозреть природу, нас должен наставить и правильно сориентировать адепт дзен-буддизма. Природа, о которой здесь говорится, не знает многообразия; это абсолютное единство, остающееся таковым как в невежде, так и в мудром. Различие возникает вследствие смущения и неведения. Люди много говорят и много думают о праджне, но оказываются полностью неспособными осуществить её в собственном сознании.
Есть люди, которые представляют дзэн как спокойное сидение с опустошённым умом, свободном от мыслей и чувств. Они просто не знают, что такое праджня и что такое ум. Ум заполняет вселенную и никогда не прекращает работы. Он является свободным, творческим и в то же время знает сам себя. Он знает всё в одном и одно во всём. Эта таинственная работа праджни (стремления к Просветлению) проистекает из вашей собственной природы. Не надо цепляться за знаки, пусть собственная праджня проявится внутри вас.

2. Прозрение является мгновенным актом, поскольку духовный глаз воспринимает всю истину с первого взгляда – истину, которая лежит за пределами дуализма в любой его форме; это учение мгновенно, поскольку не знает градаций, последовательного раскрытия. Прочитайте следующий отрывок из Сутры помоста, в котором даются основные принципы внезапной доктрины:
“Если усвоена внезапная доктрина, нет нужды в упражнении во внешних вещах. Только предоставьте человеку возможность всегда иметь правильный взгляд в его сознании, и никакие желания, никакие внешние объекты не смогут его осквернить. Это будет для него прозрением своей природы. О мои друзья, не имейте постоянной обители ни во внутреннем, ни во внешнем, и ваше поведение будет совершенно свободным и раскованным. Отбросьте свою привязанность, и ваше продвижение не будет знать никаких препятствий…. Невежды становятся мудрыми, если они внезапно достигают понимания и открывают свои сердца истине. О друзья мои, даже Будды уподобляются нам, простым смертным, когда они теряют просветление, и мы, смертные, становимся Буддами, коль скоро мы просветлены. Мы знаем, что все вещи пребывают в нашем собственном уме. Почему же мы тогда мгновенно не прозреваем наше собственное сознание и не видим там истину таковости? В Сутре о нравственном поведении бодхисаттвы мы читаем, что мы все чисты по своей природе и что если мы знаем наше собственное сознание, мы зрим эту природу и достигаем состояния Будды. В Вималакирти сутре говорится: “Мгновенное открытие приводит нас к изначальному уму”. О добрые мои друзья, под руководством моего мастера Женя я осознал истину в тот момент, когда услышал, как он говорит, и достиг мгновенного (то есть внезапного) прозрения истинной сущности таковости. Поэтому теперь я посредством этой доктрины пытаюсь направить искателей истины к мгновенному (то есть внезапному) осуществлению бодхи. Когда вы сами заглянете в свой ум, вы сразу почувствуете, что такое изначальная природа…

Тот, кто знает сам, не ищет ничего внешнего. Если кто-либо придерживается точки зрения, что освобождение приходит через внешнюю помощь, через посредничество хорошего мудрого друга, тот совершенно ошибается. Почему? В твоём собственном сознании есть знающий, и это позволяет тебе осознать истину самостоятельно. Если тобой правит смущение и ты лелеешь ложные точки зрения, то сколько бы ты ни учился у хороших муждых друзей, это не пойдёт на пользу твоему спасению. С другой стороны, если подлинная праджня осветит твой путь, все твои смущённые мысли исчезнут в мгновение ока. Так, понимая, в чём состоит твоя самоприрода, ты достигаешь состояния Будды единственно за счёт этого понимания, одного этого знания”.

