Мясной Бор. Поисковые работы 1987-1990 гг.
Черно-белые фотографии и рассказ поисковика о работе советских поисковых отрядов в районе Мясного Бора, где в ожесточенных боях погибли десятки тысяч солдат и командиров 2-й Ударной армии генерала Власова. Работы проводились в 1987-1990 гг. Местами война проглядывала из природы как–то очень реально. Нужно было немного воображения, чтобы представить себе развороченную и обожженную землю с чернолесьем, разнесенным артогнем и бомбами на зубочистки.
Девчонка из Северодвинска и найденный ею солдат. Без имени.
Август 1987 года. Мясноборская окраина. Колея ведет в Долину смерти. Вот так когда–то из лесу вывозили к Мясному Бору останки солдат. ТЕЛЕГАМИ. Я — про объемы: тогда — нормально, а сейчас смотрю на снимок и жуть берет. Неужели все это было с нами…
Фото сделано с борта другой телеги. Груз — тот же: "четырехсотые.
Фото сделано с борта другой телеги. Груз — тот же: "четырехсотые.
Полное собрание сочинений калибра 81 мм.
Башня танка Т-26, утопленного в болоте экипажем, попавшем под неожиданный артобстрел у Земтицкого болота. Мужики выпрыгнули из братской бронемогилы и сиганули в вечность. А танка упорола в болото, свалилась в бомбовую воронку и, опрокинувшись, утопла.
Самая черная пахота — в воронке. Но и самая интересная. Ворони мы тогда брали, честно говоря, грубо. Настоящая военная археология как культура деятельности снизошла гораздо позже. Но — научились! А ловля медальона в несусветной грязище, в многотонной жиже осталась все такой же увлекательной. Нашедшему обычно полагалась стандартная премия — банка сгущенки и всеобщий почет именинника
Найденный медальон
Наши первые трофеи сегодня выглядят трогательно. Мы страшно гордились в свой первый командный поход собранной коллекцией барахла, которой честно передали в районный краеведческий музей своего "уездного" городка на юге Архангельщины в 1988 году.
Особенно запомнились минуты, когда с "дегтярем" на плече мы топали по центральной улице Вельска, замотав для приличия дудку в газетину. Шли в музей, где нас уже с нетерпением ждали сотрудницы, нагрев самовар чаю для угощения под наши фронтовые россказни. Ветер расчехлил орудию, и как на грех в ту минуту по мосточкам шел наш знакомый майор милиции, НАЧАЛЬНИК РАЗРЕШИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ, человек интеллигентнейший и деликатный. Он остановился, и, не сходя с мостков, потюкал пальцем в воздух: "Алексей, ты это, потом за разрешением–то зайди?" Интонация была вопросительная. Мы честно сказали, что идем"сдаваться" в музей. На том и расстались.
Особенно запомнились минуты, когда с "дегтярем" на плече мы топали по центральной улице Вельска, замотав для приличия дудку в газетину. Шли в музей, где нас уже с нетерпением ждали сотрудницы, нагрев самовар чаю для угощения под наши фронтовые россказни. Ветер расчехлил орудию, и как на грех в ту минуту по мосточкам шел наш знакомый майор милиции, НАЧАЛЬНИК РАЗРЕШИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ, человек интеллигентнейший и деликатный. Он остановился, и, не сходя с мостков, потюкал пальцем в воздух: "Алексей, ты это, потом за разрешением–то зайди?" Интонация была вопросительная. Мы честно сказали, что идем"сдаваться" в музей. На том и расстались.
ДП этот выпуска 1941 года нашли на останках солдата, рубившего из ручника с бедра. Здоровенный же был дядя! Лежал навзничь, Пулемет с откинутой сошкой, за которую при стрельбе держался длиннорукий солдат, лежал поперек тела. Позже я примеривался взяться этак же за орудию — куда там коротколапому да низкоср…кому! Статный был тот солдатище, крестьянской пошивы мужик! Да, прочитали мы тогда по земле и костям все, кроме имени. Так жаль, парни, так жаль…
Следопыты 80-х. На этой фотографии - моментальный срез, запечатленный образ, в светотенях монументализированный портрет нашего поколения, с чистой душой и открытым сердцем пришедшего на Фронт сделать то, что обязана сделать нация: достойно похоронить павших за Родину и за то, чтобы на свет появились мы, ныне живущие.
