Обувь до революции: что носили в те времена?

Надо заметить, что некоторые жители деревень летом не носили обувь вообще. Особенно это было характерно для детей, подростков, молодых девушек. В рассказе А. С. Пушкина «Барышня-крестьянка» Лиза «послала купить на базаре толстого полотна, синей китайки и медных пуговок, с помощью Насти скроила себе рубашку и сарафан, засадила за шитье всю девичью, и к вечеру все было готово. Одно затрудняло ее: она попробовала было пройти по двору босая, но дерн колол ее нежные ноги, а песок и камушки показались ей нестерпимы. Настя и тут ей помогла: она сняла мерку с Лизиной ноги, сбегала в поле к Трофиму пастуху и заказала ему пару лаптей по той мерке. На другой день, ни свет ни заря, Лиза уже проснулась. Весь дом еще спал. Настя за воротами ожидала пастуха. Заиграл рожок, и деревенское стадо потянулось мимо барского двора. Трофим, проходя перед Настей, отдал ей маленькие пестрые лапти и получил от нее полтину в награждение».


Девушка назвалась дочерью кузнеца. Профессия кузнеца по сельским меркам неплохо оплачивалась. Его дочь могла позволить себе ходить в одежде не из домотканых материалов, а покупных (китайка – вид хлопчатобумажной ткани, которая была весьма популярна), но при этом она могла ходить босиком, и это никого не смущало. Детей и подростков тем более одевали по остаточному принципу. На картинах художника Богданова-Бельского видно, что кто-то из детей пришел в школу в лаптях, кто-то босиком, а кто-то и в сапогах.



Самой массовой крестьянской обувью долгое время были лапти. При этом в каждой местности лапти могли иметь индивидуальные особенности плетения. На территории современных Белоруси и Украины лапти плели, начиная с носочка, и полоски располагались прямо. Великоросы чаще плели, начиная с пятки, и полоски были не прямо, а по диагонали. В разных регионах могла отличаться высота лаптя и его форма. Поэтому о месте изготовления той или иной плетеной обуви можно судить по форме и материалу, из которого она изготовлена.

Например, в Московской губернии лапти чаще делали из лыка, и они имели высокие борта и округлые головки (носки). На Севере чаще делали из бересты с треугольными носками и сравнительно низкими бортами. Мордовские лапти, распространенные в Нижегородской и Пензенской губерниях, плели из вязового лыка. Головки этих моделей имели обычно трапециевидную форму.


Для лаптей использовали кору и подкорье (мягкий молодой слой древесины прямо под корой) липы, березы, вяза, дуба, ракиты и т.д. В зависимости от материала плетеная обувь называлась по-разному: берестяники, вязовики, дубовики, ракитники. Самыми прочными и мягкими считались лыковые лапти, изготовленные из липового лыка, а самыми плохими - ивовые коверзни и мочалыжники, которые делали из мочала. Нередко лапти называли по числу лыковых полос, использованных в плетении: пятерик, шестерик, семерик. Иногда их количество лык доходило до двенадцати. Для прочности лапти проплетали вторично, добавляя пеньковые веревки, или пришивали кожаную подметку (подковырку). Модели, изготавливаемые из полосок ткани и суконных покромок, называли плетешками. Лапти делали и из пеньковой веревки - чуни, курпы, или крутцы, и даже из конского волоса - волосянники. Такую обувь чаще носили дома или ходили в ней в жаркую погоду. Иногда для плетения использовали молодые корешки, и такие изделия называли коренниками. Оборы (завязки) обычно были из пеньковых веревок, но на праздники могли вместо пеньки использовать тесьму из шерсти.


Лыко заготавливали обычно весной и предпочитали молодые деревца. Кору срезали подчистую инструментом пырком. Словосочетание «ободрать как липку» как раз намек на печальную судьбу этих деревьев, которые в результате гибли. Тщательно снятые лыки затем завязывали в пучки и хранили в сенях или на чердаке. Перед плетением лаптей лыко в течение суток обязательно отмачивали в теплой воде. Затем кору соскабливали, оставляя луб. Каждый год крестьянин мог стаптывать десятки лаптей, поэтому их плетение было делом круглогодичным. Умеючи (а умели если не все, то многие) можно было сделать себе новую обувь менее чем за вечер. Некоторые могли за день сделать десяток. Инструмент для плетения назывался кочедык. Тех, кто специализировался на плетении лаптей, иногда называли плетуханами. Под лапти надевали онучи – полосы ткани шириной около 30 см. В лаптях могли ходить и зимой, только в сырости или холоде лапти снашивались быстрее. На картине И. П. Богданова один из героев как раз в теплой одежде и в лаптях.


