История спасения «Arendsee»

Под защитой советского ВМФ

ОДНАКО в те времена у экипажей судов, плавающих под флагом СССР, да и у команд кораблей дружественных нам стран, в Атлантике и Индийском океанах существовало надежное прикрытие в лице славного советского Военно-морского флота. И это не просто фраза.

Так, например, районы центральной и южной Атлантики в 70-х и 80-х годах ХХ века патрулировались 30-й оперативной бригадой – крупным элитным соединением советского ВМФ, в составе которого находилось до 30 крупных боевых кораблей, подводных лодок и вспомогательных судов Северного, Балтийского и Черноморского флотов. В разное время в этом регионе несли службу тяжелый авианосный крейсер «Минск», противолодочный крейсер «Москва», большие противолодочные корабли «Образцовый», «Жгучий», «Гремящий», большие десантные корабли «Красная Пресня», «Петр Ильичев», «Огневой» и другие.

Советские моряки в Анголе, 1982

Капитан 2 ранга Александр Кибкало после окончания военно-морской академии в 1983 году был назначен на должность начальника штаба 30-й оперативной бригады. «Нашей зоной ответственности, — рассказывает Александр Александрович, — были центральная и южная Атлантика. Там располагались основные маршруты океанских перевозок из стран Индийского океана, африканских стран в Европу, Северную и Южную Америку. Здесь же находились и богатейшие районы рыболовства. Советский рыболовный флот ежегодно вылавливал у берегов Анголы сотни тысяч тонн рыбы, часть из которой предназначалась ангольцам в уплату за возможность промысла у ее берегов.

Для кратковременного отдыха, пополнения запасов и проведения ремонтных работ корабли нашего соединения заходили в порт Луанды. Швартовались у стенки военно-морской базы. На причалах располагались склады с продовольствием и другими запасами. Обычно у пирса в Луанде стояли один-два БДК, БПК, плавмастерская (пээмка), танкер, вспомогательные суда. Остальные в это время выполняли свои задачи в океане либо находились на другой «опорной базе» бригады — в порту гвинейского Конакри. За 15 лет советско-ангольского военного сотрудничества в Луанде побывало несколько десятков боевых кораблей Северного, Балтийского и Черноморского флотов».

Корабли советского ВМФ охраняли не только рыболовный флот, но и сопровождали крупнотоннажные транспорты с оружием и боеприпасами, направлявшимися из СССР и Кубы в Анголу, Мозамбик, Гвинею-Бисау и другие страны.

С этими государствами у СССР имелись соответствующие соглашения на оказание военной помощи: молодые африканские государства, провозгласившие независимый путь развития, нередко сталкивались с активизацией вооруженной оппозиции и неприкрытым вооруженным давлением со стороны других государств. Наша и кубинская помощь позволила многим из них выжить и сохранить свою независимость и территориальную целостность.

Мощный сдерживающий фактор

НАДО СКАЗАТЬ, что местное военное командование успешно пользовалось присутствием советских боевых кораблей в территориальных водах своих стран. Например, когда обострялась обстановка на границе Анголы с оккупированной ЮАР Намибией, тут же следовала просьба министра обороны, а то и президента страны о перебазировании советских боевых кораблей в ближайшие к границе порты – Намиб (Мосамедиш) и Порту-Алешандре. Присутствие наших боевых кораблей там являлось мощным сдерживающим фактором для режима ЮАР, проводившего агрессивную политику по отношению к Анголе.

Конечно, главная задача у советских экипажей была скорее психологической, но артиллерийские, ракетные и бомбометные установки были готовы в любой момент открыть огонь, а бортовые РЛС работали в боевом режиме. В присутствии наших кораблей авиация ЮАР, свободно проникающая на сотни километров в глубь территории Анголы, старательно избегала даже приближаться к побережью.

Одновременно экипажи осуществляли «противодиверсионные мероприятия», направленные против боевых пловцов. Эта опасность была реальной.

Подорванное судно «Гавана» в Намибе

Разведывательно-диверсионные группы южноафриканской армии и оппозиционного ангольского движения УНИТА не раз совершали попытки пустить на дно корабли, стоящие на рейде ангольских портов.