3. Если делается упор на прозрение самоприроды и в противовес научению и философствованию подчёркивается интуитивное постижение, одним из логических следствий такого подхода является то, что медитация рассматривается теперь только как дисциплина ментального успокоения. Именно это подразумевал шестой патриарх. С момента зарождения буддизма существовали два направления мысли в отношении значения медитации: два учителя Будды – Арада и Удрака – видели в ней способ остановки всякой психической активности или освобождения сознания от всех его модусов; другими она рассматривалась как наиболее эффективное средство для соприкосновения с высшей реальностью. Это фундаментальное различие во взглядах на медитацию было причиной первоначальной непопулярности Бодхидхармы среди китайских буддистов, учёных и мастеров дхьяны (медитации) того времени. По этой причине также разошлись пути школы дзэн ню-тоу и ортодоксального учения четвёртого патриарха, а также Северной и Южной школы дзен-буддизма после пятого патриарха. Хуэй-нэн, шестой патриарх, являлся строгим сторонником интуитивизма и отказывался интерпретировать смысл дхьяны статически, как это было тогда принято. Ум в наивысшей стадии медитации, по его мнению, не мог быть просто бытиём, чистой абстракцией, свободной от содержания и действия. Следовало найти то, что лежит в основе любой деятельности, психической и физической, а оно не могло являться просто геометрической точкой, оно должно было быть источником энергии и знания. Хуэй-нэн не забывал, что в конечном счёте высшей реальностью является воля, что просветление должно пониматься как нечто, превосходящее умственную деятельность, простое созерцание истины. Ум или собственная природа могут быть поняты на основании их деятельности, их функционирования. Из этого следует, что целью дхьяны является не прекращение действий самоприроды, но погружение прямо в её поток и схватывание её в деятельности. Интуицию Хуэй-нэн понимал динамически. В приведённых ниже диалогах как Хуэй-нэн, так и его ученики ещё используют прежнюю терминологию, но суть этого разговора иллюстрирует пункт, который я хочу подчеркнуть.

Сюань-цзяо поначалу изучал философию тянь-тай, а затем, читая Вималакирти, открыл свою изначальную природу. Ему посоветовали встретиться с шестым патриархом, чтобы тот подтвердил, удостоверил подлинность его опыта, поэтому Сюань-цзяо прибыл в Цао-ци. Обойдя трижды вокруг мастера, он остановился перед ним и поднял свой посох. Мастер сказал:
- Монах должен соблюдать триста основных правил поведения и восемьдесят тысяч меньших. Откуда ты взялся, такой гордец?
- Рождение и смерть – дело большой важности, и время не ждёт! – произнёс тяньтайский философ.
- Почему же ты не ухватишься за то, что не подвержено рождению, и не всмотришься в то, что вне времени? – спросил мастер.
- Не подверженное рождению есть то, что схватывает, а то, что вне времени, - всматривается.
- Так, так, - согласился мастер.

Позже Сюань-цзяо снова пришёл к Хуэй-нэну в полном облачении буддийского монаха и, почтительно склонившись перед мастером, пожелал быть благословлённым в дорогу.
Мастер сказал:
- Почему ты отправляешься так скоро?
- Изначально нет такой вещи, как движение, зачем же говорить о скорости?
- А кто знает о том, что движения нет? – возразил мастер.
- Полно! – воскликнул Сюань-цзяо, - мы сами выносим суждение!
- Ты поистине постиг идею того, что не подвержено рождениям.
- Как может неподверженное рождениям вообще иметь идею? – спросил Сюань-цзяо.
- Если бы не было идеи, кто бы мог выносить суждение?
- Суждения выносятся безо всякой идеи, - подвёл черту Сюань-цзяо.
После этого мастер выразил своё глубокое приятие точки зрения Сюань-цзяо:
- Ты хорошо сказал!

