Пешком через джунгли

Я сделал прощальный взмах рукой проводникам-индейцам. Теперь все, начинается мое приключение. Отныне я могу рассчитывать только на самого себя, мне неоткуда ждать помощи, нет никакой связи с остальным миром. Ситуация такова: мне надлежит пройти сорок километров пешком, двести — проплыть по реке; у меня десятидневный запас продуктов и никакого охотничьего оружия. Поскольку время работает против меня, я должен действовать очень быстро, иначе…



Как я смог убедиться вчера, тропу отчетливо видно — это длинный коридор, который вьется сквозь чащу, длинная ковровая дорожка из притоптанных листьев и обозначенная на высоте примерно двадцати сантиметров от земли, иногда чуть выше, надломленными веточками. Лианы по сторонам принимают самые причудливые формы, свисая нитями с двадцатиметровой высоты. Сквозь давящий свод кроны едва проглядывают клочки голубого неба. В джунглях постоянно пахнет гнилью, одни стволы валяются на земле, другие висят на пружинящих лианах, иногда они неожиданно с громоподобным шумом обрушиваются. Значит, сырость и термиты сделали свое дело. Тонны древесины придавливают кусты, а серые пауки ткут между деревьями холсты огромных паутин, напоминающие гигантские картины абстракционистов.

Первые минуты пути я крайне осторожен, стараюсь найти наиболее удобный ритм ходьбы. Совсем скоро замечаю, что чувствую себя легко, несмотря на груз за плечами, и быстро, почти бегом продвигаюсь вперед. Я не отрываю глаз от земли, пытаясь уже метрах в пяти впереди заметить препятствия — крупные корни, ямы, и, конечно, ищу оставленные индейцами следы. Я чувствую себя все более возбужденным, все более в форме — я бегу. В конце концов почему не воспользоваться тем, что тропа в хорошем состоянии? Изредка дорогу преграждает упавшее дерево; я пружинисто перепрыгиваю через него. Никогда не думал, что смогу идти так быстро.

Вскоре впереди вижу небольшой прудик, без сомнения, это исток реки Уаки: через него, явно руками человека, переброшен трехметровый ствол, на вид очень хрупкий и, очевидно, совсем прогнивший. Все-таки я предпочитаю рискнуть и пройти по нему — если переходить вброд, нужно снимать кеды, брюки, а затем вновь их надевать — короче, терять драгоценное время. Пробую ствол ногой, ступаю на него; он предательски потрескивает, но держится… Вперед!

Перейдя, я сверяю по компасу направление — все в порядке, я иду на юго-восток.

По положению солнца, едва проглядывающего сквозь листву, должно быть около восьми часов. Я бегу уже полтора часа; для меня, несомненно, рекорд. Но ноги уже начинает ломить, дыхание сбивается — пора передохнуть. Кстати, я выхожу на небольшую полянку, где высятся два почти развалившихся карбэ (1 Карбэ — навес, опирающийся на четыре столба; индейская хижина без стен. (Прим. перев.)).

Сижу на листьях, обливаясь потом: рубашка и брюки промокли насквозь. В лесу как-то странно пусто, тишину едва нарушает птичий щебет. Огромные бабочки морфо купаются в солнечных лучах, широкие их крылья отливают серебристо-голубым цветом. Какое изящество, легкость среди этого сурового мира!

Сколько же я прошел? Наверное, не меньше шести километров.

Пятнадцать минут отдыха, не больше. Так хочется посидеть еще немножко, хотя бы минут пять. Неодолимая лень охватывает меня. Но я знаю: это одна из ловушек джунглей! Они так приветливы, так умело прячут свои угрозы, располагают к покою, отдыху… Я вскакиваю.

Поначалу мне трудно снова войти в ритм. Я тяжело дышу, в ногах ломота. Затем мало-помалу машина налаживается, и я иду все быстрее и быстрее. Я ничего не чувствую, по крайней мере пытаюсь убедить себя: мне легко. И действительно, вскоре я опять вхожу в раж и бегу со своим грузом в 25 килограммов.

Бегу, как будто хочу убежать от смерти. Пытаюсь даже насвистывать, однако очень скоро замечаю, что от этого мне труднее дышать.

Тропа теперь взбирается по склону холма; неровность вынуждает меня идти медленнее. Уф, наконец-то вершина! Спускаюсь. Новый холм. Идти тяжело, я чувствую, как с каждым шагом слабею. На вершине второго холма вынужден передохнуть. И опять в дорогу.

