Скованные одной цепью

Робер III д'Артуа. Не каждый человек может похвастаться, что смог
спровоцировать конфликт, который будет тянуться ещё сто лет
после его смерти

Деду Робера д’Артуа, Роберу Благородному, не посчастливилось пережить своего сына, который умер в возрасте 29 лет, успев, впрочем, подарить своему отцу внука. Сам Робер Благородный погиб в бою в почтенном возрасте 52 лет, сражаясь с восставшими фламандскими бюргерами. И после его смерти графство перешло в руки не пятнадцатилетнего Робера д’Артуа, а дочери погибшего графа, тётке Робера — Маго. Тридцать лет Робер пытался восстановить свои права. Франция в те времена была местом неспокойным – короли сменяли один другого, феодалы поменьше пытались урвать лишний титул и клочок земли. Робер взрослел и учился в обстановке, которая не прощала ошибок: один неверный шаг, и ты уже считаешь крыс в подземельях удачливого соперника. Были у Робера взлёты, были падения. И, как часто случается, самый его яркий взлёт обернулся самой глубокой пропастью.

За эти тридцать лет он так и не получил графства – в итоге оно ушло дочери Маго. Зато во время недолгого междуцарствия Робер активно поддержал партию Валуа, которая сумела занять французский престол, за что был возведён в пэры Франции. Но возвращение своего графства стало для Робера уже делом принципа. И он пошёл ва–банк. После смерти Маго Робер вновь обратился к королю, на этот раз подкрепив свои притязания документами, которые свидетельствовали о его попранных правах. Жаль только, что документы были поддельными, и подлог вскрылся очень быстро. Да и Филипп VI не собирался передавать графство Роберу – у него были свои виды на эти земли.

Попытка обмануть власть держащих обычно заканчивается плохо. Был созван суд пэров Франции, который почти единогласно вынес приговор Роберу – изгнание. Только герцог Бретани Иоанн III по каким–то личным причинам проголосовал против, но это уже ничего не меняло. Роберу пришлось бежать.

Нет прямых доказательств, но Филипп VI не собирался оставлять своего бывшего друга в живых. Куда бы ни приезжал опальный пэр – Намур, Лювьен, Брюссель – отовсюду ему приходилось спешно скрываться. И тогда он решил примкнуть к главному врагу французского короля.

Вот почему Робер д’Артуа нервничал, когда сходил на английский берег. Причин у него для этого было немало.

Суд пэров на Робером. Изначально пэров было двенадцать,
шестеро светских и шестеро церковников (справа). Потом
пэрство стали выдавать всем, в зависимости от прихоти короля

Но теперь он был в безопасности. Эдуард III мудро счёл, что «враг его врага – его друг», пожаловал французскому перебежчику графство (не то самое, конечно, но хоть какое–то утешение), приблизил к себе и сделал одним из своих доверенных лиц. Робер, конечно же, не мог не воспользоваться оказией. Он не упускал ни единой возможности сравнить своё положение с положением английского монарха и мастерски давил на самолюбие Эдуарда.



Уже двести лет англичане владели Аквитанией, обширной областью на западе Франции. Это герцогство не принадлежало кому–то из английских феодалов, а являлось личной собственностью короля, который, таким образом, являлся герцогом Аквитании. Около двадцати лет назад, когда на английском троне восседал отец Эдуарда III, французы пытались конфисковать герцогство, но этот конфликт обернулся цугцвангом для обеих сторон: французы не могли покорить герцогство целиком, а Эдуард II не мог прислать помощь. Юристы и дипломаты пытались найти компромисс, но средневековые казуисты дотянули до того, что оба монарха, которые начали конфликт, успели умереть, и на престолы взошли наши старые друзья Эдуард III и Филипп VI. Последний, впрочем, не собирался забывать о достижениях предшественника и потребовал, чтобы юный Эдуард III принёс ему оммаж – вассальную присягу перед сеньором. Оммаж короля одной страны другому – большего унижения придумать было сложно. Тем более, что Эдуард III был всё–таки сыном короля, а Филипп VI был сыном графа (как так получилось – см. мой бонусный комментарий в посте про Бретонское Наследство). Уже тогда Эдуард пытался юридически обосновать свои права на французский престол – всё–таки он был внуком французского короля. Но силы были неравны, и после продолжительных задержек и попыток потянуть время Эдуард III прибыл в Амьен в 1329 году.