Так, в ночь с 5 на 6 июня 1986 года боевые пловцы ЮАР заминировали и взорвали в порту Намиб советские сухогрузы «Капитан Чирков» (16000 т водоизмещения), «Капитан Вислобоков» (12000 т), доставившие около 20 тысяч тонн оружия, боеприпасов для ангольской армии, партизан СВАПО и АНК, а также кубинский пароход «Habana» (6000 т) с грузом продовольствия. Эту операцию удалось беспрепятственно осуществить только потому, что в Намибе в тот момент не оказалось ни одного советского боевого корабля…




КРОМЕ того, в противодиверсионных целях акваторию порта патрулировали катера и резиновые надувные лодки с мощными моторами. А находившиеся в них наши военнослужащие производили «профилактическое гранатометание», т.е. во время движения в воду с интервалом в 1–2 минуты сбрасывались гранаты-лимонки.



Если подводный диверсант находился в это время в воде, то он получал во время взрыва сильнейший динамический удар, терял сознание и всплывал, как глушеная рыба. В интервалах между патрулированием эти зоны обстреливались из корабельных реактивных гранатометов.

А. Кибкало вспоминает: «На верхней палубе каждого корабля нашей бригады круглосуточно неслась вахта противодействия ПДСС (подводным диверсантам их силам и средствам). Что это значило? По периметру корабля круглосуточно, с интервалом в 10–15 метров стояли вооруженные вахтенные наблюдающие за поверхностью воды в ближней зоне. Ночью мощные прожектора, установленные по бортам, освещали поверхность воды. Вахтенные на верхней палубе были вооружены еще и гранатами. Помимо профилактического гранатометания с интервалом от 10 до 20 минут, которое каждый из них проводил по расписанию, они немедленно, без предупреждения забрасывали гранатами и открывали огонь из автоматов по воздушным пузырям или любому предмету, обнаруженному вблизи корабля. Однако часто под обстрел попадали крупные обитатели морских глубин, в основном акулы или черепахи, а то и просто мусор-плавняк: все это легко можно было принять за боевых пловцов. Но за это никого не наказывали. В сутки мы выбрасывали в залив более пятисот гранат. Понимали, что в этом залог нашей безопасности».

Однако этими мерами охватить все приходящие в порт корабли было невозможно. Приоритетом пользовались советские суда, прибывающие с важными и опасными грузами: оружием, боевой техникой, боеприпасами, взрывчаткой. Поэтому диверсии все же случались.

Так, 30 июля 1984 г. на внутреннем рейде порта Луанды были подорваны два судна. Первое, «Arendsee», принадлежало ГДР, второе, «Luandge», — Анголе (по другим сведениям, ангольское судно называлось «Lundoge»). У борта каждого сработали по две диверсионные мины. На обоих судах находился груз для министерства обороны Анголы.

В штаб советской военной миссии и посольство СССР в Луанде поступили сведения, что на борту «немца» может находиться крупный груз боеприпасов…

Диверсанты рассчитал точно, но…

ПОДРЫВ ангольского и немецкого судов произошел в ночь с пятницы на субботу, когда вся Луанда готовилась не только к уикенду, но и к предстоящему празднику. В субботу 1 августа город собирался торжественно отметить очередную годовщину создания ангольской армии — ФАПЛА. Эти события хорошо помнит Александр Кибкало: «На носу были выходные, мы как обычно, отправили шифровки с «недельными» докладами в Москву и на флот своему командованию. Наша страна в субботу и воскресенье отдыхала. Мы тоже надеялись на отдых».

Однако отдыхать не пришлось. 30 июля в 19 часов 12 минут оперативный дежурный по бригаде сообщил: «С внешнего на внутренний рейд бухты входит грузовой транспорт Германской Демократической Республики «Arendsee», порт приписки Росток». А в 21 час 40 минут неожиданно последовало сообщение от сигнальщика флагманского БПК «Образцовый»: «Вижу два взрыва в районе ватерлинии правого борта на транспорте «Arendsee». На кораблях бригады немедленно объявили боевую тревогу. Командир бригады капитан 2 ранга Василий Бабин приказал готовить корабли к выходу в море.