Одним из самых старых и простых видов обуви, который встречался и в 19 веке, были поршни. Они делались из цельного куска кожи, в котором были проделаны отверстия, чтобы стягивать обувь по ноге. По форме поршень напоминал лапоть. Д. И. Даль писал, что «поршни вообще не шьются, а гнутся из одного лоскута сырой кожи или шкуры (с шерстью), на вздёржке, очкуре, ременной оборе; обычно поршни из конины, лучшие из свиной шкуры, есть и тюленьи и прочие: их более. носят летом, налегке, или на покосе, где трава резуча, а рыбаки обувают их и сверх бахил. Зовут поршнями и обувь из опорков сапожных, или берестяники, шелюжники (лапти), даже кенги, плетения из суконных покромок».


Те, кто мог себе это позволить, носили в сырую или холодную погоду сапоги. Валенки среди крестьян долгое время были не так популярны в том числе потому, что их цена сначала была достаточно высокой.

На валенках стоит остановиться подробнее. Когда именно они появились на территории современной России, точно не известно. Считается, что обувь из валяной шерсти появилась первоначально среди кочевых народов. Однако кочевники носили поначалу нечто вроде носков, которые надевали под сапоги, и по внешне этот вид одежды не был похож на привычные нам валенки. По самой распространенной версии близкий к современному вариант появился только к концу 18 века, и родина его –  предположительно, Нижегородская губерния.


Процесс изготовления валенок был довольно сложным. По этой причине в валенках в 18 – начале 19 века ходили люди состоятельные. Известно, что императрица Анна Иоановна разрешила ходить в валенках своим фрейлинам, так как в Зимнем дворце было холодно, и они мерзли. Для крестьянина или мещанина наличие валенок считалось признаком достатка. Позже шерсть стали заводить из Средней Азии, а производителей обуви стало больше, поэтому валенки подешевели и стали доступны более широкому кругу лиц.


Технология производства дошла до наших дней. Для валенок использовалась овечья шерсть — летнина, или клочьё, снимаемая с овец летом. Сначала шерсть очищают от примесей, затем разбивают, превращая в мягкую и пушистую массу. Чем больше в валенках летнины, тем они мягче. Из разрыхленной шерсти лепят будущую модель, тщательно следя за тем, чтобы стенки валенка получились одинаковой толщины. Там где стенки оказывались тоньше, их “платили” — добавляли тонкие шерстяные заплатки.
Сформированный валенок насаживают на особую четырехгранную палку, и долго раскатывают. Отсюда и второе название обуви — катанки или катанцы. Процесс катания чередуют с вымачиванием для большего уплотнения и усадки. Затем валенок надевают на деревянную колодку и бьют деревянной колотушкой, поверхность трут пемзой и ставят в печь для просушки. В конце готовый валенок снова шлифуют пемзой.





Иногда с помощью различных средств войлок осветляли или наоборот чернили. У каждой артели были свои секреты. Иногда для прочности пришивали кожаную подошву. Некоторые валенки украшались вышивкой (вышивали, цепляясь нитками за верхий слой, стараясь не прокалывать валенок насквозь). Во второй половине 19 века появились калоши (о них пост уже был).


Обувью зажиточных крестьян и многих мещан были сапоги. Сапоги также носили в армии, но военная форма – это отдельная тема. В  рассказе «Хорь и Калиныч» И. С. Тургенева есть такое замечание: «Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах» .