Там перед королями Чехии, Майорки, Наварры, а также множеством герцогов и графов английский монарх публично засвидетельствовал своё подчинённое положение. Казалось бы, это должно было решить все проблемы, но самый простой путь не всегда верный.
Во–первых, оба короля ужами извивались, пытаясь найти лазейки в оммаже. Один всё так же хотел конфисковать Аквитанию, второй пытался извернуться, сохранив и герцогство, и достоинство. У обоих не вышло.

Во–вторых, обида и унижение Эдуарда III с годами не утихли. Робер д’Артуа мастерски раздул огонь из тлеющих углей старой вражды. «С моей помощью он [Филипп VI] получил корону. С моей помощью он её и потеряет», — говорил он.

Вскоре Эдуард III направил Филиппу ультиматум. Письмо было адресовано «тому, кто называет себя королём Франции». Сомнений больше не оставалось, уловкам и хитростям пришёл конец. Английский король намеревался получить корону своего дяди. Филипп VI сразу же конфисковал Аквитанию, а Эдуард III официально отказался от вассалитета французскому королю.



Но, несмотря на свою молодость, Эдуард III не собирался бросаться в битвы очертя голову. Война – дело ответственное, подходить к нему надо с расстановкой. Выбить деньги из прижимистого парламента, найти союзников, подготовить армию. Шёл год, другой. Вскоре Робер не выдержал и на одном из пиров устроил истерику: с большой помпой преподнёс королю блюдо с добытой ранее на охоте цаплей, провозгласив: «Трусливая птица для трусливого короля!». Забавно, но французу даже не отрубили за это все выступающие части тела, хотя в те времена казнили и за меньшее. Впрочем, Робер хорошо послужил своему новому сюзерену: он показал себя отличным командиром, принял участие в войне за Бретонское наследство, одержал несколько побед, но и сам вскоре сложил голову.




Но до этого было ещё далеко, а пока интриган д'Артуа праздновал победу. Вскоре во Фландрии случился очередной мятеж, англичане незамедлительно высадили там свои силы, заключили с восставшими договор (который на поверку оказался филькиной грамотой, потому что фламандский граф Людовик отрёкся от всех соглашений, заключённых революционерами) и приготовились быстро и решительно идти на Париж. По этому случаю в городе Гент Эдуард III прилюдно объявил себя королём Франции и добавил на свой герб французские лилии. На своей печати он выбил «Божьей милостью король Франции и Англии, государь Ирландии», а девизом сделал фразу «Dieu et mon droit” – «Бог и моё право».

Забавно, но Филипп VI даже не протестовал против нового английского
герба: сын французской принцессы вполне имел на него право. А
французские лилии, как и титул "Король Франции", оставались на гербе
и в титулатуре английских монархов вплоть до 1801 года. После этого
Великобритания признала Французскую Республику, и предъявлять
претензии на отныне несуществующий трон было нелогично.
А вот французский девиз сохраняется до сих пор

Операция во Фландрии должна была послужить, во–первых, демонстрацией силы, во–вторых, была призвана создать плацдарм для дальнейших действий на континенте. Впрочем, ни того, ни другого англичане пока не добиться не смогли.

Тем временем французы собирались прекратить всё это безобразие одним ударом. Нормандские рыцари вспоминали «славный 1066», грозились повторить подвиги предков и предвкушали «завтрак в Портсмуте, обед в Лондоне». Филипп VI планировал следующее: блокировать Фландрию, не допустив высадки основных сил англичан (авангард, который до этого высадился во Фландрию был номинальным), после чего развернуть вторжение на остров, привести непокорного вассала в чувство и решить вопросы о французской короне раз и навсегда. Для этого у него было всё: флот, армия, адмиралы, стратегическое и политическое преимущество.

Французский флот вошёл в Брюгге, заняв гавань предместья этого города – Слёйса.

Около двухсот кораблей заняли позиции. Среди них особенно выделялись великолепные генуэзские галеры под командованием лучших офицеров: Гримальди, Дориа, Спинолы. Ещё одним итальянским наёмником на французской службе был Пьетро Бернаберо, закалённый в морских сражениях против берберских пиратов.

А вот у самих французов с кадрами не заладилось. Двое их адмиралов, Кьере и Бегюше, при всех своих талантах были слабыми флотоводцами. Кьере был рыцарем, и рыцарем неплохим, но он привык сражаться в седле, а не на палубе. Его сделали адмиралом флота, когда французы собирались высадиться в Шотландии, и тогда от него требовалось лишь организовать перевозку сил – морских сражений тогда не планировалось.

