Анархо-коммуна «Новый путь»

ТЕКСТ И ФОТО: Андрей Писарев

Как-то я наткнулся на скромную информацию об анархо-коммуне под интересным названием «Новый путь». Сама мысль о том, что в мире существует нерелигиозная община, которая функционирует и развивается уже 26 лет, и что всё это происходит где-то в лесах под Санкт-Петербургом, кажется немного абсурдной. Если верить описаниям в Cети, коммунары совсем не пользуются деньгами, предпочитая натуральный обмен. Даже призрачная вероятность посещения этого места стоила того, чтобы прервать изучение баров и музеев Cеверной столицы на один день раньше и выдвинуться на юго-восток Ленобласти.




Коммуна «Новый путь» располагается в посёлке Бочево на территории бывшей усадьбы контр-адмирала Сергея Николаевича Тимирёва, примерно в 300 километрах от Санкт-Петербурга. Где-то между монастырями, изувеченными окопами лесами и деревнями с говорящими названиями Болото и Лужа находится ближайший к коммуне крупный населённый пункт — Бокситогорск. В середине прошлого века здесь кипела добыча бокситов, однако со временем её темпы сошли на нет, вогнав город и 15 тысяч его жителей в классическую русскую тоску. Продавщица местного «Дикси», в котором я закупался минералкой перед броском до коммуны, ёмко резюмировала: «Все сидят безработные и злые».
От города к Бочеву ведёт ухабистая дорога, больше напоминающая лужу грязи, растянувшуюся на 20 километров. Сторонникам анархо-туризма на заметку: до Бокситогорска и до Бочева совершенно спокойно можно поймать машину. Вопреки моим ожиданиям местные даже не слышали о том, что неподалёку от них уже 26 лет строится сельхоз-утопия, однако щедро расставленные по местности указатели не дали затеряться бокситогорскому диджею Евгению, который вызвался нас с другом подкинуть.

Первое, что бросается в глаза на подъезде к деревне, — табун лошадей, мирно пасущихся на обочине. Боевая конница анархистов? Оказалось, коммунары действительно собирались использовать животных в качестве транспорта для связи с внешним миром, но лошади так и остались необъезженными. Cельхозтехника в деревне отсутствует как класс. Зато гордо реет над самым большим домом импровизированный флаг анархо-коммунистов с красным и чёрным треугольниками. По описаниям в Сети может сложиться впечатление, что «Новый путь» — это один из домов на окраине деревни Бочево, которая, если верить Google Maps, представляет собой три с половиной дома в середине пустыря. В реальности деревня Бочево находится дальше и уже давно успела выродиться в типичный дачный посёлок без постоянных жителей. А то, что показывает Google, — это более 15 гектаров «Нового пути». Не считая большого дома с флагом, на территории есть ещё как минимум два жилых дома и с полдюжины недостроенных, несколько огородов и загонов для скота и небольшая будка с загадочной надписью «Правление».
Моросит дождь, а сапоги беспомощно утопают в грязи. Покрытие сети закончилось за много километров от поселения. После долгих хождений по территории коммуны в попытке найти кого-то из местных мы наконец натыкаемся на живого человека — смуглого парня с кольцом в левом ухе, торчащими из-под футболки наушниками и густой трёхдневной щетиной, в дублёном плаще, как у воображаемого советского пограничника. Его зовут Руслан, и он один из так называемых мобильных жителей коммуны. Он живёт здесь по пять месяцев в году, строит себе дом и обрабатывает землю наравне с остальными. И так уже четвёртый год подряд. Кроме него, сейчас в коммуне живут ещё три человека, не считая детей.









Руслан ведёт нас в дом с флагштоком, стоящий тут где-то с середины прошлого века: «Тут можно не разуваться». На пороге нас встречают два пугливых козлёнка — от хлева дом отделяет только небольшой коридор. На жилую площадь звери не заходят, но запах всё равно очень характерный даже по меркам фермы. Через какое-то время я всерьёз задумался, можно ли словить приход от таких миазмов. К счастью, этот запах стоит не во всех домах коммуны.
Изнутри дом не отличить от обычной деревенской избы — никаких агитационных плакатов или портретов видных левых деятелей. Мухи плотно облепляют стены, а в ногах резвится огромное количество кошек. На стенах висят чёрно-белые фотографии, какие-то цветы и нормативные для российских вагонов-ресторанов выцветшие постеры с собаками и лошадьми. Очень много книг — от идейной литературы до детских атласов по истории. Книги дотошно, как в независимом магазине, рассортированы по категориям и авторам и в то же время хаотично раскиданы по бесконечной череде стеллажей и самодельных полок. Кроме них, в тесном пространстве умещается множество кроватей и обшарпанные кастрюли.