Впрочем, тогда мы думали о том, что не сделали в свое время армия и власть, полные негодования и стыда. Трудно было подняться до стратегического понимания всей остроты проблемы: страна попросту не могла заняться этой скорбной работой во время войны и после нее.
Не было сил, времени, опыта да и понимания. Мертвые солдаты, оставленные на поле боя, не виделись слишком большой проблемой, чтобы заслонить разорение, нищету, голодуху и обморочность страны, измученной четырехлетней бойней на выживание. Ближние заботы на грани жизни и смерти были в то время куда важнее, чем поиски павших в заминированных лесах, полях и болотах.
Не сытым нам судить теперь голодных тех... Потому что Россия взялась за своих без вести павших героев только тогда, когда в ней проснулась ожившая душа, гражданская совесть и духовное зрение.
Время выбрало нас. Прозревших, как зерна доброго сева. Вот этих парней, девчонок и взрослых мужиков, поющих на смертном поле под Мостками...
Впрочем, тогда мы думали о том, что не сделали в свое время армия и власть, полные негодования и стыда. Трудно было подняться до стратегического понимания всей остроты проблемы: страна попросту не могла заняться этой скорбной работой во время войны и после нее.
Не было сил, времени, опыта да и понимания. Мертвые солдаты, оставленные на поле боя, не виделись слишком большой проблемой, чтобы заслонить разорение, нищету, голодуху и обморочность страны, измученной четырехлетней бойней на выживание. Ближние заботы на грани жизни и смерти были в то время куда важнее, чем поиски павших в заминированных лесах, полях и болотах.
Не сытым нам судить теперь голодных тех... Потому что Россия взялась за своих без вести павших героев только тогда, когда в ней проснулась ожившая душа, гражданская совесть и духовное зрение.
Время выбрало нас. Прозревших, как зерна доброго сева. Вот этих парней, девчонок и взрослых мужиков, поющих на смертном поле под Мостками...
Кружка "Ученый кот", найденная в Мясном Боре.
Одно из крупнейших захоронений в Мясном Бору. В ту вахту упокоили более 4 тысяч солдат и командиров РККА. Ныне эта братская могила закатана в асфальт при реконструкции военного мемориала в середине 90–х годов.
Был я там в 2009 году проездом. Такое чувство, что побывал на сиротском дивизионном кладбище через пять лет после бойни — казенщина, запустение, небрежение. Мерзостно стало на душе. Впервые пожалел о том, что пошел следопытской дорогой. Она привела к разочарованию. Пожалуй,не этого мы хотели, загребая грязь Долины смерти. Не ходите, ребята, по патриотической дорожке — заминирована.
Был я там в 2009 году проездом. Такое чувство, что побывал на сиротском дивизионном кладбище через пять лет после бойни — казенщина, запустение, небрежение. Мерзостно стало на душе. Впервые пожалел о том, что пошел следопытской дорогой. Она привела к разочарованию. Пожалуй,не этого мы хотели, загребая грязь Долины смерти. Не ходите, ребята, по патриотической дорожке — заминирована.
Мясноборская идиллия 1989 года. Эх, и жили мы тогда душа в душу! Новгородцы, татары, башкиры, питерцы, москвичи, архангелы — первопроходцы Долины смерти. Потом вся Расея подтянулась, навалилась со щупом, лопатой и минаком… Поколение в стране сменилось. СССР развалился. Начинали копать в одной стране, теперь копаем в другой державе и в других государствиях. А солдаты все еще подымаются из земли. Безмерна была народная погибель…
Павшие солдаты. Десятки, сотни...
Походно-полевая кухня, брошенная тылами 2-й Ударной армии при отступлении из "волховского котла". каждый раз, когда проходили мимо, кто-нибудь обязательно заглядывал внутрь под крышку, словно там еще осталось немного армейской каши 1942 года. Солдат всегда голоден, а следопыт алчен до тайн…
Фронтовое братство: Архангельск, Новгород Великий, Башкирия! Снимались наутро после торжественного вручения памятных медалей похода на нашем биваке. Валерию Иванычу Губанову досталась одна из пяти медалей, сделанных мной из стандартной наградной планки, авизента и советского рубля. Смотрелось - блеск! И все довольны… Всегда старались привезти издаля на Фронт немного тепла для друзей - ручную поделку или ящик домашних сухариков с ванилью, сахаром и сливочным маслом. До сих пор храню деревянные портсигары с замком–секретом и зажигалку-"лимонку", подаренные новгородчиками Макарычами, и зимние письма, в которых тоска и нетерпение - скорей весна, скорей в Долину!