Чжи-хуан был знатоком медитации, которую он изучал под руководством пятого патриарха. После двадцати лет дисциплины он решил, что хорошо понял смысл медитации, или самадхи. Сюань-цзэ, узнав о его достижении, навестил его и сказал:
- Что ты делаешь здесь?
- Я вхожу в самадхи.
- Ты говоришь о вхождении, но как ты входишь в самадхи, с умом, полным мыслей, или с умом, лишённым мыслей? Если ты говоришь, что с умом, лишённым мыслей, то все бесчувственные существа, такие как растения и кирпичи, могут достичь самадхи. Если ты говоришь, что с умом, полным мыслей, то все живые существа могут достичь его.
- Когда я вхожу в самадхи, - ответил Чжи-хуан, - я не сознаю, полон я мыслей или не полон.
- Если ты не сознаёшь ни того, ни другого, значит ты находишься в самадхи всё время. Почему ты вообще тогда говоришь о вхождении в него или выхождении из него? Если ты можешь зафиксировать вхождение и выход, то это не великое самадхи.
Чжи-хуан не знал, что ответить. Через некоторое время он спросил, кто учитель Сюань-цзэ.
- Мой учитель – Хуэй-нэн, И, как он говорит, высшая истина лежит в таинственном спокойствии и в совершенной тишине; субстанция и функция нераздельны, они обладают единой таковостью. Пять скандх пусты по своей природе, и шесть чувственных объектов не имеют реальности. Истина не знает ни вхождения, ни выхождения, ни спокойствия, ни беспокойства. Дхьяна, в сущности, не имеет фиксированного местопребывания. Не привязываясь к местопребыванию, спокойно пребывай в дхьяне. Дхьяна, в сущности, лишена рождений; не привязывая себя к мысли о рождениях и смерти, думай в дхьяне. Пусть твой ум будет подобен пространству и в то же время не цепляйся за мысль о пространстве.
Услышав такую точку зрения шестого патриарха на самадхи, или дхьяну (медитацию), Чжи-хуан пришёл к самому мастеру и попросил дать ему дальнейшие наставления. Патриарх сказал:
- Сюань-цзе поведал тебе правду. Пусть твой ум будет как пространство, но не вынашивай в нём никакой мысли о пустоте. Тогда истина будет действовать бесприпятственно. Каждое твоё движение будет исходить из невинного сердца, и твоё отношение к невежде и мудрецу будет одинаково. Субъект и объект утратят своё различие, сущность и видимость будут иметь одну таковость. Когда таким образом осуществится абсолютное единство мира, ты достигнешь вечного самадхи.

Чтобы представить позицию шестого патриарха в отношении цели медитации ещё яснее, позвольте мне процитировать другой случай из его Сутры помоста. Один монах однажды привёл в разговоре гатху, сложенную Во-луанем, которая звучит так:
Я, Во-луань, знаю способ,
Как устранить все мысли:
Объективный мир более не возбуждает мой ум,
И с каждым днём крепнет моё просветление!

Услышав это, шестой патриарх заметил:
- Это не просветление, но то, что ведёт человека к состоянию зависимости. Слушайте мою гатху:
Я, Хуэй-нэн, не знаю такого способа,
Поэтому не подавляю своих мыслей:
Объективный мир всегда возбуждает ум;
Что толку в крепнущем просветлении?

Из этого очевидно, что Хуэй-нэн, шестой патриарх, с одной стороны, не был ни квиетистом, ни нигилистом, защищающим доктрину абсолютной пустоты, а с другой стороны, он не был также идеалистом, то есть он не отрицал объективного мира. Его дхъяна наполнена действием, и всё-таки она выходит за пределы мира частных вещей, поскольку не увлечена им.

4. Способ демонстрации истины дзэн, которым пользовался Хуэй-нэн, был чисто китайским, не индийским. Он не пользовался ни абстрактной терминологией, ни романтическим мистицизмом. Метод был прямой, простой, конкретный и строго практичный. Когда монах Мин пришёл к нему и попросил наставлений, патриарх сказал: “Покажи мне своё настоящее лицо, которое было до твоего рождения”. Не правда ли, это высказывание подтверждает данную характеристику? Никакого философствования, изощрённого умствования, мистического воображения, но прямое, недвусмысленное высказывание. В этом смысле шестой патриарх сразу брал быка за рога, и его ученики быстро и эффективно следовали по его стопам.