Внезапно я замираю как вкопанный, схватившись за рукоятку мачете; я готов бросить рюкзак и припустить назад: шелестя листьями, по дороге скользит двухметровая змея с черными ромбами на желтой коже. В Гвиане этих змей называют «квадратными». Укус их смертелен. Я с ужасом думаю, что у меня нет с собой сыворотки против змеиных укусов. Такая сыворотка в виде готовой ампулы со шприцем изготовляется в Бразилии, но на один укус идет четыре ампулы. Змея тем временем, не удостаивая меня вниманием, переползает дорогу и исчезает в кустах. Какое счастье, что я ее заметил. Чаще всего происходит так — вы не замечаете змеи и наступаете на нее.

Я снова надеваю рюкзак и продолжаю путь, но через несколько минут дорога делится на три трассы. Куда двигаться? Спокойно, сейчас увидим. Снимаю рюкзак и начинаю искать надломанную «веточку-указатель». Ничего! Без сомнения, придется обследовать все три. Начинаю с левой, той, что ведет на восток. Через несколько шагов убеждаюсь, что она размечена совсем не так, как та, по которой я шел утром. Зарубка сделана гораздо выше, в основном на толстых ветвях — по тропе, несомненно, прошли недавно. Точно такие же отметки на средней тропе, а вот правая обозначена маленькими, согнутыми почти у самой земли веточками (это следы индейцев). По-видимому, это моя дорога, но меня беспокоит другое: тропу все труднее различать, «указатели» попадаются все реже.

Мороз пробегает у меня по спине. Может, я ошибся? Медленно иду вперед, разыскивая все менее заметные «указатели». Пройдя небольшой грязной долиной, замечаю, что тропа пропадает.

Лес становится все более негостеприимным: дорогу преграждают огромные стволы. Но зарубки мачете на стволах показывают, что я на правильном пути.

Останавливаюсь на привал. Нужно развести костер, после тяжелого дня необходимо поесть горячего. Для костра, понятное дело, нужны сухие дрова, а их не так-то просто найти в сырых гвианских джунглях. Наконец я собрал несколько подходящих поленьев и соорудил с помощью тонких веточек очаг в форме звезды. Ночь медленно опускается на джунгли, пока языки пламени пляшут под моим котелком…

Я старательно выскребываю дно котелка. До чего вкусна тушенка. Может, согреть еще одну порцию? Нет, надо думать и о завтрашнем дне. В утешение я с наслаждением, мелкими глотками, пью чай и выкуриваю сигарету. Наступила ночь, и мне очень хорошо. Возможно, разморила еда, но мне кажется, будто я дома, я уже не замечаю, что вокруг джунгли. Лес, правда, тут же дает о себе знать роем насекомых, которые яростно набрасываются на меня.

Впервые остаюсь один ночью в джунглях. Я часто представлял, что это будут тревожные из-за одиночества в глубине леса часы, но ничего этого нет, я ни о чем не беспокоюсь, меня охватывает сон, и веки тяжело смыкаются: я слишком устал в этот вечер, чтобы бояться.

Суббота, 23 сентября.

Мой вчерашний энтузиазм, нервозность и волнение сменились реалистическим спокойствием: я уже «испробовал» на себе многие ловушки джунглей. Теперь важно только внимательно следить за тропой.

Увы, едва я покинул место ночлега, как начались неприятности: дорога раздваивается. Куда теперь дальше? «Все время иди направо», — говорил в деревне креол. Я сворачиваю на правую тропу. Почва болотистая, ноги вязнут, на кедах налипли комья грязи.

Тропа пересекает какую-то лужу. Ковер из листьев покрывает эту черную, вязкую землю, утыканную тонкими острыми корнями. Далее тропа поворачивает к востоку, извиваясь по склону холма. Бегу по ней и вдруг резко останавливаюсь. Тропа исчезла. Я быстро осматриваю все вокруг: никаких следов. Отхожу назад — нет следов. Это только кажется, что в джунглях полно тропок, ведь большинство проложено зверьми. Лихорадочно ищу тропу во всех направлениях. Дыхание становится тяжелым. Я заблудился.