Большой противолодочный корабль проекта 61 "Образцовый"

Сложность ситуации состояла в том, что немецкий транспорт был подорван точно на входном фарватере в бухту Луанды. Диверсанты рассчитали точно: если бы судно сразу затонуло, то перекрыло бы кораблям 30-й бригады выход из военно-морской базы в открытый океан. И советские военные суда оказались бы в капкане! Этого нельзя было допустить. Поэтому наши военные моряки, не дожидаясь санкции ангольских властей — в ночь с пятницы на субботу рассчитывать на них было бесполезно, — начали действовать.

По радио из рыбного порта, находившегося неподалеку, был срочно вызван советский спасательный буксир «Неотразимый», приписанный к эстонскому минрыбпрому. Ему была поставлена задача отбуксировать немецкое судно, которое еще держалось на плаву, и освободить фарватер. А тем временем оперативная группа во главе с А. Кибкало двинулась на быстроходном катере к подорванному «Arendsee».

«При подходе к немецкому транспорту мы отчетливо увидели две пробоины в его правом борту, — вспоминает Александр Кибкало. -
Одна большая, размерами два на полтора метра в кормовой части в районе ватерлинии. Через нее вода поступала в машинное отделение. Вторая ближе к носу, чуть ниже ватерлинии. Транспорт пока держался на плаву. Я поднялся на борт «Arendsee» и прошел к капитану. Им оказался плотный седоватый мужчина лет 55 по имени Мартин Кассан. Хотя внешне он выглядел спокойным, но явно был растерян. На мой вопрос, с чем прибыл корабль, капитан, помявшись, сказал, что в трюме находится специальный груз для министерства обороны Анголы. Это был крайне неприятный сюрприз».

Чем были заполнены трюмы «Arendsee», в тот момент не смог бы сказать точно НИКТО. Ответственных лиц из минобороны Анголы — заказчика груза найти не удалось. Капитан судна, конечно, мог бы прояснить ситуацию.

Но и он досконально не владел ситуацией, несмотря на имевшиеся документы. В порту отправки грузили ящики, контейнеры… А что в них? Так уж повелось, что экипажи судов, направляющихся в воюющую Анголу, знали, что если в «коносаменте» значилось «груз для минобороны» — это могло означать все что угодно. От запчастей к автомобилям до ракет «земля-воздух».

А когда Кибкало выяснил, что согласно документам большая часть груза «Arendsee» предназначена даже не для ангольских военных, а для партизан СВАПО, нелегально ведущих с территории Анголы боевые действия против южноафриканских войск с применением диверсионных средств, напряжение среди спасателей еще больше возросло. Для ликвидации чрезвычайной ситуации на судне с опасным грузом нужно было действовать быстро и решительно.

За пять часов до рассвета…

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ сухогруз «Arendsee», «принимая» через дыры в корпусе все больше воды, постепенно погружался. Но наши военные быстро нашли общий язык с «гэдээровцами». Аварийные партии, составленные из советских и немецких моряков, завели пластырь на кормовую пробоину и начали откачку воды из машинного отделения. С согласия немецкого капитана спасательный буксир «Неотразимый» взял «Arendsee» на буксир, оттащил его подальше от фарватера в сторону песчаной косы и «посадил» кормой на отмель в нескольких сотнях метров от военно-морской базы. Немецкое судно было спасено, а фарватер свободен.

Сухогруз «Arendsee»

Казалось бы, все неприятности позади. Но, как оказалось, успокаиваться было рано. В момент буксировки немецкого транспорта мощные прожектора спасательного буксира высветили в районе поврежденного правого борта чуть ниже ватерлинии (как раз напротив трюмов «со специальным грузом») некий чужеродный предмет прямоугольной формы, напоминающий пятилитровую банку из-под маслин. Советские моряки не без оснований предположили, что это… неразорвавшаяся мина. Но подтвердить эту догадку можно было, только дождавшись рассвета. Слух о находке мгновенно распространился по кораблю. Экипаж «немца» быстро «запросился» на берег.