О ценности обуви в селе вспоминал в мемуарах митрополит Вениамин Федченков. Правда, он сам подчеркивал, что конкретно их семья не считалась по сельским меркам бедной, а родители старались экономить, так как хотели дать своим многочисленным детям образование как билет в лучшую жизнь. «Конечно, мы дома босиком бегали, как и все деревенские ребята. В школу - обувь, а воротился домой - в "маменькиных сапожках", то есть в чем родился, бегай вволю. До самой семинарии, то есть до 17 лет, и я босиком гулял по родной земле дома. Но только так и можно было сделать сбережения. Конечно, это доставалось иногда очень болезненно. Например, мать и в грязь и в снег ходила дома в чем попало. Бывало, мы собьем наши сапоги, мать отдает сапожнику голенища, чтобы наставить на них головки, а сама ходит в наших или собственных дырявых опорках. И это не день, не два, а годами. И к двенадцати годам моего детства у нее были непоправимо простужены на всю жизнь ноги: получилось воспаление... Зато мать свои хорошие ботинки (у нас звали их тогда "полсапожки") носила лет по 7-8: в церковь, в село, в гости, а потом опять в опорочках. Отец же был еще аккуратнее: свои смазные сапоги он носил буквально 21 год! Прежде он больше сидел за конторским столом, а дома тоже ходил в каких-то старых простых сапогах, но босиком я его не видел. Знаменитые же ветераны смазные я отлично помню: вверху они были уже порыжевшие, а низ чистился ваксой... Их бы в музей исторический нужно поставить... Зато какая бывала радость нам, когда деревенский сапожник Иван Китаич (вероятно, Титович) приносил нам новые сапожки, да еще со скрипом! Несколько минут мы ходили по комнате именинниками, а потом с грустью снимали и опять гуляли в "маменькиных". Зимой у нас были валенки. Но не нужно думать, что мы жаловались на этот порядок: так все кругом ходили, кроме барских детей да сына управляющего. Конечно, не все губили ноги, как мать, но зато почти никто и не смог так обучить детей. Я не знаю буквально ни одного подобного примера на 100 верст кругом и потом во всю жизнь не слышал ничего такого!»


В 1838 году на Нижегородской ярмарке пару хороших лыковых лаптей можно было купить за 3 копейки, тогда как самые простые сапоги стоили 5-6 рублей. С другой стороны один из ценных предметов, которые могли  пропить в кабаке – как раз сапоги. Их охотно брали в залог кабатчики, при этом давали цену ниже рыночной. Это хорошо показано в «Нравах Растеряевой улицы» Г. И. Успенского: «Успокоившись насчет местности, бедная голова мастерового успевает тотчас же проклясть свое каторжное существование, дает самый решительный зарок не пить, подкрепляя это самою искреннею и самою страшною клятвою, и только выговаривает себе льготу на нынешний день, и то не пить, а опохмелиться. Такое богатство мыслей совершенно не соответствует внешнему виду мастерового: на нем нет ни шапки, ни чуйки, куда-то исчезли новенькие "коневые" сапоги, но почему-то уцелела одна только "жилетка". Мастеровой понимает это событие так: около него возились не воры-разбойники, а, быть может, первые друзья-приятели, которые, точно так же, как и он, проснулись с готовыми лопнуть головами и такие же полураздетые или раздетые совсем. Тот, кто оставил на мастеровом "жилетку", думал так: "Чай, и ему надо похмелиться-то чемнибудь!"» Согласно успенскому новые сапоги мастерового стоили около пяти рублей. В «Преступлении и наказании» есть тоже характерный эпизод. Разумихин, ужаснувшись убогому наряду Раскольникова, и принес ему другую одежду, купленную с рук. Сапоги прежний хозяин тоже, вероятно, прокутил. «Ну-с, приступим теперь к сапогам – каковы? Ведь видно, что поношенные, а ведь месяца на два удовлетворят, потому что заграничная работа и товар заграничный: секретарь английского посольства прошлую неделю на Толкучем спустил; всего шесть дней и носил, да деньги очень понадобились». Женщины часто носили полусапожки.


К началу 20 века сапоги стали доступнее, но по-прежнему были для крестьянина предметом хвастовства. В. И. Пызин и Д. А. Засосов упоминают это в книге «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов»: «Приезжая из деревни в сермяге, в домотканом платье, подчас даже в лаптях, с мешком за плечами, в углу которого зашита луковица для удержания петли-лямки, рабочий как можно скорее старался приодеться по-городскому, приобрести картуз с лакированным козырьком, темного цвета пиджак и брюки, а то и всю тройку и обязательно высокие сапоги. Рабочий люд всегда ходил в высоких сапогах. Большинство галош не носило. Считалось, что брюки навыпуск — это как-то несолидно. Высокие сапоги считались предметом заботы не только потому, что отвечали эстетическим принципам рабочего человека, но и ввиду того, что в них крайне удобно было на работе: не пачкались брюки при работе в грязи, ступни ног были защищены от неизбежных ударов при тяжелой работе, ведь ноги обертывались под сапог толстой портянкой. Когда рабочий уже пообжился, он приобретал еще другие, выходные сапоги из хрома с лакированными голенищами. Они так и назывались — русские сапоги. Считалось особенным шиком, чтобы выходные сапоги были «со скрипом». Отвечая этим пожеланиям, сапожники прибегали к такому ухищрению: между стелькой и подметкой закладывали сухую бересту, и сапоги начинали скрипеть… Высококвалифицированные рабочие ходили на работу также в высоких сапогах и в простой одежде, а «на выход» носили хорошие тройки, рубашки с галстуком, брюки навыпуск и даже сюртуки». К концу 19 века среди городского населения сапоги стали постепенно вытеснять ботинки и их «родственники». Если классический купец первой половины 19 века был еще в «бутылочных» сапогах, то респектабельный коммерсант конца 19 века одеждой мог не отличаться от дворянина и на ногах носил, скорее, дорогие и стильные ботинки.