Нас приветствует убеждённый «марксист-сталинист и атеист» Николай Пантелеев — основатель и старейший член «Нового пути», дружелюбный пожилой мужчина невысокого роста и удивительно крепкого телосложения. Николай живо улыбается во все оставшиеся зубы. Раньше он жил в Санкт-Петербурге, работал в НИИ, защитил кандидатскую, после ушёл на завод «Красная заря». Своих глубоких познаний в истории и философии Николай не скрывает, а рассказ об основании коммуны начинает аж с середины XVIII века.
В конце 1980-х в молодом Пантелееве проснулась страсть к пчеловодству, и он решил организовать коллективную пасеку. В 1990 году был официально создан колхоз. Вначале «Новому пути» помогла редакция бокситогорской газеты, в честь которой колхоз и окрестили. Тогда жителями «Нового пути» стали восемь человек, большинство из них — престарелые пасечники, остальные — фермеры, которым пришлась по духу идея современных хуторских хозяйств. Очень быстро пчеловоды побросали колхозную жизнь. Сказался пенсионный возраст — кто-то вернулся в город к семье, а кто-то просто умер. После окончательного исхода пчеловодов, в 1993 году, Пантелеев дал в местную газету объявление («Желающим осваивать полузаброшенные земли…»), и в коммуне появились анархисты во главе с известным ультралевым активистом и публицистом Петром Раушем. На фоне набирающей обороты «контрреволюционной» перестройки, ностальгии по СССР и интереса к жизни без государства анархисты Рауша и убеждённый коммунист Пантелеев быстро нашли общий язык. Так пасечный кооператив стал анархо-коммуной.

За четверть века существования «Нового пути» в нём успели пожить даже дезертиры, реабилитировавшиеся алкоголики, потерявшие всё, международные анархо-туристы, хиппи и все те, кому не нашлось места в системе новых экономических отношений.
К концу 1990-х хайп по сельской жизни без государства среди питерских левых прошёл. «Почётный член коммуны» Пётр Рауш вернулся к активизму в Питере, а позже стал политэмигрантом. Из городских анархистов в экзотичном для них анархо-колхозе прижились единицы. За 26 лет «Новый путь» вышел за пределы участка сталиниста Пантелеева и заполнил окружающий его пустырь самостроем. Эта земля в глуши почти ничего не стоит, и официальным органам на неё уже давно наплевать. По этой причине здесь при желании совершенно спокойно можно укрыться от властей или начать жизнь с нуля — за четверть века существования «Нового пути» в нём успели пожить не только левые активисты, но и дезертиры, бездомные, реабилитировавшиеся алкоголики, хиппи, международные туристы без денег и все те, кому не нашлось места в системе новых экономических отношений.

«Я вообще не считаю себя гражданином Российской Федерации, — воодушевлённо декларирует Николай, — я гражданин Советского Союза и полагаю, что государство существует, пока есть люди, которые считают себя его гражданами. Последний раз я голосовал 17 марта 1991 года. Выступил за сохранение Союза и против учреждения поста президента. Для нашего народа, я имею в виду советского, не просто русского, еврейского или татарского, не характерна президентская система. Мы скорее традиционный народ, и такая соборность, как любят сейчас говорить, коллективная выработка решений более характерна».

По словам Николая, в «Новом пути» общественные интересы превалируют над личными. Все решения принимаются в ходе коллективных обсуждений. Собрания коммунаров проводятся до тех пор, пока несогласных или недовольных не остаётся, а их ход бережно протоколируется вот уже более 20 лет. На практике механизмы коллективного принятия решений не всегда работают: например, в вопросе содержания бесполезных для коммуны животных — уже не дающих молока коров, около десятка необъезженных лошадей и ещё десятка своевольных чёрных котов в главном доме (упорно царапающих мне ноги и мяукающих в диктофон) — гуманизм побеждает коллективную волю, даже несмотря на протоколы заседаний и прочие попытки систематизации импровизированного органа самоуправления.

