Школьные дневники 90 х: воспоминания и истории
Школьные дневники конца 90-х — это отдельная вселенная.
В них можно было найти всё: аккуратные каллиграфические записи учителей, смешные и нелепые комментарии, а иногда и такие фразы, что сегодня они бы разошлись по мемам. Для меня они стали своеобразной хроникой школьной жизни, где вперемешку были и радости, и неприятности, и просто повседневные мелочи.
Второй класс запомнился без особых скандалов — хотя замечания за поведение, конечно, были. Это ведь 90-е, а в то время «школьная дисциплина» была понятием гибким: кто-то спорил с учителем, кто-то сбегал с уроков, а кто-то — писал в дневнике ответы, чтобы не забыть.
Третий класс
Четвёртый класс стал первым настоящим разочарованием детства. Мой дом стоял прямо напротив одной школы, но я учился в другой, которая находилась дальше. Родители выбрали её, потому что считали, что она «лучше». Пока мои друзья, жившие рядом, после 3-го класса пошли в пятый — я, как назло, остался в четвёртом. Казалось бы, мелочь, но тогда это воспринималось как катастрофа.
Пятый класс принёс сюрприз — но не из учебников, а из реальной жизни. В разгар учебного года случилась первая забастовка учителей. Зарплату не платили месяцами, и в итоге мы не учились почти всю третью четверть. Дети радовались, родители ворчали, а учителя пытались достучаться до властей.
В шестом всё повторилось — снова бастовали. Уроки отменяли неделями, и порой казалось, что мы учимся «по остаточному принципу».
Седьмой класс стал особенным. Я успел побывать в четырёх разных классах: первый год — в школе напротив дома, потом — во «втором Б», который считался гимназическим. Классов в параллели было много — от «А» до «К». В «А» и «Б» программа была сложнее, чем в остальных. У нас была классная руководительница, которая мечтала провести нас от первого класса до выпуска. Но жизнь в «гимназии» напоминала игру «Слабое звено»: каждый год кто-то вылетал из-за неуспеваемости, а на их место приходили новые.
В восьмом произошёл раскол: класс разделили на физмат и гуманитариев. Часть ушла в «А», кто-то — в «В». Учителя по-прежнему бастовали, а наш физрук в знак протеста грозился устроить акт самосожжения у здания администрации. Родители ходили к мэру, а педагоги пешком отправились в областной центр — 300 км! Правда, до конца не дошли: власти наконец начали платить зарплату.
Начиная с седьмого-восьмого класса, у нас появилась своя осенняя традиция — поездки на уборку картошки. В моём районе было три школы, но на поля почему-то отправляли только нашу. К воротам подъезжали ПАЗики, старенькие КаВЗы и даже чудо инженерной мысли — автобус «Кубань» со скошенным носом. Мы забивались в них целыми классами и ехали за город, в совхозные поля, которые казались бесконечными.
По этим полям медленно полз трактор с картофелекопалкой, поднимая клубы пыли и комья земли. Мы же, вооружённые вёдрами, собирали картошку и относили её к грузовикам. Атмосферу добавляли соседи по полю — зэки в чёрных робах, которых охраняли конвоиры с овчарками. Они шутили: «Мы-то тут по понятным причинам… а вы-то за что?»
За эту работу нам, конечно, не платили. Но многие брали картошку домой — особенно те, у кого не было дачи или огорода. Кто-то тащил её на рынок и продавал. Были и «особые» схемы: вёдро показывали «по документам», а остальное — в пакет под куртку, чтобы совхозники не забрали. Иногда автобусы по возвращении поджидали местные хулиганы — отнимали добычу у тех, кто был слабее. Мы довольно рано узнали, что такое «рыночные отношения».
Честно говоря, нам эти поездки нравились. Это была почти экскурсия: уроки отменяли, по дороге домой могли заехать на речку. Поэтому, когда сегодня читаешь, как кто-то возмущается, что ребёнка заставили вытереть доску или подмести пол, — невольно улыбаешься.
В восьмом классе я оказался в гуманитарном, но друзей там было мало. Настоящую компанию я находил в параллельном «В» — там учились многие мои бывшие одноклассники. Поэтому в девятом классе я просто… пришёл туда первого сентября. Никаких заявлений не писал — просто сел за парту. Когда узнал директор, вызвал меня, предложил «передумать». Я отказался. И остался в том классе, в котором хотел.
В девятом у нас появилось УПК — учебно-производственный комбинат. Для гимназических классов он был недоступен, но я наконец попал туда. Первые дни — психологические тесты и разговоры с наставниками. Потом — выбор направления. Можно было пойти на авторемонт, токарное дело, столярку, менеджмент. Девочки чаще выбирали кухню или швейное дело. Я выбрал токарку. И, честно говоря, это было полезно: учили нас не школьные «трудовики», а реальные мастера.
Школьная жизнь сопровождалась вечными сборами денег — на учебники, на охрану, на ремонт, на журнал, даже на компьютеры, которых мы так и не увидели. В столовой работала легендарная «сладкая бабка» — продавала пирожки и шоколадки.
Выпускного в девятом у нас не было. Администрация считала, что это «не событие» — вот в одиннадцатом да, а девятый можно отпустить без праздника. Нам просто выдали аттестаты, а некоторым в лицо сказали: «Чтобы мы вас здесь больше не видели». Хотя наш класс не был каким-то отщепенским, в параллели были куда более буйные ребята.
Из десяти девятых классов в десятые-одиннадцатые дошли только три. Остальные разошлись по техникумам и другим школам. Но при всех сложностях — я благодарен тем учителям, которые действительно были Учителями с большой буквы.
