Врагу не сдаётся Крымская крепость

Здесь, в пяти километрах от Керчи, в середине мая 1942 года укрылось более 13 000 военнослужащих и гражданских лиц, сумевших организовать оборону, которую немцы не смогли сломить длительное время. Лишённые возможности пополнять запасы воды и продовольствия, защитники подземного гарнизона сложили здесь свои головы, но нескольким полкам 11-ой армии вермахта под командованием Эриха Манштейна не сдались: только 48 защитников, по официальной версии, после 170 дней остались в живых. А некоторые говорят, что живых защитников осталось только семь человек. Хотя есть данные о 136 защитниках, которых удалось собрать после войны. Но они остались.

На немецких исторических форумах упоминается о двух знаковых крепостях — это Брестская крепость и крепость Аджимушкая (горький или седой камень в переводе с тюркского языка).



Мало кто знает, но каменоломни были разделены на две части — центральную и малую, которые не были связаны друг с другом. В центральной части разместился основной гарнизон под командованием полковника Егунова. В малой части — их глубина до 30 метров, они двухъярусные, протяжённостью до 15 километров — разместился гарнизон под командованием лейтенанта Поважного. Под землёй удалось наладить работу полевых кухонь, провести электрическое освещение: ток вырабатывался от трактора, который сейчас хранится в подземном музее.



Нацисты использовали большое количество взрывчатых веществ против советских солдат и даже использовали отравляющий газ. Немцы сожгли всё вокруг, дважды обнесли зону колючей проволокой. Привязывали к бомбам людей и опускали вниз в каменоломни и кричали, что так будет со всеми.

Из акта комиссии отдельной Приморской армии, 16 февраля 1944 года: «Во всех направлениях каменоломен валяется большое количество заржавленных касок, винтовочных и пулемётных патронов, снаряды, противогазы, сгнившее обмундирование, обнаружены трупы, скелеты людей, как видно из одежды, бывших военнослужащих. У многих — противогазы в положении «наготове». Позы трупов, положения конечностей свидетельствуют, что смерть наступила при сильном психологическом переживании, при конвульсиях, агонии. В этих же штольнях, недалеко от местонахождения трупов, было обнаружено пять братских могил, в которых похоронено в общей сложности около трёх тысяч человек».

Михаил Петрович Радченко. Запомните его. Подросток. Он остался жив, и свой век доживал в посёлке Аджимушкай. Под землю не спускался: даже спустя годы он чувствовал еле уловимый запах газов.

Первая газовая атака имела самые страшные последствия, многие не сразу разобрались, что происходит: в коридорах каменоломен и так гуляли дым и смрад. От удушья погибло в этот день около 800 человек. Потом немцы чуть ли не каждый день, с 10 часов утра, в течение 6-8 часов, запускали газы. Но регулярные газовые атаки не дали результата. Красноармейцы научились противостоять им: носили противогазы и строили в дальних тупиковых штольнях газовые убежища, куда газ практически не проникал.



Только один художественный фильм, «Сошедшие с небес», рассказывает обо всех ужасах и страданиях, которые испытали люди. Мучила жажда. Чтобы пробраться к двум колодцам, нужно было заплатить несколько человеческих жизней. В фильме есть эпизод про медсестру, которая без оружия выходит за водой. В действительности сёстры несколько раз выходили за водой, немцы им позволяли набрать её, но потом открыли огонь.

Колодец со сладкой водой (привкус такой был) немцы забросали трупами советских солдат, есть версия, что сбрасывали их туда живьём: так как они были попарно скручены колючей проволокой. А вот колодец с солёной водой был забросан разным строительным хламом.

Тогда военные инженеры сделали практически невозможное: в течение двух суток, рассчитав, прямо из пещер пробили горизонтальный ход, ведущий к солёному колодцу. Вода! Вода! Они напивались и запасались впрок, понимая, что немцы могут обнаружить этот подкоп. Так и произошло.



