Тексты о Матрице. Часть первая - Философия

Автор: Кристофер Грау
Перевод: Trinity

Сайфер: (смотрит на кусок рыбы) "Занятно. Я знаю, он не настоящий, и когда я положу его в рот, вкус внушит мне Матрица. Знаете, что я решил, за те десять лет, что свободен? Счастье в неведении".

Агент Смит: "Мы договорились?"

Сайфер: "Я хочу всё забыть. Десять лет… Понимаете? Хочу стать богатым и знаменитым. Скажем, актёром".

Агент Смит: "Как Вам угодно, мистер Рейган".

Сайфер – неприятный тип, но разве его нельзя понять? Прав ли он в своём желании вернуться в Матрицу? Многие скажут, что нет, но не так просто обосновать, почему его выбор неправильный. В конце концов, если ему будет хорошо, почему мир грёз хуже, чем реальная, но полная лишений жизнь вне Матрицы? Что может его волновать, кроме ощущений? Ведь когда он вернётся к своей вымышленной жизни, он даже не будет знать, на какую сделку пошёл. А то, что неизвестно, не может причинить боль, верно?
Неужели приятные ощущения - это единственная вещь, ценная сама по себе? Вопрос о том, действительно ли сознательный опыт, в конечном счёте, самый важный, неоднократно поднимался. В 1971 г. своей книге «Анархия, государство и Утопия» философ Роберт Нозик впервые предлагает провести «мысленный эксперимент», ставший впоследствии незаменимой частью философских лекций на эту тему. Он известен как «машина ощущений»:

«Представьте, что есть такая машина, которая может дать вам любое ощущение, которое вы пожелаете. Суперпродвинутые неиропсихологи стимулируют ваш мозг таким образом, что вы думаете и чувствуете, что пишете потрясающий роман, или знакомитесь с кем-то, или читаете интересную книгу. А на самом деле вы всё это время киснете в аквариуме, с электродами, вставленными в мозги. Согласитесь ли вы подключиться к такой машине навсегда, заранее запрограммировав ваши заветные мечты? Разумеется, пока вы плаваете в аквариуме, вы не знаете об этом, вы верите во всё, что якобы с вами происходит. Остальные люди тоже могут подключиться, поэтому совершенно необязательно возвращаться в реальность, чтобы пообщаться со знакомыми. (Не думайте о том, кто будет обслуживать машины, если все подключатся). Вы бы согласились? Что ещё имеет для нас значение, кроме того, как мы чувствуем свою жизнь изнутри?»

Нозик продолжает утверждать, что есть и другие вещи, имеющие для нас значение. Например, то, что мы на самом деле совершаем определённые поступки, в противовес тому, чтобы просто ощущать, что мы их совершаем. Он также обращает внимание, что мы хотим оставаться (или стать) определённым типом людей. Я не хочу просто чувствовать себя порядочным человеком, я хочу быть им. В конце концов, Нозик утверждает, что мы ценим соприкосновение с реальностью как таковое, не зависимо от выгоды, которую можно при этом получить через приятные ощущения. Мы хотим знать, что всё происходит по-настоящему. В общем, Нозик считает, что это важно для каждого из нас, часто на подсознательном уровне. Все мы хотим быть режиссёрами своей судьбы, и чтобы наша жизнь была частью настоящего мира. Тот факт, что большинство людей не захотели бы подключиться к машине ощущений, говорит о том, что есть и другие вещи, которые они ценят. «Мы осознаём, что есть вещи, имеющие для нас значение, кроме ощущений, когда задумываемся о «машине ощущений» и понимаем, что не захотели бы использовать её».

Хотя Нозик предложил довольно неопределённое описание своей машины, можно найти хотя бы одно существенное отличие между ней и моделированным миром Матрицы. Нозик подразумевает, что как только человек попадает под влияние машины, он теряет способность управлять своей судьбой. Невозможность выбора беспокоит многих людей, и это может искажать их отношение к вопросу, так что становится непонятно, насколько они ценят контакт с реальностью. Матрица создана так, что можно войти в неё, сохранив волю и способность к принятию решений, и возможно это делает её гораздо более привлекательной, чем машина ощущений, описанная Нозиком.

Тем не менее, потеря воли - не единственная сторона истории Нозика. С его точки зрения, все люди, так или иначе, будут горевать о потере реального мира. Даже если в нашем распоряжении будет улучшенная машина ощущений, сохраняющая добрую волю, нам всё равно придётся жить в полностью виртуальном мире, и многие из нас не захотят этого, потому что жить такой жизнью постоянно означает, что придётся отказаться от чего-то очень ценного.

Вряд ли подобное замечание тронет Сайфера и его товарищей по убеждениям. Ну и что из того, если большинство людей настолько привязаны к реальности, что откажутся от предложения подключиться к машине ощущений? Они могут ошибаться. Их реакции могут быть продиктованы суевериями, или неразумностью, на худой конец замешательством. Может быть, они считают, что машины могут поломаться, или не могут осознать, что, подключившись, они уже не будут помнить свой выбор в пользу виртуального мира.