Говоря о старинной обуви, стоит учитывать, что, с одной стороны, один и тот же предмет гардероба в разных регионах мог называться по-разному. С другой стороны, одним и тем же словом могли называть разные вещи, и не всегда ясно, о чем именно речь. Например, в ходу было слово «бахилы» («бахилки»). Словарь Академии Российской (1789 год) утверждает, что это «род крестьянской обуви, на подобии котов, но передки у них бывают короче, и подвязываются ремнями как лапти». В других источниках встречается упоминание бахилов как вида лаптя, который имел высокие бортики и закрывал ступню. Иногда бахилами именовали сапоги. В. И. Немирович-Данченко в «Соловках» (1874) писал: «Действительно, соловецкий монах всегда и везде является в одной и той же рясе из толстого и грубого сукна. Простое холщовое белье крестьянского покроя, сапоги-бахилы из нерпичьей кожи одинаковы у всех, у наместника и у простого послушника. ...
Мы-то притерпелись, а богомольцы жалуются… Из шкур мы бахилы (род сапог) шьем, штаны, рубахи тоже. Как наденешь на себя все это, хоть по горло в воду ступай ; никакая сырость не пробьется. У нас все рабочие носят их». Иногда бахилами называли  толстую кожаную обувь, которая была скроена из цельного куска кожи и не пропускала воду. Из рассказа А. И. Куприна «На глухарей» (1899): «Я стягиваю потуже вокруг талии патронташный ремень и выпрастываю из-под него кверху бока свитки, чтобы дать больше свободы рукам, сильно встряхиваюсь всем телом, чтобы убедиться, что ничто на мне не бренчит и не болтается, натягиваю кожаные бахилы и крепко обвязываю их повыше колен вокруг ног, а тем временем Трофим дает мне последние наставления, и хотя я их слышал, по крайней мере, раз десять, я слушаю еще раз со вниманием и новым любопытством». Разночтения могут вызывать и черевички. Считается, что изначально так называли ботинки из тонкой кожи, взятой с живота (чрева) животного. Позже так стали называть изящные женские кожные ботинки или женские сапожки на каблуках.



В романе «Идиот» Ф. М. Достоевского упомянута интересная деталь одежды – штиблеты. Когда князь Мышкин в начале романа в вагоне третьего класса возвращался из-за границы в Россию, «на ногах его были толстоподошвенные башмаки с штиблетами, — всё не по-русски». Это нечто вроде кожаных или суконных гамашей/ гетров с пуговицами сбоку. В России они появились в 1727 году как часть военной формы. Тогда их носили поверх панталон и коротких сапог. В 19 веке штиблеты стали носить не только в армии, и они уже надевались под панталоны. Чулки и носки считались нижним бельем, и их прикрывали таким образом. Со временем появились и ботинки, верхняя часть которых имитировала штиблеты. В итоге сам фасон стал называться штиблетами.



Довольно часто встречаются упоминания прюнелевых ботинок. Прюнель – тонкая плотная ткань саржевого плетения, чаще всего черного цвета. Ее делали из шелка, шерсти, хлопка.  В рассказе А. Н. Майкова «Петербургская весна» «Красавица подобрала свое платье и бурнус, обнаружив... обутую в прюнелевый башмачок маленькую ножку». Пызин и Засосов отзываются о данной обуви менее романтично: «Ноги обували в прюнелевые ботинки — самую дешевую женскую обувь. В сырую погоду поверх надевали галоши. По праздникам прюнелевые башмаки заменялись кожаными туфлями или полусапожками на пуговках. Для застегивания пуговиц употреблялись специальные крючки». По их словам, это была чаще всего недорогая обувь небогатых горожанок. Но были и элегантные варианты, украшенные вышивкой, лентами и иным декором.