«Вот Руслан, например, по характеру он не коммунар, — добродушно ехидничает в адрес первого встреченного нами коммунара Пантелеев, — он индивидуалист. Кстати, анархисты вообще все индивидуалисты. В общих делах он принимает мало участия. Хотя вот как-то раз Руслан ткнул носом одного: сидишь, жрёшь, а в общих делах участия не принимаешь. У каждого из нас найдутся силы, если довести до белого каления. Сейчас Руслан, опираясь на ресурсы коммуны, строит дом. Он обживает эту нашу дыру». От энергичной жестикуляции Николая мухи, облепившие стены вокруг, пугливо разлетаются.

Кроме Николая Пантелеева и Руслана, в коммуне сейчас живёт Олег. О нём нас ещё до этого успел предупредить Руслан: «Поел как-то грибов, и его, по ходу, до сих пор не отпускает. Теперь он думает, что он какой-то потомок славяно-ариев. Рептилоиды, евреи, так мне мозг выносит. Ещё у него вши, по ходу». Олег вполне органично смотрелся бы на страницах журнала «Афиша» 2009 года — рыжеватая густая борода, длинные усы, синяя ветровка и зауженные светлые брюки. Все вещи чистые и как будто новые. Это впечатляет, учитывая каждодневную работу в поле, нормативную для выживания в коммуне. Он тоже «мобильный член», живущий тут по несколько месяцев уже не первый год подряд. Я интересуюсь, как он попал сюда и чем его так привлекает «Новый путь». В ответ получаю рассказ о поездке в поезде под ЛСД и знакомстве с Русланом (тоже под ЛСД), потом историю о бегстве от полицейских с куском гашиша в кармане. Короче говоря, я так и не понял, как Олег попал в коммуну и не узнал ничего нового о рептилоидах. Остаток вечера Олег загадочно теребил усы и улыбался, чистосердечно признавшись, что в день моего приезда даже не подкуривался. Да и вообще вещества и алкоголь на территории коммуны не приветствуются.





Как несложно догадаться, «Новый путь» живёт преимущественно натуральным хозяйством. Возможно, именно из-за тяжести работы в поле количество оседлых членов коммуны даже в лучшие времена не переваливало за десяток. Все жители поселения участвуют в сенокосе и поддержании жизни скота и многочисленных огородов, которые и выступают в качестве основного источника провианта. Это большой предмет гордости для местных. Толстовства тут хоть отбавляй.
Надежды на то, что коммунары ведут с внешним миром исключительно бартерные отношения, оказались разбиты ещё с порога: внутри дома нас встретило тепло энергосберегающих ламп и далёкий гул телевизора, транслирующего детям очередную серию «Свинки Пеппы». Совсем отказаться от использования денег у коммунаров не вышло, хотя намерения были. На заре «новопутевцы» собирались построить собственную кузницу, шить одежду и максимально дистанцироваться от окружающей их страны. Но со временем ремесленники переросли жизнь в коммуне и обзавелись семьями, а от электричества, даже несмотря на недостаток альтернативных способов его генерации в Бочеве, отказываться никто не захотел.

Николай Пантелеев считает, что успешность коммуны в России XXI века измеряется в том числе степенью, в которой та паразитирует на государстве. Чем больше автономии, тем лучше. В этом отношении свой проект он готов объявить успешным. Сейчас основным источником дохода для коммуны является его пенсия, а также небольшие вложения остальных коммунаров: «Одно время я отказывался брать паспорт и примерно полгода отказывался оформлять пенсию. Но потом мне доказали, что это, наверное, глупо. Пенсия заработана, и времена были поганые». При этом денег на «Новый путь» всё равно уходит совсем немного. Руслан до этого обмолвился, что тратит здесь по 700 рублей в неделю и считает, что это уже намного больше нужного.
Основной бич коммуны и одновременно секрет её впечатляющего долголетия — компромиссы. Друг с другом, с экономикой, своими собственными революционными амбициями и отечественной бюрократией. Пассивный протест коммунаров подразумевает примирение с окружающей их системой. Хотя бы потому, что «Новый путь» всегда имел закреплённый легальный статус — сперва колхоза, теперь сельхозартели. Но даже это не мешает ему довольствоваться своей степенью свободы на забытом всеми пустыре: «Горбачёв бросил фразу в своё время: „Разрешено всё, что не запрещено законом“. Мы её закатили в устав. В 2005 году вышел новый Гражданский кодекс, где колхозы и совхозы не считаются видом деятельности. Устав пришлось поменять. Я его даже не открывал. Мы всё равно живём по своим правилам».