Обнаруженный неизвестный предмет (как выяснилось позже, это было действительно мощное взрывное устройство весом более 11 кг) вкупе с неустановленным до конца характером груза на судне повернули ситуацию на 180 градусов. Адская машинка могла иметь часовой механизм и сработать в любой момент. Наши моряки быстро рассчитали, что имевший водоизмещение в 7000 т немецкий транспорт «Arendsee» мог нести в трюме несколько тыс. кг ВВ. А детонация такого количества взрывчатки «разнесла» бы не только наши военные корабли и военно-морскую базу, но и часть города с его населением. Поэтому мину необходимо было обезвредить. Но как?

Александр Кибкало вспоминает: «Тот, кто знаком с минным делом, знает, что любая магнитная мина, установленная на борту корабля, ни съему, ни разминированию не подлежит. Обычно профессиональные мины имеют несколько ступеней защиты. Начиная от простых механических рычагов, прижатых к борту, включая таймеры и системы, реагирующие на изменение магнитного и акустического полей и другие хитрости».

Обстановка требовала немедленного согласования дальнейших действий с Москвой и Берлином. С другой стороны, медлить и ждать в той ситуации было равносильно смертному приговору для спасателей и жителей Луанды. С борта флагмана 30-й оперативной бригады БПК «Образцовый» в Главный штаб ВМФ СССР полетела шифровка с сообщением о ЧП в луандской бухте и просьбой дать рекомендации по разминированию. А до рассвета оставалось еще целых пять часов…

Молчание советского главкома

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ экипаж немецкого транспорта срочно эвакуировали на берег. На борту остались лишь верный своему долгу капитан Мартин Кассан, старший механик и грузовой помощник. Под утро к месту событий прибыли представители посольств СССР и ГДР. Нужно сказать, что восточногерманские дипломаты в Луанде сработали исключительно оперативно.

Всего за несколько часов в ночь с пятницы на субботу они смогли связаться с Берлином и получить необходимое согласование на работы по разминированию судна. Военный атташе ГДР в Луанде рано утром привез официальное разрешение своего правительства на разминирование транспорта силами советских военных моряков.

Александр Кибкало вспоминал, что «правительство ГДР было согласно на любой исход этой опасной операции и снимало с нас ответственность в случае гибели транспорта при разминировании». При этом ответа на телеграммы в адрес руководства советского ВМФ не поступало: главком и начальник главного штаба хранили молчание...

Александр Кибкало вспоминает: «То, что ответа на наши шифровки не было, мы не удивлялись. Есть у наших начальников такой защитный прием. Помолчим, посоветуемся, выдержим паузу, чтобы не брать на себя ответственность. Обычно эта пауза берется в сложных ситуациях для того, чтобы за это время подчиненные смогли суметь самостоятельно решить проблему на месте. Это молчание означает: если подчиненный успешно выполнит задачу, то и начальник, и подчиненный молодцы. Если подчиненный будет бездействовать или ошибется, что приведет к тяжелым последствиям, то вся вина ляжет на подчиненного. Тогда уж ему припомнят все — инициативу, действия без разрешения и профессиональную непригодность. Словом, удобная позиция».

Несмотря на отсутствие официального разрешения из Москвы на действия по разминированию «Arendsee», офицеры штаба 30-й бригады за ночь детально рассчитали предложенный А.Кибкало план. Максимально осторожными действиями нескольких водолазов предполагалось застропить мину капроновым фалом и оторвать ее от борта с помощью быстроходного катера.

План был очень рискованным и основывался на предположении, что часовой механизм внутри мины дал сбой и остановился. Однако специалисты отдавали себе отчет, что стрелки адской машинки могли запуститься в момент отрыва адской машинки. Тем не менее, по их расчетам, при скорости отрыва не менее сорока узлов (шестидесяти километров в час) мина за три сотые доли секунды должна отделиться от борта более чем на полметра. Даже если в этот момент произойдет взрыв, его воздействие на борт будет ослаблено. И была надежда, что его силы уже не хватит для детонации, возможно, складированных боеприпасов в трюме.

Кроме того, Кибкало предложил произвести отрыв мины от борта под углом 60 градусов к борту, что существенно бы уменьшало воздействие взрыва на корпус транспорта.

Дело оставалось за малым вопросом: кто выполнит сложнейшую и опаснейшую операцию по застроплению мины?