Мечусь взад и вперед, проклиная себя за то, что так невнимательно следил за «указателями». По лицу стекает пот. Бреду вперед, охваченный нервной дрожью. Спотыкаюсь о корень и тяжело падаю на землю, поднимаюсь, опять иду. Упорно иду вперед.

Никаких признаков тропы. Меняю направление, но тропы по-прежнему нет. Джунгли здесь совершенно непролазные, мне приходится беспрестанно прорубать дорогу, беспорядочно направо и налево рублю невидимого врага. Я совсем обессилел и больше не могу идти, со стоном, как зверь, бросаюсь на землю и выпиваю остатки воды из фляги.

Прислушиваюсь: ветерок шелестит в ветвях, о чем-то болтают птицы, падают листья. Я прерывисто дышу, болит голова, глаза закрываются. Я больше ни о чем не думаю и хочу только одного — спать…

Когда я просыпаюсь, меня бьет дрожь. Начинаю осознавать страшную реальность: я один, заблудился, и, если буду сидеть сложа руки, меня ждет верная смерть. Сначала безумие, голод, а потом…

Вскакиваю, чтобы куда-нибудь бежать, но тут же понимаю, что уже натворил массу глупостей, шарахаясь во все стороны и не отмечая свой путь. Я злюсь на себя за то, что растерялся, вместо того чтобы сразу же методически искать тропу. Теперь уже поздно, я слишком удалился от дороги.

Мало-помалу ко мне возвращается спокойствие. Единственный шанс выжить — это точно соблюдать правила поведения в джунглях, которые я изучил. Первое — не поддаваться панике. Решаю пробраться к реке Малая Тамури. Это решение мне кажется наилучшим.

Начинаю разрубать хитросплетения лиан: как заведенный, машу мачете — направо, налево! — а растительность становится все гуще. Мачете я держу в правой руке, а левой отодвигаю разрубленные ветви; делаю шаг вперед, а упругая растительность цепляется за рюкзак. Я с трудом вырываюсь из объятий джунглей, но лес снова охватывает меня, не желая отпускать. Лианы и ветки сжимают меня своими цепкими лапами. Упавшие в чащобе деревья — а их все больше и больше — ужасно затрудняют продвижение. Приходится забираться на двух-трехметровую высоту, подтягиваясь на лианах. Я вспоминаю, как Тарзан в фильме легко порхает с дерева на дерево. Какая чепуха! Лианы часто обрываются или вдруг растягиваются, как резиновые. Часто приходится делать громадный крюк, рискуя каждую секунду окончательно сбиться с дороги. На сто метров пути я делаю по крайней мере четыреста метров обхода.

Подумать только, первый день я шел со скоростью, с какой ходят индейцы, и вот теперь из-за глупой промашки упустил время, мой рейд превратился в мучение.

Я больше не могу, мне надо лечь. Над головой вьются мухи с палец величиной. Начинаю искать подходящие деревья, чтобы повесить гамак. Свое ложе прилаживаю прямо над узким ручейком. Несколько минут отдыха…

Проснувшись, снова ищу дорогу. Мне больше нельзя допустить ни одной ошибки. Неизвестно, сколько времени я буду бороться с джунглями; придется избавиться от лишней тяжести, оставить здесь часть вещей.

Смотрю на свое облепленное грязью снаряжение. Оказывается, я потерял одну тапку. Искать ее бесполезно, оставляю здесь и вторую. Чем бы еще пожертвовать? Грязные мокрые брюки мешают идти, противомоскитная сетка набухла от сырости, отяжелела, к тому же ее очень трудно складывать и она непрестанно цепляется за ветки. Со всем этим жалко расставаться. Ну да ладно! Бросать вещи — дурная примета, зато это сбережет силы.

На всякий случай, если я сдохну здесь ни за что ни про что и никто не узнает, какие муки я перенес, я хватаю карандаш, вырываю из записной книжки листок и пишу письмо:

«Пройдя половину «Дороги эмерийонов», я потерял тропу. Прибыл в 14 часов в точку, которая, по-моему, расположена недалеко от Малой Тамури. Попытаюсь по компасу выйти к реке. Для облегчения пути решил оставить здесь некоторые вещи. Несмотря на мое положение, физически я еще крепок и бодр. Если я быстро не найду реки, то мне не хватит продуктов…

Если кто-нибудь найдет это письмо и пожелает найти мое тело, он должен будет идти по следам, которые я оставлю за собой в вышеобозначенном направлении.