Бегюше же был прирождённым грабителем. Вероятно, этим объясняются его успехи на посту королевского казначея, а позднее – капитана корсарского флота, который разорял английские приморские города. Из Бегюше мог бы получиться отличный адмирал, но ему катастрофически не хватало опыта.

В общем и целом, силы обеих сторон были равны. Исход сражения должен был решить флотоводческий гений.

Во многом именно эти площадки для лучников на корме
и носу решили дело

Английская эскадра шла к берегам Брюгге. Пьетро Бернаберо тщетно уговаривал своих коллег встретить англичан в открытом море, где у французского флота было бы явное преимущество. Но Бегюше и Кьере решили, что приказы следует выполнять дословно. Если король сказал, что англичан не надо подпустить к берегу, то надо их не пускать. Поэтому французский флот спустил паруса и начал дрейфовать около берега. А потом французам пришла в голову гениальная в своём идиотизме идея – скрепить корабли цепями. Почему Бернаберо не уплыл прямо в этот момент – я не могу ответить, но, полагаю, что своих французских коллег итальянец костерил всеми известными ему словами.

А английский флот в это время готовился к атаке. Эдуард III пошёл на хитрость: отправил на берег священника в сопровождении трёх рыцарей. Святой отец должен был договориться с жителями Брюгге, которые обязались напасть на нелюбимых французов с тыла, когда англичане выдавят их на берег. А рыцари считали корабли противника, запоминали дислокацию и готовили подробный отчёт для короля.
Эдуард III ждал. Получив подробный отчёт и заручившись поддержкой фламандцев на берегу, Эдуард III начал неспешно выстраивать корабли в боевой порядок. Он ждал прилива, о котором забыли французы. Те, видя промедление англичан, воспряли духом, принялись потешаться над противником, а затем, приняв манёвры врага за подготовку к бегству, в спешке стали отсоединять цепи и попытались организовать преследование.

Как вы могли понять, командование и координация действий у французов были не на высоте. Это и станет причиной их неудач во всей этой войне. К настоящей армии, состоящей из дисциплинированных профессионалов, французы будут идти сто лет. Кровью написана не только техника безопасности, но и воинский устав.

Часть французских кораблей покинула строй, остальные пытались заделать образовавшиеся бреши… А флот Эдуарда III, выстроившись в одну линию, ударил всеми силами. Корабли англичан были специально оборудованы для морских битв: на носу и корме были возведены платформы, с которых английские лучники разили стрелами французов. Здесь англичане были в своей стихии, ветераны сражений с шотландцами прекрасно знали, что нужно делать.

Французские арбалетчики, конечно, тоже не спали. Они даже получили некоторое преимущество в первые полчаса боя, но английский длинный лук показал своё полное тактическое превосходство: его скорострельность была в три раза выше, чем у арбалета, а меньший вес позволял англичанам после каждого выстрела менять положение, перебегая и используя в качестве укрытия всё, что находилось на палубе.

Зажатые из–за глупости командования в бухте и лишённые возможности манёвра, скованные цепями корабли французов стали лёгкой добычей для англичан.

На мгновение у французов появилась надежда, когда оба капитана Бегюше и Кьере атаковали корабль «Томас», на котором находился Эдуард III. Тот, вооружившись секирой, сражался вместе со своими солдатами, был тяжело ранен, но выиграл в той схватке. И в это же время фламандцы ударили по французам с тыла.

Дальше началась резня. Кьере был казнён на месте. Бегюше сначала собирались оставить в заложниках, получив хороший выкуп, но Эдуард III проявил свой мстительный нрав: за пиратские набеги и сожжённые английские города бывший казначей и корсар отправился на рею.

Слёйс стал катастрофой для французов: и днём морской славы для англичан, наравне с разгромом Непобедимой Армады и Трафальгаром. Эдуард III не сумел сразу же развить успех: кончались средства. На какое–то время война снова перешла в пассивную стадию, но ситуация изменилась в пользу англичан. Половина французской армии нашла свой конец в гавани Брюгге, а стратегическое преимущество перешло к Англии. Вскоре Эдуард и Филипп встретятся снова, теперь уже лицом к лицу, но это будет совсем другая история.