«Сколько ложек сахара?» — Руслан согласился на приватный разговор в своём доме. В чашках лежит растворимый кофе «Нескафе» 1993 года выпуска. На вкус терпимо. «У меня ещё есть какой-то советский, просто растворимый кофе 1980-х. А к кофе у меня, наверное, ничего и нет. Вообще я кексы пеку».

Его жилище разительно отличается от основного дома коммуны. Оно небольшое, и тут нет характерного запаха, очень чисто. И главное, кошка всего одна и на этот раз очень дружелюбная. В 2013 году в этом доме произошло первое за историю коммуны убийство. «Находящийся в гостях 28-летний безработный во время ссоры, возникшей после совместного распития спиртных напитков, из своего ружья убил 47-летнего хозяина дома», — писали информагенства.
«Короче, чуваку прилетело с ружья в голову прямо вот здесь», — Руслан возбуждённо демонстрирует выцветшие пятна крови на потолке. Он въехал в этот гостевой дом почти сразу после смерти прошлого хозяина. Убрался, обустроился, сделал проводку и превратил «бомжатник» в самый приятный дом в округе.

«У меня была такая мечта — создать поселение с уставом и своим вооружённым отрядом, детская мечта, — рассказывает коммунар. — И вот я однажды читал журнал „Протест“ и наткнулся там на информацию о „Пути“. Поискал. На форуме начал переписываться. Я сюда вообще из Рязани на велике еду. Через Владимир. Около 1100 километров. Если летом я здесь, то остальное время работаю. За зиму накоплю денег чуть-чуть. Устраиваюсь только на сезон, так что нормальной работы не найти. В последний раз на складе конфет работал. Но я очень экономный».

Со стены на нас кокетливо смотрит портрет Ленина.

«Я это место как коммуну уже не воспринимаю. Приезжаю сюда как на дачу. Строю тут домик, у меня там огородик. Приезжают друзья и подруги, которых я тут и завёл. Я вот с 2009 года ещё гонял в Чернобыль нелегалом. Обустроил себе квартиру в Припяти. С диванчиком и хавчиком».

После Припяти разговор быстро переходит к обсуждению методов народной медицины, а в руках у Руслана уже красуется угрожающего вида самодельный мачете.

— Я змей очень с детства люблю. Как-то услышал по телику, что какой-то мужик вкалывал себе яд и выработал иммунитет. Я тоже начал. Этой весной ловил гадюк, и тут — херакс — укусила, а я смотрю, ничего со мной и не было. По нарастающей колол. Однажды переколол, всю ночь молился, чтобы нога отвалилась. Так болела.

— Не ходил ко врачу?

— Не-не. Вообще если какой ушиб или ещё чего, то змеиный яд очень хорошо всё снимает.

— Так, а что там про туберкулёз было? — я вспомнил комментарий из обсуждения коммуны в Сети.

— [У Николая] живёт такая Таня. Он её выкрал из психушки и удочерил. У неё диагноз «олигофрения». Это как раз Таня и заболела. Не знаю, от кого она его словила. По весне пошла флюорографию делать и нашла туберкулёз. Вообще им почти все болеют, но трогает он только людей с плохим иммунитетом. А она курит, плохо питается, как я понял, её родители... Ну, алкаши, короче. Она сейчас в городе. Но ты её всё равно не понял бы. У неё речь нарушена. Не «работать», а «паротать». Не «ни ***», а «ни хура». Морковь называет «рыжей». Каша не пшённая, а «рыжая».

