На uCrazy 13 лет 5 месяцев
Женщина тяжелого поведения
Так сложилось, что среди моих знакомых, приятельниц и подруг очень много сильных женщин. Меня на них словно бы выносит. Мой студент, индус, объясняет это тем, что я сам в прошлой жизни был сильной женщиной. А теперь вот живу маломощным мужчиной. Все эти сильные женщины очень разные и вместе с тем чем-то неуловимо похожи. Я уже как-то писал о Гале Дюбель, Арине Петровне Жабовой-Давиловой и о многих других. Не могу удержаться и сейчас. И вот ведь главная загадка: как-то так получается, что у всех этих женщин жизнь не складывается. Или не вполне, что ли, складывается. Жизнь им словно бы мала, как туфли. Жмёт она им. Помните по школьной программе «лишних людей»? И тут что-то похожее.
Ну почему, спрашивается, так бывает?
Когда у меня между лекциями и семинарами получаются «окна», то есть пустые пары, я, как и все преподаватели, сижу у себя на кафедре и пью чай.
В прошлом семестре у меня было одно «окно», днём в пятницу, с 12.40 до 14.10. И в это же время «окно» получалось и у моей коллеги Антонины Петровны Замотаевой, Тони.
В пятницу народу на кафедре мало. Лаборантка у нас на преддекретной вольнице. Заведующей по пятницам не бывает. И почти всегда мы с Тоней сидим вдвоём, пьём чай и болтаем.
В общем-то болтает Тоня, а я слушаю. Тема у Тони всегда одна и та же – об измельчении мужиков.
Тоня Замотаева – моложавая сорокалетняя женщина. Симпатичная кареглазая шатенка. Полненькая и очень-очень активная. Её ребенок, мальчик Саша, учится на втором курсе. Развелась Тоня со своим бывшим, «нытиком Петькой», пару лет назад, аккурат на шестнадцатом году совместной жизни. Число «16» в этом деле, кстати, роковое. У меня на памяти – разводов десять, не моих, конечно, а моих друзей и знакомых, и все – на шестнадцатом году.
Одна моя китайская аспирантка объяснила, в чём дело. Цифра «4» – самая страшная для китайцев. Иероглиф «4» звучит так же, как «смерть». А тут ещё – 4х4. Страшное дело!
Я знаю доподлинный случай. Однажды, лет семь назад, Тоня и Петя пошли в магазин. Петя вышел из магазина первым. Тоня на пару минут задержалась. Петя стоит, курит. К нему подходят четверо. Окружают. Начинается. Мобильник. Кошелёк. «Лучше по-тихому» и так далее. Тоня выходит, видит всё это. Быстро достаёт из сумки две стеклянные бутылки «Нарзана». Бьёт их об асфальт и с двумя розочками наперевес надвигается, громко напевая почему-то «В лесу родилась ёлочка». Лицо страшное. Этих четверых тут же смыло. Больше всех, кажется, испугался Петя. Я, говорит, её не узнал. Вроде Тонька, а вроде – какой-то шарпей с чёлкой. Тонька потом говорила: ничего не помню. Всё как во сне. Помню только – одна мысль: «Вот посадят меня, а Петя стиральную машину включать не умеет».
А через пять лет они развелись.
Так или иначе, но Тоня Замотаева пару лет находится, как говорится, в поиске. В творческом.
– Тут нужен грамотный маркетинг, – говорит Тоня, энергично макая пакетик в кипяток, – тут нужно перво-наперво изучить рынок…
– Ну у тебя уж больно деловой подход, Тонь.
– Нормальный подход. Мужик – он как кефир. Бывает свежий, а бывает просроченный. Залежалый, вроде пряника. И с душком. Как недельный шницель. А у нас в стране все мужики уже к тридцати все сплошь просроченные, на диванах залежалые и с таким душком… Ты принюхайся к нашим мужикам где-нибудь в метро…
– Ещё не хватало!..
– Правильно. Пахнут все бог знает чем… Какой-то старой газетой…
– Мне, Тонь, даже как-то обидно слегка за…
– Ничего не обидно! Правда есть правда. А к тебе это не относится. У меня к тебе претензий нет. Ты огурец, в бассейн ходишь, дезодорантом пользуешься, не дурак опять же…
– Спасибо.
– Не за что. Но я бы за тебя всё равно не пошла. Ты не мужчина моей мечты. Нет.
– Это почему это?
– Нудный ты. Молчишь всё время. Всё пишешь чего-то там, пишешь… Мало, что ли, до тебя написано?
– Работа у меня такая.
– А что мне до твоей работы? Тоже мне, Гоголь. Я – девушка-порох. Меня жизненные соки распирают. Я того гляди лопну от жизни. Это что ж: меня прёт с оптимизма, а ты, бирюк-очкарик, будешь молча своего «Тараса Бульбаса» в чулане писать? Не-е-ет! Я на это не согласна. Я б тебе через пару недель такую Болдинскую осень устроила, ты бы у меня от страха алфавит забыл.
– Тяжёлый у тебя характер, Тонь. Тяжело, наверное, с тобой жить.
– Да, нелегко. Мне мой бывший так и говорил: «Ты, Антонина, – женщина тяжёлого поведения». А он кто? Он вроде тебя. Только ты целые сутки свои «Муму» строчишь, а он программист. Это ещё хуже. Сядет, упрётся в компьютер, и всё. Час, два, десять… Я ему говорю: ты скоро со своим монитором кончишь обнюхиваться? Вы прямо как два кобеля… Он: «Я работаю». Кошмар!
– Так Петька зарабатывал неплохо.