«Паники мы не ощущали…»

ДОБРОВОЛЬЦЕВ было двое: сам автор плана капитан 2 ранга Александр Кибкало и старший водолаз бригады Владимир Осадчий. С рассветом моряки прибыли на спасательный буксир, облачились в акваланги: им предстоял разведывательный спуск. Еще раз «прокрутили» свои действия там, внизу, и ушли под воду. Чтобы не мешать работе водолазов в бухте Луанда, был объявлен режим «тишины». Приостановлены противодиверсионные мероприятия (плановое гранатометание), а на самом немецком транспорте выключены все механизмы.

«Осмотр мины мы с Осадчим провели минут за пятнадцать — двадцать, — вспоминает А. Кибкало. — Мне они показались вечностью. Но никакой паники мы не ощущали. Хотя над психикой довлело зловещее холодное чувство присутствия смертельной опасности в этой прямоугольной металлической адской машине, желтым пятном прилепившейся к борту. Уже под водой у меня возникла мысль: может быть, сейчас там, на берегу, сидя под пальмой и спокойно потягивая прохладное ароматное пиво, за нами наблюдает один из диверсантов? И держит в руке пульт дистанционного управления минами, злорадно выжидая удобного момента, чтобы нажать кнопку взрыва. Но я понимал, что поддаваться эмоциям нельзя».

Первое погружение позволило сделать важные выводы. Во-первых, водолазы убедились, что к борту «немца» действительно прилеплена мина. Она имела прямоугольную форму и крепилась к стальному борту несколькими внешними магнитами. Поэтому между ее корпусом и бортом оставалось расстояние – около 5 сантиметров. Это был реальный шанс попытаться осторожно завести крепежный трос, не потревожив конструкцию. Во-вторых, никаких механических ликвидаторов — штоков, пружин и т. д. — на мине обнаружить не удалось. Это был еще один существенный плюс в пользу плана Кибкало.

Сам Кибкало даже попытался «прослушать» мину: не возобновил ли работу часовой механизм? Сняв под водой маску и прислонившись ухом к металлической поверхности, он пытался услышать характерное тиканье. Но не услышал. Это не слишком его обрадовало. Опытный военный моряк знал, что в морских минах могут применяться и электронные бесшумные таймеры. При осмотре взрывного устройства водолазы обнаружили провод, идущий от него в глубину. Что это? Имеет ли он отношение к взрывному механизму? Ответа на этот вопрос не было.

Выбравшись из воды, водолазы доложили результаты осмотра командиру бригады и по памяти вычертили подробную схему расположения взрывного устройства. Еще раз в деталях согласовали порядок действий при следующем, уже «боевом» погружении. Доложили план разминирования командиру бригады, проинформировали и представителя ГДР – немецкого военного атташе. Начало операции по застроплению мины и ее отрыву от борта назначили на 13 часов этого же субботнего дня. Ждать было нельзя, несмотря на отсутствие разрешения и рекомендаций от главного штаба ВМФ. Москва по-прежнему молчала…

Приступить к разминированию…

ГЛАВНЫМ в процессе подготовки к скоростному срыву мины был этап обвязки взрывного устройства мягким, но прочным капроновым тросом. В данной ситуации стальной трос категорически не годился, так как металл мог изменить магнитное поле мины. Кибкало вспоминал, что они с напарником «использовали двухсотметровый капроновый трос (фал) диаметром 22 миллиметра. К фалу через определенные промежутки привязали пластиковые поплавки от рыболовной сети и змейкой разложили его на поверхности воды у борта транспорта».

Расчет был прост: пока катер набирает максимальную скорость, уложенный на воде трос за счет поплавков будет равномерно вытягиваться. Это гарантировало, что отрыв объекта произойдет не при разгоне катера, а при достижении им максимальной скорости. Перед «боевым» погружением советские моряки попросили покинуть судно и сойти на берег немецкого капитана вместе с помощниками. От греха подальше удалили от корабля и всех посторонних.

Тем временем командир катера доложил о готовности к «старту». Кибкало дал «добро». Взвыл мощный двигатель, верткое, маленькое судно рвануло с места и быстро набрало максимальную скорость. Буквально на глазах трос вытянулся в прямую струну, а поплавки выскочили из воды. Настал решающий момент. И вот она, мина, оторвавшись от борта и подталкиваемая потоками воды, выскочила на поверхность! Взрыва не последовало. Это была полная победа!