Во всех подробностях историю о похищении Татьяны из психоневрологического интерната никто из членов коммуны воспроизвести так и не смог. Когда-то Николай сотрудничал с ПНИ Санкт-Петербурга и брал инвалидов на поруки, пытаясь спасти от жизни в изоляции и ужасов российской психиатрии: «Им пишут диагноз „олигофрения“ и вместо квартиры направляют в интернат. А оттуда прямая дорога только на кладбище. Там две категории людей: старики, которых заботливые родственники спихнули из квартир, и такие 18-летние оболтусы. Они в большинстве своём дееспособны. Я разговаривал [с профессором Людмилой Павловной Рубиной из Центра восстановительного лечения „Детская психиатрия“]. У неё и была идея отправлять детей-инвалидов в разные сельские поселения. В Нидерландах для людей с такими отклонениями создаются агрогородки. Трудотерапия, не так много контактов с окружающими, и они довольны и счастливы. А у нас, если человек с отклонениями выйдет на улицу, его же затравят. И вот мы решили сообща попробовать научить этих людей сельскому хозяйству».

Сотрудничество с ПНИ продлилось до смены руководства. Кто-то из бывших коммунаров-инвалидов уже даже успел обзавестись настоящей семьёй и детьми. Сам Николай Пантелеев даже пытался добиться через официальные органы покупки участка для ряда неврологических интернатов Пушкина — чтобы инвалиды могли содержать его и ухаживать за огородами и животными, но в конечном счёте его идею похоронили в офисе одного из местных чиновников. Из воспитанников коммуны самое ярое желание остаться выразила как раз Татьяна. Годы спустя, ей уже за 30, у неё есть три сына, где-то от пяти до восьми лет. Все от разных отцов. Несмотря на вполне сознательный возраст, говорит только самый младший. Сейчас она всё чаще уезжает ночевать в город, но большую часть времени всё равно проводит в Бочеве. Вместе с Николаем они и составляют костяк оседлых членов коммуны.

Ситуация с детьми уже несколько раз привлекала внимание местных органов опеки, но в итоге всё разрешилось в пользу «Нового пути». Отдельные представители власти выражают молчаливое согласие с тезисом о том, что жизнь в колхозе намного лучше жизни в изоляции. Сейчас, даже несмотря на свои недуги, дети выглядят радостными и очень тепло относятся к своему приёмному дедушке. Хотя без эксцессов вроде попыток засунуть кота в морозилку не обходится.





За 26 лет построить утопию в Бочеве не вышло, но какая судьба ждёт «Новый путь» дальше? Сейчас жизнь коммуны целиком и полностью держится на Николае Пантелееве. Он собственник земли, он платит налоги, он руководит собраниями и полевой работой. Что будет после него — вопрос, о котором коммунары стараются вслух не говорить. Без оформления наследства земля отойдёт одному из троих его детей из прошлой жизни. Если окажется, что земля чего-то стоит, то предугадать дальнейший ход событий будет несложно. Сам Николай пусть и не спешит умирать, всё же прекрасно осведомлён, что в его возрасте пора думать о будущем поселения: «Для меня наверху там стоит гроб. Точнее, не гроб, а ящик. Трудно сказать, что будет после моей смерти». Лучшим претендентом на пост старшины поселения ему кажется Руслан. Он производит впечатление организованного человека, которому такая жизнь по силам.

Зато о судьбе детей Николай позаботился уже сейчас: после его смерти им достанется его квартира в Бокситогорске. Воображение без труда рисует картину того, как у взрослых детей с недугами кто-то обманом отбирает квартиру, как они не могут оформить себе пенсию по инвалидности и не справляются с жизнью в городе. Но Николай, прямо как герой Вигго Мортенсена в недавно шедшем в российских кинотеатрах фильме, надеется обучить их азам самостоятельной жизни прямо тут, на земле.

Никакого экспресс-курса по теории и практике либертарного коммунизма в «Новом пути» я не дождался. Помпезный статус анархо-коммуны, ради которой я и надевал резиновые сапоги, оказался потешным рудиментом. С тем же успехом «Новый путь» можно было бы назвать аграрным экспериментом, колхозом-приютом. Или аттракционом, где пожилой мужчина выживает на одну пенсию, вот уже 26 лет даёт пристанище всем желающим в обмен на честный труд.