Возможно те, кто не решается подключаться, просто не осознают, что они ценят активную жизнь в реальном мире только потому, что это единственный способ получить приятные ощущения, которые ценны сами по себе. Другими словами, наша воля и способность взаимодействовать с реальностью могут быть всего лишь средством достижения других целей, они важны лишь потому, что позволяют получить то, что действительно важно, а именно осознанные приятные ощущения.

Предположить обратное, что реальность и свобода несут в себе внутреннюю ценность (философы иногда называют это не приобретённой или внутренней значимостью), это как подразнить ослика морковкой. В конце концов, Сайфер мог бы ответить: «Что такого замечательного в способности принимать решения, или возможности жить в реальном мире, если ни то и ни другое не приносит мне удовольствия?»

Питер Унгер позаимствовал кое-что из этих противоречивых мнений для собственной теории «возбудителей ощущений». Он признаёт, что существует сильное искушение какой-то частью рассудка согласиться с доводами Сайфера, но он также утверждает, что это искушение, с которым мы обязаны бороться и победить. Представление Сайфера о значимости слишком упрощённое, если не примитивное. Мы склоняемся к мысли, что только осознанные ощущения имеют значение, частично потому, что у нас выработалась определённая система ценностей, которая мешает обратить внимание на то, что по-настоящему важно. Мы закрываем глаза на тонкость и многогранность наших ценностей, и следовательно нам сложно понять, как что-то, не затрагивающее наше сознание, может иметь большое значение. Если остановиться и поразмышлять, что в действительности для нас важно, то на ум придут повседневные примеры, не соответствующие запросам Сайфера.

«Рассмотрим страховку. Наверняка, некоторые, застраховавшие свою жизнь, твёрдо верят в то, что если умрут раньше своих иждивенцев, то всё равно смогут наблюдать за ними, возможно откуда-нибудь с небес. Но не все разделяют их веру. Тем не менее, все они платят взносы. В моём случае, даже если я никогда не узнаю, что случится с моими наследниками, я всё равно хочу, чтобы им было лучше. Без сомнения, это разумно с моей стороны».
(«Тождественность, сознание и значимость», 301)

Унгер обращает внимание на то, что иногда люди приобретают страховку для того, чтобы ещё при жизни произвести положительное впечатление на своих наследников. В большинстве случаев нелепо отрицать, что «то, что побуждает нас, это, разумеется, забота о судьбе наших наследников, не зависимо от того, узнаем мы о ней или нет» (302) Это не доказывает, что такое отношение разумно, но как видно, ситуации, в которых мы глубоко ценим вещи, отличные от осознанных ощущений, встречаются гораздо чаще, чем мы предполагали. (Другой пример: мы придаём большое значение тому, что нас не обманывают. Важность этого не исчерпывается одной лишь заботой о том, что когда-нибудь мы узнаем правду).

Большинство из нас беспокоится о многих вещах, кроме ощущений, которые они могут нам дать. Осознав, что мы ценим вещи, отличные от ощущений, трудно не удивиться, почему это ускользнуло от Сайфера и ему подобных? В конце концов, как только мы понимаем, насколько распространенными и банальными являются наши внутренние интересы, утверждение, что ощущения – это единственное, что несёт в себе ценность, покажется откровенно странным. Если приобретение страховки – это разумный поступок, почему желание ощущать реальный мир (а не какую-нибудь компьютерную симуляцию) должно быть менее разумным? Возможно, наилучший способ проверить рациональность ваших базовых ценностей – это сложить их вместе и посмотреть, сформируют ли они последовательную и связную систему привязанностей и интересов. (Имеют ли они смысл в свете друг друга, а также в свете наших убеждений касательно мира и нас самих?) Очевидно, что оценка взаимодействия с реальным миром не выдержит проверки.

Конечно, мои слова о том, что значение, которое я придаю жизни в реальном мире, согласовывается с другими моими ценностями и убеждениями, не успокоят защитника Сайфера, который тут же отпарирует, что даже если система ценностей связная, это ещё не факт, что сами ценности оправданы. Может быть, у меня целый букет изысканных и последовательных, но совершенно нерациональных ценностей!

Однако, в поисках дальнейшего подтверждения основным ценностям, можно сбиться с пути. Объяснения рано или поздно заканчиваются, как сказал когда-то мудрый Людвиг Виттгенштейн. Возможно, правильная реакция на требование найти оправдание в данном случае – это указать на то, что такое же требование может быть предъявлено Сайферу: «Чем обоснуешь свою навязчивую идею получать удовольствие посредством ощущений?» Если это и можно подтвердить, то это будет определённо самоутверждение, но если такое возможно, почему бы наши заботы о других людям и наше желание жить в реальном мире также не были самоутверждающимися? И если это так, то может быть то, чего мы не ощущаем, имеет для нас значение, и тогда возможно, что-то, чего мы не знаем, может причинять боль…