Но защитники подземного гарнизона прорыли три колодца. Один из них, расположенный на территории второго батальона центральной части каменоломен, уцелел и до сих является частью музейной экспозиции. Долбили колодцы в течение одного месяца при помощи кирки, обычной сапёрной лопатки и лома. Глубина колодца в монолите камня — 15 метров. Своды над колодцем укреплялись, а сам он охранялся. Доступ к воде имел только узкий круг людей. Каждый литр воды строго учитывался. И, хотя фашистам удалось обвалить грунт на одном из трёх колодцев, двух оставшихся хватало, чтобы обеспечить редеющий день ото дня гарнизон.



Немцы бурили на поверхности шурфы, закладывали туда авиабомбы (от 250 до 1000 килограммов) и взрывали их, вызывая обрушение громадных глыб. Тонны породы рушились, убивая людей.

— После этих взрывов земля вспучивалась, ударная волна убивала очень много людей, — рассказал Михаил Петрович Радченко.

Солдаты и тут придумали свою особую команду слухачей, которая обязана была вовремя выявлять места, где немцы ведут бурильные работы. Чтобы заранее увести людей из-под обвалов. Сегодня здесь можно увидеть гигантский подрыв высотой примерно 20 метров.

Уже много лет легендарный ростовский поисковик Владимир Щербанов — не только журналист, но и участник военно-поисковой системы, которая несёт вахты памяти. Итак, публикую записки Щербанова.



«Кисточка в руках едва заметно дрожит, сбрасывая с тёмных останков каменные опилки. От напряжения начинают ныть мышцы, режет в глазах. Работаем уже второй час. Время от времени прошу:

— Светите сюда. Дайте больше света.

И опять звенящая тишина. Не слышно ребят, не слышно даже собственного дыхания, только изредка — шуршание песка в соседней галерее.

Останки бойца лежали недалеко от стены под 20-сантиметровым слоем камней и пыли. Руки аккуратно сложены на груди. Мелькнула мысль: «Не погиб здесь, а похоронен, значит, документов не будет — их должны были забрать в госпитале». И всё же что-то смущает, что-то не так.

Сзади кто-то легонько подтолкнул. Оглядываюсь. За спиной стоит Семиноженко — глаза глубокие, тёмные, сильнее впали щёки, резче выделились скулы. Почти не разжимая губ, произносит:

— Почему в сапогах?

Теперь я понял, что именно смущало. Солдата похоронили ещё в новых яловых сапогах. А ведь тогда, в 1942 году, в подземельях существовал приказ: перед захоронением мёртвых товарищей забирать оружие, документы, боеприпасы, тёплую одежду, обувь. Живые должны были жить и бороться — за себя и за них, ушедших.



Осторожно обследуем места наградных карманов. У левого пальцы замирают — под сгнившей материей какие-то бумаги. На серых листах вмятины от некогда золотистых букв. Теперь уже сомнений нет — документы есть.

Спрессованные временем и камнем комсомольский билет и красноармейская книжка. Солдат носил их на груди, ближе к сердцу, до последнего дня, и даже когда товарищи скрестили ему руки, документы остались там.

Фотография выцвела. Страницы склеились.

Находка бережно переходит из рук в руки, и я вижу, как дрожат натруженные за день ладони ребят и девчонок, читаю в их глазах одни и те же вопросы: «Кто ты, солдат, где тебя ждали и ждут? Где тебя до сих пор помнят красивым, высоким, двадцатилетним? Может быть, новейшие средства экспертизы помогут тебе, одному из немногих, лечь в братскую могилу под своим собственным именем!»

Такая находка — редкость. Такая находка — событие в экспедиции. Конечно, всех её участников находка взбудоражила. Но разговоров, обсуждений, гипотез поначалу было немного. Пожалуй, каждому надо было побыть наедине с нахлынувшими мыслями.

Комсомольский билет в нашем сознании — не просто корочка, подтверждающая принадлежность к союзу молодёжи, даже не просто символ, объединяющий комсомольцев разных поколений, это, кроме всего прочего — высокий принцип.

Мы обязательно узнаем, всё обязательно узнаем о нём: в какой семье он вырос, как он жил, как живут его потомки, наши современники».



«В первое воскресенье работы экспедиции под землю не спускались, решили посмотреть город, побывать в краеведческом музее.

Сегодня приехали двое ребят из города Озёры — Михаил Поляков и Иван Андронов. Оба пожарники из Подмосковья. Оказалось, оба приезжали в Керчь в мае, с экскурсией, где и узнали об экспедиции. Выяснили адрес руководителя группы, списались.