Погрузка на боевого коня. ГТТ и ГТС были главными возильщиками Долины. Вывозили останки с Госпитальной поляны, забрасывали туда жратву и прибывшие отряды. Фронтовой лес в дни вахты оживал: гудели моторы, бабахали саперы, чавкали грязью группы на марше, с раскопов остро и печально доносились протяжные песни наших девчонок, собирающих солдатские кости…
Гансовскую тряхомудию цеплять на себя мы тогда брезговали, хотя советская амуниция была по-сельски простовата. Двадцать лет назад слово "фашист" было не просто ругательным, но больше - серьезным оскорблением. Поэтому, увидев на ком-то из питерцев или новгородцев, "митуса" сделал этот кадрик. Было прикольно: русский парень - фашистский ремень… Никого двадцать лет назад выпороть не забыли?
Библиотека минометного дела… Этими ящиками из-под 81 мм минометных выстрелов был выстлан пол сыроватого немецкого блиндажа в районе высоты 40,5. Один из них я увез в свой музей и по тем временам это был крупный экспонат, выпиравший из общей поклажи рюкзака. От Мясного Бора до Архангельска все-таки была дистанция огромного размера, учитывая всеохватность советского дефицита. Таскали все на руках. Рюкзак на Фронт - 45 кг. Рюкзак с фронта - 55 кг. Плюс еще килограммов 20 раритетов в руках. Однажды "розочка" от реактивного снаряды Екатерины Гвардеевны РО-132 на железнодорожной платформе Чудово отвязалась от рюкзака и с гулким лязгом ударилась оземь. "Ой-ой-ой, что-то потеряли!" Сзади мерно вышагивал милицейский патруль… Они еще наш "спиннинг" с "катушкой" не видели. ДП в раму "ермака" был упакован куда надежнее!
Сегодня мы, примерившись умом и руками, вытаскиваем с Фронта куда более тяжкие вещи, под центнер весом, но без тех "томиков" из немецкого блиндажа вряд ли пришел этот опыт обращения с тяжелотупыми предметами минувшей войны.
Сегодня мы, примерившись умом и руками, вытаскиваем с Фронта куда более тяжкие вещи, под центнер весом, но без тех "томиков" из немецкого блиндажа вряд ли пришел этот опыт обращения с тяжелотупыми предметами минувшей войны.
Эхо войны.
Цветная радость. 37мм немецкие снаряды были самой популярной и безобидной находкой из всей фронтовой взрывни. Валера Орлов в первый же год научил расправляться с патронами немецкой "колотушки": вставлял в развилку дерева и выворачивал снаряд из гильзы одним стоматологическим нажатием длани. Несколько раз я так попробовал, а потом оставил это спорно-саперное дело: артиллерия такое варварское обращение терпит до случая... Стопроцентно убивает только незаряженное ружье.
Группа выдвигается к местам боев.
Кости подо мхом и травой лежали коврами. Людей подымали тысячами за вахту.
Остатки блиндажей в Мясном Боре.
Вот так идешь Долиной, на затылке кепи, как Есенин, поругиваешь бобров, которые своими плотинами свели с ума Полисть и она затопила лес, погрузив его во вреющие воды. И тут на сухом островке под щупом звенит пулеметная броня, и сталь каски и спустя минуту понимаешь, что нашел место последнего подвига безымянного человека. Лежишь на передыхе, пуская табачную струю, смотришь в бездонное небо, в которое смотрели умирая и они, пускаешь в порезанного пальца кровь в стылую вешнюю воду, как истекали жизнью в проклятом лесу и они, никогда не узнавшие по–настоящему, что такое на самом деле счастье жить…
А плотину бобровую Валера Орлов потом взорвал, закатив на нее пяток "теллермин": бобер хитер, да не понял, на кого попер — посильней бобра сапёр!
А плотину бобровую Валера Орлов потом взорвал, закатив на нее пяток "теллермин": бобер хитер, да не понял, на кого попер — посильней бобра сапёр!