Не знаю, выберусь ли я, но заранее прошу у своих близких простить все тяготы, которые я причиню им своей смертью.

Ришар Шапель».

Это письмо, конечно, не поможет меня спасти.

Воскресенье, 24 сентября. 10 часов утра.

Продолжаю идти. На боль в спине и ногах внимания не обращаю — я уверен, что обязательно выйду к большой реке, где меня ждет спасение. Но вместо широкой реки натыкаюсь на грязный ручеек.

Ничего, по крайней мере хоть утолю жажду. Наклоняюсь, опускаю в мутную воду флягу. Инстинктивно подношу руку к груди, чтобы придержать компас, который в походе служит мне талисманом. Компаса нет! Озираюсь по сторонам, с ожесточением разгребаю листья. Встаю, делаю несколько шагов назад, щупаю землю — ничего.

Дальше искать бесполезно, только потеряю зря время — это все равно что разыскивать иголку в стоге сена. Шнурок, на котором висел компас, наверняка перерезала острая лиана. В отчаянии опускаюсь на землю. Случилось самое худшее — мне больше не по чему ориентироваться. Теперь я даже не знаю, где нахожусь по отношению к «Дороге эмерийонов» и Малой Тамури; после этой катастрофы мне остается один-единственный выход — идти по течению первого попавшегося ручья и выйти к какой-либо речке, по которой я смогу плыть в резиновой лодке. Продуктов у меня осталось на три дня — за этот срок я должен был добраться до конца «Дороги эмерийонов».

Все, дольше сидеть здесь нельзя. Бросаю в ручей несколько листочков, чтоб определить направление течения. Привычным жестом надеваю на плечо лямки рюкзака. Острая тоска охватывает меня. Я делаю несколько шагов как автомат, спотыкаясь о торчащие из грязи корни. Ниточка чистой воды вьется на черной, вязкой почве: я почти уверен, что ручей медленно течет к большой реке.

Через полчаса ходьбы останавливаюсь как вкопанный: на грязи явственно видны следы человека! Присаживаюсь на корточки… О господи — это мои собственные следы, оставленные вчера. Значит, полдня я блуждал зря, впустую теряя силы. Как же раньше не вспомнил, что этот ручей течет к югу, углубляясь в непроходимые дебри!

Неужели я потерял свой последний шанс?..

Полдень. Я снова пришел к брошенным вчера вещам. Это повод передохнуть и внести поправки в письмо — ведь я меняю направление пути.

Опять прохожу свои вчерашние следы. Останавливаюсь теперь все чаще не из-за усталости, но и из-за болей в спине. Все острее дает себя знать и голод. Такое ощущение, что я уже похудел, и на остановках я ощупываю мышцы. С оставшимися продуктами я выдержу не больше недели. Вспоминаю строки из найденного дневника Раймона Мофрэ:

«Я худею на глазах, чувствую перебои сердца, еле держусь на ногах. Ружье для меня уже слишком тяжело. Я останусь здесь, наберусь сил и пойду дальше…»

Нет, это не для меня! Чудовищная судьба не должна повториться. Я встаю, решив идти вперед, пока есть хоть немного сил.

К жизни или смерти?

…Ручей расширяется, выписывая многочисленные извивы и значительно удлиняя дорогу. Длинная желтая змея переползает дорогу, но она меня не страшит. Это уже третья. Она, должно быть, выползла, чтобы напомнить мне об опасностях джунглей.

Легенда гласит, что храп человека привлекает змей, они подползают к нему, и, если спящий вздрогнет или пошевелится, они его жалят. Может, это и миф, но, наверное, лучше умереть так, чем неделями агонизировать от голода.

В долине, куда я сейчас спускаюсь, много полноводных ручьев, и поэтому растительность много гуще. Зверей здесь должно быть больше, особенно у главного ручья с чистой водой, куда они приходят на водопой.





Полночи джунгли дрожали от рыка ягуаров. Я слышал совсем рядом треск ветвей. Я ждал прыжка… К полуночи крики зверей смолкли, но теперь я не мог заснуть от холода, у меня совершенно окоченели ноги, и я беспрестанно растирал их руками.

Уже светало, когда по своду листьев начал барабанить дождь. Крона такая густая, что проходит минут пятнадцать, пока дождю удается пробиться сквозь листву и достигнуть земли. В это время наскоро готовлю завтрак.