Вечером у костра Андронов вспомнил майский приезд в Аджимушкай:

— Вышли из подземелья как придавленные, с облегчением глотали свежий воздух. Подумалось: до чего же жить хорошо. Когда оттуда вышли, что-то неясное на душе было, словно в чём-то виноваты перед теми, кто там остался».



«7 августа. Снова работаем на завале. Несколько лет назад Валера Лесков нашёл здесь под плитами противотанковое оружие (ПТР). Ружьё передали в музей, а завал так и окрестили — ПТР. В прошлом году в этом месте мы также обнаружили обрывки газет и документов. И вот Валера настоял, чтобы мы ещё раз вернулись на это место. Раскопали нижние плиты вдоль искусственной стены, дошли до пласта бумаг. Стали расчищать к западной стене галереи, и наткнулись на кожаную небольшую сумку. Вес оказался внушительным, внутри в одном из отделений что-то звякнуло.

Но мы были поражены и обрадованы несказанно больше, чем если бы увидели золото, когда из кошелька выскользнул орден Красной Звезды и медаль «20 лет РККА». И всё это в хорошем состоянии, даже на обратной стороне ордена легко можно было разобрать номер — 10936.

Во втором кармашке обнаружили красную орденскую книжку. Даже если не удастся прочесть имя владельца ордена и медали в документе, то по номеру награды это установить через армейский Центральный государственный архив будет несложно.

Кто он, этот человек? При каких обстоятельствах потерял награды? Что с ним произошло дальше? Жив ли? На эти и многие другие вопросы мы сможем ответить уже в этом году.

За этот день находка наград была для нас самой значительной. Ребята ходили счастливые, даже усталость казалась меньше».



«Опять уходим в район завала операционного стола. Теперь уже нет сомнений, что здесь находился долгое время один из подземных госпиталей. Казалось бы, всё проверено не один раз, но всё равно открываем что-то новое.

Наде со Светой Шальнёвой надо пробиться сквозь метр слежавшегося грунта, до пола галереи. Лопата не берёт, приходится работать киркой, медленно пробиваясь вниз. В нескольких метрах от них работает Альбина Михайловна Зимуха. Сегодня она оставила кухонные дела и тоже ушла в каменоломни.

Света выбралась из ямы, вытерла лоб и стала рассматривать стены в том месте, где работала Альбина Михайловна:

— Ребята, надпись интересная!

На вырезе потемневшего известняка чем-то острым начертаны слова: «Простите, други».

— Здесь лет пять назад, — вспоминает С.М. Щербак, — мы обнаружили захоронение, где оказались останки 25 солдат. Скорее всего, надпись относится к этой могиле.

Молча стоим, глядя на неровные вмятины букв, будто пытаемся разглядеть в них то, что скрыло время.

Недавно возникла идея провести в феврале короткую зимнюю экспедицию. Причём необычную — все 7-10 дней жить прямо в катакомбах, там, где жили и боролись солдаты подземного гарнизона. Не ищите в этом страсти к оригинальности или к сомнительным экспериментам. Сейчас, читая дневники летней экспедиции, легко понять, откуда взялась эта идея.

Тот, кто ощутил на себе взгляд из катакомб, кто, рассматривая надпись на стене, перенёсся мыслями и сердцем в 1942 год, может быть уверен: эти минуты бесследно не пройдут. И когда спустя несколько месяцев понимаешь их значение в твоей жизни, тогда и тянет снова туда, где можно глубже понять и почувствовать их, обыкновенных солдат, выстоявших и оставшихся в нашей памяти героями.

«До окончания экспедиции остаётся два дня и две ночи. Пора сворачивать лагерь и тушить фонари, а ребята и устать, как следует, не успели. Теряюсь в догадках: чем это можно объяснить? Была бы возможность, все остались бы ещё на недельку.

В последние дни, если возникнет хоть призрачная надежда на находку, ребята работают лихорадочно, со страстью, словно в последний раз».

И хотя официально оборона каменоломен продолжалась в течение пяти месяцев, отдельные очаги сопротивления, как следует из донесения немецкого командования, продолжали тлеть ещё долгие дни.

(с)