На краю Замошского болота довелось и вот так славно порыбачить. Натаскали крюком стайку немецких ротных мин в бодрой красной окраске и советских 50мм с разнообразными головами. Под орловским надзором потом учились дезактиву. Хорошие получились трофеи: приятно вспомнить - приятно потрогать! Спустя время этот процесс навеял песенку "Поисковая инструкция по безопасности № 1". Тоже была в ходу вокруг костра, начинаясь со строки: "Потные ладони вытри о рюкзак: свежая воронка позади, чудак! Видно рановато ставить в ноги крест — коль стукач не выдаст, так свинья не съест!" жаль, что северодвинцы через десять лет в Карелии сделали все поперек этой песенки: двое убитых, четверо раненых. И ведь если б не знали ее…
"Пулеметной лентой слава по чести,
а тротил, он горький, сколько ни сласти.
Детонатор вредно пробовать на зуб.
И не надо миной барабанить в дуб!
За кольцо гранату тянешь из штанов —
отойди подальше и бывай здоров.
Нервные снаряды Баха запоют,
если по ним тупо молотками бьют…
а тротил, он горький, сколько ни сласти.
Детонатор вредно пробовать на зуб.
И не надо миной барабанить в дуб!
За кольцо гранату тянешь из штанов —
отойди подальше и бывай здоров.
Нервные снаряды Баха запоют,
если по ним тупо молотками бьют…
Обычный минно-взрывной набор с нейтральной полосы у пересечения второй ЛЭП и южной дороги. Бойцов там подняли много. А мне, кроме того, свезло в один день отрыть там два "дегтяря" кряду.
ИМП-2 в работе… Миноискатель этот честно отслужил нам с 1988 года по 2007 год. Сейчас весь исцарапанный, потрепанный, потертый на заслуженном отдыхе в моей музее. В 2006 году под Любанью я еще шарахался с ним. Мимо шел отряд молодежи. Я удивился больше, чем они, вытаращившиеся на прибор: "И что, это РАБОТАЕТ???" Тут я впервые понял, насколько необратимо сдвинулось время! Мое "шуршало" исправно работало, очень точно выцеливая мельчайшие железки, и, за исключением его армейского происхождения, никаких вопросов к минаку не возникало.
Да, часто сбивался с настройки, не адаптировался к минерализации грунта, разламывал писком всю черепушку через два часа брожений, выламывал руку до онемения конечности, не дискриминировался от колючей проволоки и прочего хлама, не мог и десятой доли того, что позволяют современные пискуны-искуны. Но: это была честная, тяжелая, надежная и неприхотливая машина. Других тогда не было. В 80-х те поисковые команды, у которых на вооружении были армейские минаки, чувствовали себя куда уверенней: они землю видели насквозь! У нас в отряде из шести человек было аж два ИМП-2.
Но один мы проеферили в Вечном мае, когда уснули в ГТТ во время возвращения с работы, а потом в суматохе сразу не хватились потеряшки. В итоге один из новгородских отрядов маленько приподнялся. Узнали об этом позже, года через два, и по доброте сердечной на возвращении не настаивали: на здоровье, ребята!
Словом, отслужили нам "шуршала" по полной программе - столько не живут. Но "скелет в шкафу" вот в чем: недавно выяснилось, что райвоенкомат, выдавший нам 20 лет назад две единицы армейских миноискателей ИМП-2 выпуска 1983 года, ныне оные ищет! Оказалось, все еще числятся…
Да, часто сбивался с настройки, не адаптировался к минерализации грунта, разламывал писком всю черепушку через два часа брожений, выламывал руку до онемения конечности, не дискриминировался от колючей проволоки и прочего хлама, не мог и десятой доли того, что позволяют современные пискуны-искуны. Но: это была честная, тяжелая, надежная и неприхотливая машина. Других тогда не было. В 80-х те поисковые команды, у которых на вооружении были армейские минаки, чувствовали себя куда уверенней: они землю видели насквозь! У нас в отряде из шести человек было аж два ИМП-2.
Но один мы проеферили в Вечном мае, когда уснули в ГТТ во время возвращения с работы, а потом в суматохе сразу не хватились потеряшки. В итоге один из новгородских отрядов маленько приподнялся. Узнали об этом позже, года через два, и по доброте сердечной на возвращении не настаивали: на здоровье, ребята!