Визит высоких ангольских гостей на советский корабль

Катер отбуксировал взрывное устройство на песчаный пляж. Вокруг выставили оцепление. Дальше в дело вступили специалисты-минеры. Прежде чем уничтожить мину, ее аккуратно разобрали.

Выяснилось, что корпус адской машинки был сделан из 5-литровой жестяной банки прямоугольной формы из-под консервированных маслин. Жесть была светлого цвета. По периметру мина была обернута пористой резиной. С одной стороны к банке по углам крепились четыре магнита размером 4х5 см.

Составные части внутри мины оказались скреплены изолентой. К донному основанию адской машинки опять же скотчем был прикреплен взрыватель, от которого тянулся провод длиной около 7 метров. На поверку он оказался… бикфордовым шнуром. Вес ВВ устройства составил 11 кг. После тщательного исследования советскими специалистами мина была ликвидирована: подорвана в пустынном месте на берегу. При взрыве образовалась внушительная воронка: два метра в глубину и почти пять – в диаметре.

К магнитным минам не прикасайтесь…

НА СЛЕДУЮЩИЙ день, после того как была обезврежена диверсионная мина с транспорта «Arendsee», в Луанду в штаб 30-й бригады советского ВМФ в Атлантике пришла явно запоздалая телеграмма из Москвы с указаниями по разминированию. «К магнитным минам не прикасайтесь. Поставьте транспорт в док и вырежьте часть борта вместе с минами. После этого осторожно транспортируйте их в безопасное место». Абсурдность данных рекомендаций была очевидна.

А вскоре появилась и докладная на имя советского главного военного советника в Анголе, где высказывалось предположение, что снятая мина была не чем иным, как «дезой».

И что четыре заряда, подорвавшие ангольский корабль и немецкий «Arendsee», были профессиональными, сработавшими от радиосигнала или имевшими часовой механизм подрыва. А пятую «самоделку» с 7-метровым бикфордовым шнуром диверсанты оставили у борта «Arendsee» специально, чтобы ее потом обнаружили.

Для чего? Видимо, для того, чтобы было легче свалить диверсии на повстанцев из антиправительственной группировки УНИТА. В пользу этой гипотезы говорило и то, что никакого часового механизма или радиовзрывателя в мине так и не нашли.

Советские и ангольские моряки. Намиб, Ангола, 1987

В принципе, эта версия вполне имела право на жизнь… Но значит ли это, что Кибкало и Осадчий напрасно рисковали своими жизнями? Значит ли это, что весь личный состав нашей бригады в Луанде зря тратил нервы, время, материальные ресурсы? Может, стоило последовать «рекомендациям» из Москвы и не прикасаться к мине? К тому же и груз на «Arendsee» оказался не столь опасным, хотя это выяснилось гораздо позже. Ответ на этот вопрос однозначен – нет, не напрасно, не зря.

Александр Кибкало: «По прошествии нескольких лет я с разных сторон оценивал эти события и пришел к выводу, что мы все сделали правильно и своевременно. Наша совесть чиста. Мы не допустили трагедии, гибели судна и людей. Я горжусь этим».

Вот только примешивается у Александра Александровича Кибкало к этому чувству гордости и обида за то, что столь блестяще проведенное разминирование не получило ни у советского, ни у ангольского военного командования должной оценки: офицеров и мичманов, участвовавших в операции, так ничем не наградили.

Зато у советских моряков навсегда остались в памяти счастливые слезы капитана спасенного судна Мартина Кассана, который уже было попрощался со своим кораблем и его грузом.

А у Александра Александровича сохранился и подарок от немца – маленький фарфоровый сапожок-рюмка, который Мартин вручил офицеру со словами благодарности: «Александр, я никогда не забуду тебя и обстоятельств, при которых мы познакомились. Теперь мы друзья. Прими на добрую память о событиях, которые мы пережили». И они оба, немецкий и русский капитаны, выпили из этого сапожка по глотку шнапса: за спасение, за дружбу, за героизм и боевое братство, закон которого – никогда не бросать товарища в беде.