Дождь все льет. Я никак не могу решиться выбраться из-под своей палатки. Раймона Мофрэ тоже охватывала такая же апатия: «…Полежу еще несколько минут, еще совсем немного — и в дорогу»…

Потеряно два часа! Наскоро складываю свои пожитки. Левой рукой вытираю с лица грязь и пот. Правой откидываю полог и тут вижу впереди, метрах в двадцати, великолепного ягуара, пьющего воду из ручья.

Белая, усеянная черными пятнами шкура делает зверя необыкновенно изящным. Боже милостивый! Я стою не шевелясь, затем осторожно снимаю рюкзак, достаю из кармана ампулу со слезоточивым газом и крепко сжимаю мачете, готовый к бою. Я не свожу с него глаз, а он с презрительным видом пьет воду, не удостаивая меня вниманием. Он чувствует, что я рядом, но взглянет на меня только тогда, когда я отведу глаза в сторону, — такова их обычная тактика. Потом прыгнет на меня. Так мне рассказывали индейцы.



Утолив жажду, он неспешно удаляется в джунгли, даже не посмотрев в мою сторону, словно смеясь надо мной. Я упорно вглядываюсь в то место, где он исчез: ведь он только и ждет, когда я повернусь к нему спиной.

Медленно надеваю рюкзак и вхожу в джунгли там, куда он скрылся. Я притворяюсь, что ищу его, это мое единственное преимущество — дать ему понять, что он мне не страшен. Я даже рычу, словно выражая свое разочарование, и снова выхожу к ручью. Если бы я бежал, ягуар понял бы, что я его боюсь. И тогда…

Я стал зверем — ведь все то, что я сейчас делал, подсказал мне инстинкт. Я ни о чем не думал, и мне даже кажется, я действительно хотел сразиться с ним.

Округлые камни торчат из ручья, который местами уже достигает трехметровой ширины. Течение убыстряется, образуя между камней легкие завихрения. Быть может, скоро я смогу спустить на воду свою надувную лодку?

Замечаю в воде маленьких рыбок и чуть не подскакиваю от радости — они явно заплыли сюда из какой-нибудь большой реки. Теперь я, наверное, смогу наловить рыбы, ведь у меня есть крючки. Я приободрился. Нахожу улитку размером с кулак, секунду — не больше — медлю в нерешительности, затем разбиваю ее панцирь и проглатываю живьем: она липкая, мерзкая, но питательная. В конце концов природа должна помочь мне выжить!

В 10 часов — сюрприз. На правом берегу ручья появляется полянка, где стоят два карбэ. С колотящимся сердцем бегу к этой залитой солнцем лужайке.

Кладу на бревенчатый пол карбэ свои вещи, минут пятнадцать отдыхаю, затем осматриваю окрестности. Нахожу пустую, сгнившую коробку из-под патронов: она рассыпается, когда я ее беру в руки. Сколько же времени она здесь пролежала? Я уже был не в силах бороться с дикой природой, и эта хотя и давно заброшенная стоянка согрела мне сердце. Я почувствовал себя чуть менее одиноким, чуть менее потерянным.

Совсем близко от стоянки я обнаружил сперва одну, затем еще три уходящие в джунгли тропинки. Это надежда: ведь если даже этот заброшенный лагерь находится и не на самой «Дороге эмерийонов», то от него к ней наверняка ведет тропа, поскольку «Дорога» — единственный путь, ведущий из этих мест к большим рекам.

Убегающие в джунгли тропки подтверждают это предположение; но какая из них — верная?

Первые три тропы, оказывается, никуда не ведут. Остается четвертая, та, что уходит к востоку. Осторожно иду по ней. Она приводит к какому-то ручью и снова скрывается в джунглях на другом берегу. Обжегшись на молоке, я, как говорится, дую на воду. На сей раз я не только иду по «указателям» индейцев, но и добавляю к ним свои, новые, весьма заметные: через каждые пять метров я срубаю деревцо толщиной в кулак.

Увы, и четвертая тропа пропадает. Ее поглотили джунгли. В зарослях, я уверен, еще остались следы, которые ведут к спасению, но было бы безумием разыскивать их под листвой: слишком велик риск вновь заблудиться. Единственный мой шанс — идти вдоль ручья.