Словом, отслужили нам "шуршала" по полной программе - столько не живут. Но "скелет в шкафу" вот в чем: недавно выяснилось, что райвоенкомат, выдавший нам 20 лет назад две единицы армейских миноискателей ИМП-2 выпуска 1983 года, ныне оные ищет! Оказалось, все еще числятся…
Таких железных кучек в 80-е годы в районе Мясного и Мостков было много. По ним, бывало, ориентировались. Оштыкованные трехлинейки часто ежами торчали из матерых осин. Небось, не заплутаешь…
Могила-времянка немецких зольдатенов, сделанная первыми копарями из Германии в начале 1990-х годов у деревни Мостки. Кресты простояли до первой весны. Гневный новгородский народ смел эту нечисть с лица земли, а горшки распинал по лесу. Вот те и вечный покой!
Вот так мы складировали останки рядом с палатками лагеря. Солнце припечет — и понесло с груд мертвечиной. Несильно так, но внятно. Когда разбирали целый день по гробам эту скорбь, понемногу принимали на грудь, чтоб не выворачивало наизнанку каждые пять минут. Сейчас думаю об этом — с ума сойти! А тогда — так надо, обычная работа, скучноватая, правда… Воронь долбить тяжелей, но — интересней!
Из воронки подо Мгой (ст. Погостье), 1989 г.
Кучки железного хлама в те времена буквально устилали Долину, служа немыми сигналами жестоких боев. Это сегодня, прежде чем вынести каску из лесу, надо крепко подумать и еще лучше поискать ее хозяина вокруг. А тогда волокли в музеи мешками. Я во всяком случае с Фронта без 5-6 СШ не возвращался, хотя немецкие брал редко. Уж если только особо "расписанные" пулями и осколками. Кое-кто мою "железную радость" не очень понимал, но я таскал, аж спина трещала. И сегодня собрание - на загляденье! А где ты теперь всю эту красоту отыщешь? Здесь же, что ни железяка, то быль. Тем мне и дороги...
Жаль, что не видна цветовая гамма, но на окраине Замошского болота в октябре 1990 года мы повесили славный светофор из немецких TMi35. Теллермины мы вскрыли саперной лопаткой и топором, аккуратно очистив красиво окрашенные корпуса. Получились отличные экспонаты - красный, желтый в зеленую змейку и темно–зеленый. А взрыватели выкрутили и выжгли. Спустя год, прочесывая это же самое место нашли еще столько же "тарелок". До сих пор не могу понять - почему так порционно? Мы же чесали этот пятак почти как кабаны, рылом?! В итоге сняли с места десяток противотанковых "колесиков". А у одной латунный диск на взрывателе был побит осколком. Все стояли на "зихере". Видать, с телеги сковырнули барахло.
Фотографировались на память в своем первом командном рейде в Долину смерти. К тому время базовую стоянку покинули все, кроме нас, архангелов вдоль и поперек расцелованных на прощание звонкими казанскими девчонками. От долгого житья в совершенно культурной среде во внезапно обезлюдевшем лесу у нас случился пароксический приступ русского мата. Бесновались хором минуты три - матюжищи летали булыжниками, и эхо удивленно вторило таежно-сплавной мужицкой ругани. отведя душу, сварили ухи из соленой трески, привезенной с собой. Раньше до нее как-то руки не доходили. И от души нарезались душистой юшкой. После этого в мирной тишине присупили к зачарованному разбору собранных трофеев. Ну, и снимались на память, придав себе максимально боевой вид. Убедительная просьба не гоготать: круче у нас не получилось... Словом, яйца всмятку.
Урожай "ничейной земли"...
В Европе эту территорию в годы Первой мировой войны назвали точно и интернационально: NO MANS LAND. Земля без людей. Земля не для людей. Земля без людей... По-русски говоря, "живым здесь не место"... Квадрат за квадратом зачищая сырой лесок в углу "второй" ЛЭП и Южной дороги, мы собирали солдат одного за другим, снимали гранатные растяжки и противопехотные мины, выгребали пачки патронов в бумажных обертках на перевязи вощеной бечевкой. Всего в 50 метрах были немецкие позиции. Но эти полсотни метров многим из тех, кто стал нам навеки ровесниками, так и не суждено было пройти. Мы же, аукаясь, мотались туда-сюда по лесу, прыгая через оплывшие блюдца воронок, пересекая давно остывшие сектора обстрела, ушедшие в вечность веера пулеметных трасс среди тиши заткнутых смертью голосов...