Однажды, когда Хуэй-нэн увидел Хуай-жана из Нань-юэ, он спросил: “Откуда ты пришёл?” а затем добавил: “Что есть так приходящее?” Хуай-жану понадобилось восемь долгих лет, чтобы удовлетворительно ответить на этот вопрос. Впоследствие такая форма постановки вопроса стала почти установленной формой приветствия мастеров дзэн. Нань-юань спросил новоприбывшего монаха:
- Откуда ты пришёл?
- Я из Хань-шана.
- Ты ошибаешься, так же как и я, - сказал мастер.
Сян-янь спросил Сань-шэна:
- Откуда ты пришёл?
- От Линь-цзи.
- Ты принёс его меч?
Сань-шэн поднял свой коврик для сидения, ударил Сян-яня по губам и ушёл.
Преподобный Чжень спросил монаха:
- Откуда ты пришёл?
- От Ян-шаня.
- Ты лжец! – был вердикт мастера.
В другой раз он спросил другого монаха:
- Откуда ты пришёл?
- С западного берега реки, господин.
- Сколько сандалий ты сносил?
Как видим, этот монах удостоился более мягкого отношения.
Вследствие такой разницы между индийским и китайским методом часто поднимался вопрос об отличии, если таковое имеется, между “дхъяной Татхагаты” и “дхъяной патриарха”. Например, когда Сян-янь показал свою песнь о нищете Ян-шаню, последний сказал:
- Ты понимаешь дхъяну Татхагаты, но ещё не понимаешь дхъяны патриарха.
Когда об этом различии спросили Му-чжоу, он ответил:
- Зелёные горы – это зелёные горы, а белые облака – это белые облака.

Хуэй-нэн умер в возрасте семидесяти шести лет в 712 г., в период, когда династия Тан наслаждалась мирными днями и китайская культура достигла наивысшего момента развития в своей истории. Немногим более чем через сто лет после ухода шестого патриарха Лю Цзун-юань, один из наиболее выдающихся мастеров в истории китайской литературы, сделал мемориальную надпись на могильном камне Хуэй-нэна, когда император Сянь-цзун удостоил его посмертным титулом “великое зерцало” (Дай-цзянь). Надпись гласит: “Шестым после Бодхидхармы был Дай-цзянь. Сначала он был занят чёрной работой и лакейским трудом. Оказалось достаточно всего нескольких слов, сказанных мастером, и он сразу понял заложенный в них глубочайший смысл. Мастер был глубоко впечатлён, а позже передал ему атрибуты своего учения. После этого Хуэй-нэн удалился на юг, и шестнадцать лет никто не слышал о нём, пока он не решил, что пришло время оставить уединение. Он обосновался в Цао-ци и стал учить. Говорят, что количество учеников достигало нескольких тысяч. Согласно его доктрине, реальностью является неделание, истиной – пустота, а высший смысл вещей обширен и неподвижен. Он учил, что человеческая природа в своём начале, так же как и в конце, всецело добра и не требует никакого искусственного возделывания, поскольку коренится в том, что безмятежно. Император Чжун-цзун услышал о нём и дважды посылал придворного с приглашением появиться ко двору, но не добился успеха. Вместо этого император получил его слова, которое он принял как духовное руководство. Учение шестого патриарха в настоящее время во всех своих подробностях общедоступно; все, кто вообще говорит о дзэн, находят источник сведений в Цао-ци”.

После Хуэй-нэна дзэн разделился на несколько школ, две из которых дожили даже до сегодняшнего дня как в Китае, так и в Японии. Одна из них, основанная Син-сы из Цин-юань (умер в 740 г.) теперь существует в виде дзенской школы сото (цао-дун), а другая, происходящая из линии Хуай-жана из Нань-юэ (677-744), теперь представлена школой риндзай (линь-цзи). Претерпев изменения в формальных аспектах, принцип и дух дзэн-буддизма живы, так же как и во времена шестого патриарха, и как одна из величайших духовных традиций Востока дзэн продолжает оказывать большое влияние, особенно среди высокообразованных людей Японии.