Перед уходом решаю оставить новую записку:

«Пришел сюда в 10 часов. Все тропы, которые выходят отсюда, непроходимы, поэтому я буду двигаться вдоль ручья, он — моя последняя надежда. Положение отчаянное, нет ни сил, ни продуктов.

Ришар Шanель».

Я вырезал палку, чтобы было легче идти. Все чаще хочется кричать, звать на помощь… Время от времени я замечаю птиц, они парят надо мной свободные, беззаботные. Я совсем теряю голову, я одинок, безнадежно одинок!

Вторник, 26 сентября. 10 утра.

Новая катастрофа: ручей спускается в болотистую долину, над которой неумолимо нависает лес. Когда я разрубаю перегораживающую путь ветку, сверху на меня сыплются тысячи кусачих муравьев. Я чешусь как одержимый, но упорно иду дальше: если я остановлюсь, они меня сожрут. Ноги кровоточат, спина исцарапана. Каждый шаг, каждое движение причиняют мне такие страдания, что я ору от боли. Я больше не могу. Я схожу с ума.

Вспоминаю виденные когда-то приключенческие фильмы. Все здесь похоже на них, включая «героя», то есть меня. Разница лишь в том, что в кино зрители знают, что герой выпутается, а я знаю, что пропал. Вокруг меня все необходимые декорации: грозные джунгли, мутная река, лианы, насекомые, змеи, кровь, льющаяся из ран, крики зверей — и… отчаяние.

Правой рукой я орудую мачете, а левой раздвигаю ветки. Вдруг, сжав зубы, я закрываю от боли глаза: неловким взмахом я раскроил большой палец левой руки. Кровь брызжет на рубашку, кружится голова. Чтобы омыть руку, спускаюсь прямо к ручью.

Я готов на все, чтобы покончить с этим кошмаром. Еще раз оглядываюсь. Выхода нет, человеку не одолеть этой природы. Даже индеец не пройдет здесь. Моя смерть — вопрос дней. Ведь ближайшее индейское селение отсюда в сотне километров. Обессилев, цепляюсь за лианы, чтобы выбраться на берег. Вместо этого скольжу по грязи, джунгли сбрасывают меня в воду.

…Сколько прошло времени? Что я делал? Ничего не помню. По-прежнему стою в воде, окрашенной моей кровью. Затем, собрав последние силы, иду назад, чтобы отыскать место для привала.

Вытянувшись в гамаке, пытаюсь «подвести итоги».

Если идти вдоль этой реки, мне не хватит продуктов до конца пути. Возможно и другое решение: вернуться на стоянку, которую открыл вчера утром, и ждать там поисковую группу. Но и в этом случае мне не хватит продуктов до прихода спасателей.

Теперь мне окончательно ясно, что я погиб. Меня охватывает такой приступ отчаяния, что я плачу. Это начало конца. Принимаю несколько таблеток снотворного и засыпаю, прижав к груди записную книжку — единственный свидетель моей агонии.

Среда, 27 сентября.

Просыпаюсь от холода. Решимость наполняет меня, одерживая верх над сомнениями и слабостью. Если мне суждено умереть, то я умру сражаясь. Иду на север.

Бреду, как лунатик, едва вглядываясь в листву, которая дрожит у меня перед глазами. Голова кружится. Споткнувшись о торчащую из грязи ветку, падаю навзничь..

12 часов. Сюрприз! Я замечаю на грязном берегу глубокие следы. Люди переходили ручей недавно, потому что отпечатки босых ног отчетливо видны. Охваченный безумной надеждой, бегу по этой тропе и сразу же замечаю, что она обозначена надломленными веточками.

Уж не вышел ли я на «Дорогу эмерийонов»? Что делать? Продолжать идти вдоль ручья или следовать по этой лесной тропе? В конце концов терять мне нечего — иду по тропе.

Однако тропа спускается под уклон и теряется в большой заболоченной луже. Я тщательно обшариваю ее берега и — победа! — снова нахожу тропу. От радости мне хочется целовать землю.

Через час я замечаю на краю тропы три старых карбэ. Сомнений нет: это «Дорога эмерийонов»! Между деревьями мелькают кусочки неба, а у подножья холма — что это, мираж? — вода, широкая, настоящая река. Может быть, у меня галлюцинация? Я бегу, лечу к ней, не разбирая дороги. Да, передо мной на лужайке карбэ, река метров в восемь шириной, три пироги на берегу… У меня перехватило дыхание. Это люди…