В Европе эту территорию в годы Первой мировой войны назвали точно и интернационально: NO MANS LAND. Земля без людей. Земля не для людей. Земля без людей... По-русски говоря, "живым здесь не место"... Квадрат за квадратом зачищая сырой лесок в углу "второй" ЛЭП и Южной дороги, мы собирали солдат одного за другим, снимали гранатные растяжки и противопехотные мины, выгребали пачки патронов в бумажных обертках на перевязи вощеной бечевкой. Всего в 50 метрах были немецкие позиции. Но эти полсотни метров многим из тех, кто стал нам навеки ровесниками, так и не суждено было пройти. Мы же, аукаясь, мотались туда-сюда по лесу, прыгая через оплывшие блюдца воронок, пересекая давно остывшие сектора обстрела, ушедшие в вечность веера пулеметных трасс среди тиши заткнутых смертью голосов...
Самой неблагодарной работой была переборка отвалов из варварски взятых бомбовых воронок. Все перемешано, разрознено… Тупая копня и тщательное просеивание многих центнеров и тонн грунта, глины и жижи. Справедливости ради надо сказать, медальоны с именами Фронт отдавал часто. И лучше награды для нас не было. Вот на таком отвале я нашел и навсегда сохранил солдатский ремень, задернутый на последнюю дырку. Хозяин так и ушел из него в никуда, в память… Не поднялась рука распустить тот ремень и у меня.
Коля Корепин из Северодвинска. Боевой мой брат... Вот так, жмурясь, как коты, сидели мы на нейтралке, привалившись где придется после безуспешной и томительной бродни. А в миру праздновали Троицу. Покропились и мы маленько и сразу же наткнулись на останки двух человек перед немецкой траншеей. Рыли их целый день, извлекая из помоечного хлама, глубоко убежденные, что копаем тухлых гансов.
У меня был включен диктофон - писал для истории звуки раскопа. И вдруг - в прямой эфир, без постановы: МЕДАЛЬОН!!! Вечером аккуратно развернули вкладыш - Гриша с Алтая! Потом и родственников нашли, и документ им бесценный передали, и переписка наладилась с поздравлениями на праздники и прочими душевными приятностями. А пока вот сидим, прея на весеннем солнышке, сходясь на одной немудрящей мыслишке: а не замахнуть ли нам по соточке да ради праздничка храмового, ась?
У меня был включен диктофон - писал для истории звуки раскопа. И вдруг - в прямой эфир, без постановы: МЕДАЛЬОН!!! Вечером аккуратно развернули вкладыш - Гриша с Алтая! Потом и родственников нашли, и документ им бесценный передали, и переписка наладилась с поздравлениями на праздники и прочими душевными приятностями. А пока вот сидим, прея на весеннем солнышке, сходясь на одной немудрящей мыслишке: а не замахнуть ли нам по соточке да ради праздничка храмового, ась?
Переборка трофейных отвалов. Здесь были найдены останки двенадцати солдат и два медальона, один из которых прочитали полностью. До сих пор помню фамилию солдата: Макаров из Ивановской области...
Они, эти солдатские имена из медальонов, с котелков, из касок, с ложек и портсигаров, долго-долго, десятками сидели в памяти и через много лет я могу припомнить, когда и кого нашли. Каждое имя словно навсегда врезалось в память... Помню и ложку, найденную татарами в одном из первых моих походов под Мостками "Жилин Глеб, Усть-Ваеньга, Архбумстрой". Этот солдат не числится ни в какой ОБД, ни в какой картотеке ЦАМО, ни в каком РВК, вообще - нигде. Словно и не было такого человека со сложной, изломанной судьбой, кончившейся в новгородском чернолесье Долины смерти.
Они, эти солдатские имена из медальонов, с котелков, из касок, с ложек и портсигаров, долго-долго, десятками сидели в памяти и через много лет я могу припомнить, когда и кого нашли. Каждое имя словно навсегда врезалось в память... Помню и ложку, найденную татарами в одном из первых моих походов под Мостками "Жилин Глеб, Усть-Ваеньга, Архбумстрой". Этот солдат не числится ни в какой ОБД, ни в какой картотеке ЦАМО, ни в каком РВК, вообще - нигде. Словно и не было такого человека со сложной, изломанной судьбой, кончившейся в новгородском чернолесье Долины смерти.
Полевая кухня, возле которой стоит всегда показательно лохматый и всегда (в более позднюю эпоху) принципиально в галстуке Женя Зыков - добрый и интеллигентнейший дух Долины смерти и неразлучный спутник Валеры Орлова. Временами казалось, что Женя никогда не возвращается в свою Казань и если случайно нагрянуть в мясной Бор, то первого, кого там встретишь, будет непременно Зыкъ! Ну и здесь, возле кухни, он тоже первый, яро сверкая очками...
Обломки двенадцати взорванных "катюш", оставленных 2-й Ударной армией в окружении. Вся дюжина машин так и стояла в лесу, разбросав по округе свои железяки. Думаю, сейчас их уж верняком пустили в металлолом. Целей "катюхи" точно не стали!
Еще одна фотография с раскладки останков. Характерно, что народ тогда (не знаю, как сейчас) от работы не бегал Надо дежурить в лагере - возились с дровами, ведрами, котлами и помоями. Надо идти пехом за пять верст с бивака в Мясной Бор за хлебом - топали себе за плюшками по жиже. Грязной работы не было - делали все. Но особенно любили - раскоп или вольную разведку, где являлся высший класс искательства. Среди ничем не приметного внешне леса вскрывались убойные поляны, заваленные трупами траншеи, вровень засыпанные землей, братские могилы, ставшие ничем не приметными ямками...
А раскладка "четырехсотых" по гробам была особой работой. К ней надо было быть готовым душой. Потому что никто не говорил нам, как надо сортировать кости, как обмывать останки, укладывать в домовины... Инстинкт памяти да ратные гены подсказывали. Может, глаза и боялись, а руки - делали...
А раскладка "четырехсотых" по гробам была особой работой. К ней надо было быть готовым душой. Потому что никто не говорил нам, как надо сортировать кости, как обмывать останки, укладывать в домовины... Инстинкт памяти да ратные гены подсказывали. Может, глаза и боялись, а руки - делали...
Иногда да и зачастую хоронить успевали не всех, найденных в вахту… Как–то уже после скорбного часа на Мясноборском мемориале мы перебрались поработать под Мостки в район урочища Лесопункт, где когда-то пехотная рубка перемалывала полк за полком нещадно. Поставили свой караван-сарай ("запорожец" входил запросто вместе с ушами-воздухозаборниками), переночевали, а утром в беготне и сборах кто–то в палатке споткнулся и из земли выпало человечье предплечье. Ночь спали с солдатиком бок о бок. Пришлось свою крышу перетащить в более подходящее место. А там еще троих нашли, рядком положены были на бережку Полисти.
На этом снимке - могила-времянка "дорогуш". Я оставался дежурным по лагерю и,справив все хозяйственно–кулинарные дела, подсаживался к бугорку с гитарой, словно без вести павшие могли услышать меня через вечность.
Смешно? Мне так не казалось: я всегда верил в незримые, нематериальные связи времен. Не в ту байду про серого следопыта,которую сам когда–то запустил с "наркомовского перебора" у костра. Не в бредовую мистику полусумасшедших "исследователей", которые выдают желаемое за действительное.
А в то, что на самом деле связывает нас с предками, которые головы свои положили за нас, детей малых и внуков-правнуков-прапотомков, еще нечаянных ни в каком виде. Не костям безымянным я песенки пел -думать, мыслить, прислушиваясь к себе, можно по-разному. Все сошлось у того бугорка и со следопытской тропы я не сошел, как бы жизнь ни выкручивала руки. Особенно если они растут, откуда им положено в районе головы…
На этом снимке - могила-времянка "дорогуш". Я оставался дежурным по лагерю и,справив все хозяйственно–кулинарные дела, подсаживался к бугорку с гитарой, словно без вести павшие могли услышать меня через вечность.
Смешно? Мне так не казалось: я всегда верил в незримые, нематериальные связи времен. Не в ту байду про серого следопыта,которую сам когда–то запустил с "наркомовского перебора" у костра. Не в бредовую мистику полусумасшедших "исследователей", которые выдают желаемое за действительное.
А в то, что на самом деле связывает нас с предками, которые головы свои положили за нас, детей малых и внуков-правнуков-прапотомков, еще нечаянных ни в каком виде. Не костям безымянным я песенки пел -думать, мыслить, прислушиваясь к себе, можно по-разному. Все сошлось у того бугорка и со следопытской тропы я не сошел, как бы жизнь ни выкручивала руки. Особенно если они растут, откуда им положено в районе головы…
Война стояла в Мясном Бору - реальнее некуда: немецкие колючие заграждения в районе высоты 40,5 у отметки Лесопункт под Мостками. Ложились наши ребята тут дивизиями...
На захоронении в Мясном Бору. Шел страшенный дождь. Заливало трубы духового оркестра. А гробы все не кончались — плыли и плыли на наших плечах…
А вот эта фотография задела меня тем, что тиская русские "мерзавчики" из-под фронтовой водки, я лежу, напившись грузинского чая. Сейчас на слово "Грузия" делают уши торчком, а тогда лучше этого чайку был только индийский со слоном! А грузинский мы курили, завернув адские "козьми ножки" из газетной бумаги. Кисет с самосадом, впрочем, был почти у каждого курца. На Фронте как на Фронте!
Эта немецкая горная пушка долго стояла у речки Полисть на северной дороге 2 ударной армии. На ней я и снял Валеру Орлова, нашего "сталкера" Долины, грубоватого и честного друга. Чистая и бескорыстная душа. Вечная Орлу память.
Валера Орлов, человек-легенда Долины, сын коменданта Долины смерти Николая Ивановича Орлова, искавшего без вести павших солдат с 50-х годов. Орел умер несколько лет назад обычной русской смертью.
Эх, Валера Николаич, поторопился… Внешне грубоватый, с грохочущим кашляющим смехом, словно, фронтовой ворон, он был замечательно добрым другом, щедрым и теплым. ("Алексей кха-кха, хочешь я тебе "максим" подарю, он тут недалеко в воронке прибран? И "северок" тоже, нахрен не нужен, забери…"). Все, что у него было в жизни - Долина смерти. А остальное складывалось как-то само по себе, как у других людей. Мы тогда вообще мало интересовались личными делами друг друга, которые оставались вне Фронта. Они не имели отношения к тому, что нас объединяло.
Снимок этот сделан тоже в белую ночь июня 1989 года на речке Полисть. Справа от Валерки под бочок на корни дерева мостится дремать у костра Игорь Макарыч. Чай выпит. Каша съедена. Папироска докурена. Взрывня пущена в распыл. Комары распуганы "дихлофосом". Можно и баеньки… Невозвратимая ночь, невозвратимые люди.
Эх, Валера Николаич, поторопился… Внешне грубоватый, с грохочущим кашляющим смехом, словно, фронтовой ворон, он был замечательно добрым другом, щедрым и теплым. ("Алексей кха-кха, хочешь я тебе "максим" подарю, он тут недалеко в воронке прибран? И "северок" тоже, нахрен не нужен, забери…"). Все, что у него было в жизни - Долина смерти. А остальное складывалось как-то само по себе, как у других людей. Мы тогда вообще мало интересовались личными делами друг друга, которые оставались вне Фронта. Они не имели отношения к тому, что нас объединяло.
Снимок этот сделан тоже в белую ночь июня 1989 года на речке Полисть. Справа от Валерки под бочок на корни дерева мостится дремать у костра Игорь Макарыч. Чай выпит. Каша съедена. Папироска докурена. Взрывня пущена в распыл. Комары распуганы "дихлофосом". Можно и баеньки… Невозвратимая ночь, невозвратимые люди.
Заросли колючей проволоки "намертво вжились" в древесную плоть. Эти деревья в войну были тонкими стволиками, вокруг которых саперы по–быстрому намотали злой проволочины. Сегодня она струной натянулась так, что под рукой издает глухой басовитый гуд. Голос войны, нота бойни… Можно взять аккорд, но песни не выйдет.
Закончу этой пронзительной фотографией. Сын Солдата.
На захоронения после вахт иногда успевали приехать родственники найденных солдат. Даже при тех технологиях успевали прочитать имя павшего, созвониться с РВК и сообщить. Люди бросали все и ехали.
Вот такой момент запечатлен на захоронении в Мясном Бору. В огромной братской могиле — сын солдата. А гробы все таскают и таскают… Непередаваемые минуты, вершившие дни и ночи тяжелой работы сотен и сотен ребят.
Вечная Память, ВАМ павшие за Родину солдаты и командиры!
На захоронения после вахт иногда успевали приехать родственники найденных солдат. Даже при тех технологиях успевали прочитать имя павшего, созвониться с РВК и сообщить. Люди бросали все и ехали.
Вот такой момент запечатлен на захоронении в Мясном Бору. В огромной братской могиле — сын солдата. А гробы все таскают и таскают… Непередаваемые минуты, вершившие дни и ночи тяжелой работы сотен и сотен ребят.
Вечная Память, ВАМ павшие за Родину солдаты и командиры!
Комментарии7