– Неплохо зарабатывал. Ещё бы не хватало, чтобы он не зарабатывал. Я б ему тогда…
Тоня достала из сумки упаковку зефира в шоколаде.
– Будешь?
– Нет, спасибо.
– А я буду. М-м-м… Зефирчик!.. Зарабатывать для мужика – это святое. М-м-м… Шоколадик!..
– Ты, Тонь, пардон, и каку, и маку хочешь: и не работай – тебя ублажай, и зарабатывай – деньги приноси. Так не бывает.
– Бывает. У меня два года назад был такой. Серёга. Я когда с Петькой-нытиком развелась, прямо в тот же день после загса с Серёгой познакомилась. В кафе. У него две большие квартиры, трёшки, в центре. От родителей достались. И третья – однушка, в Зюзине. Он в Зюзине живет, а эти две большие сдаёт – и никаких «Муму» писать не надо.
– Гм… Не у всех есть две трёшки в центре. У меня, например, кроме однушки, ничего. Два корыта да три кредита…
– Не у всех две трёшки в центре, правильно. Но и не у всех такой козлиный характер.
– То есть?
– Да козёл он оказался типичный. Ну пожила я с ним пару месяцев. Весело так. По ресторанам походили, в Хорватию съездили. Я ему говорю: и чего дальше? Он: в смысле? Я: оформим отношения-то, а? Или будем, как птички голозадые, порхать-кувыркаться? Тут он и начал свою песню: зачем нам этот дурацкий штамп в паспорте? Мы ж свободные люди!.. Нам ведь хорошо вместе, так будем же наслаждаться, пока живы наши чувства… И всё такое. В общем: пошёл свин городить овин. Ну подискутировали… Я ему: хорошо, значит, будем, мон шер ами, цивилизованно матроситься в смысле моментальной французской любви? Он: типа того. Я: а штамп, значит, – рудимент средневековой дикости? Он: ну да. Я говорю: хорошо, цивилизованный ты мой… Только я на твоё свинобл…во и скотоблудство не согласна. Прощай, месье Ширинкин. А на прощанье я тебе свой штамп поставлю: на твоей козьей моське… Ну и дала ему в глаз.
– Как, прямо в глаз?
– А как же. Несколько раз, в оба. По очереди. Я девушка гордая. Я требую к себе уважительного отношения. Это что же за дела? Жизнь с такой красотой, как я, надо оформлять законно. А он тут решил, понимаешь, бегать… по Зюзину со своей… кукурузиной наперевес. Так я, помню, обозлилась на вас, мужиков! С горя даже в консерваторию пошла. Шнитке слушать. Чтоб уж совсем загоревать. Достигнуть, так сказать, дна печали. Там, кстати, со следующим познакомилась, с Антохой. Чайку подлить?
– Нет, спасибо. И что же Антоха?
– Антон Валентинович? Хороший человек, приятный. Менеджер. Бывший микробиолог. Культурный, обходительный. Такая, знаешь, помесь джентльмена с официантом. Пальто подаёт, ручку целует, цветы дарит. Не успеешь чего-нибудь захотеть – он несёт уже на подносике. Сразу после консерватории, когда мы гуляли по Никитской, он мне говорит: я, между прочим, Антонина Петровна, за прочные семейные узы. Я тогда внимания не обратила, а уж потом… Господи, как он меня достал своими узами! Месяца три мы прожили, и все три месяца – одна песня: пора в загс. Я ему: куда ж пора? Только-только познакомились! И потом: посмотри на меня, я ведь вольная жар-птица, а не курица-несушка. Он: узы-узы-узы-узы!.. Тьфу! Что ж ты будешь делать?
– Ну тебе, Тонь, не угодишь! И «штамп поставь», и «в загс не пойду». Как у меня бабка говорила: ни хрен, ни мёд, ни козий помёт.
– Вот это точно про Антоху! Не мужик, а какая-то вафля мокрая. Кстати, вафельку не хочешь?
Она достала из сумки упаковку вафель.
– Лимонные. М-м-м!
– Нет, спасибо. Ну и?..
– М-м-м… мнямка какая… Ну и что? Бросила я его. Надоел он мне. Кофе несёт в постель. Сапоги, как приду с работы, снимает. Ужин готовит. Посуду моет и плачет, как Ярославна: люблю, говорит, тебя, Антониночка, всей своею душой. Всей своей макро- и микробиологией тебя обожаю и боготворю, пойдём в загс. Ушла я, приехала к себе. А он под окном ночами стоит. Я на втором этаже живу. А он прямёхонько под окном торчит, как тушкан. Я ему: уходи отсюда! Что ты меня, как вечный огонь, стережёшь по стойке смирно? Иди, гуляй. А он: не уйду, хочу уз. Однажды я не выдержала, взяла ведро с помоями и…
– О господи! Фашистка… И что, ушёл?
– Ушёл.
– М-м-да.
– Зато другой пришёл. Сёмка с автосервиса.
– Так-так-так.
– Весёлый мужик. Щедрый такой, остроумный. Он меня знаешь как называл?
– Как?
– Клюква в сахаре. Кстати, не хочешь?
Она достала из сумки клюкву в сахаре.
– Нет, спасибо. Значит, Сёмка.
– Гр-гр-гр, какая клюковка. Свеженькая! Точно не хочешь?
– Точно.
– Значит, Сёмка. С ним было, знаешь, как-то легко. Всё как-то само собой. Как он говорил, «в лёгкой манере». С полгода мы с ним жили, никаких проблем. И вот однажды я его спрашиваю: слушай, Сём, а мы будем с тобой это… ну, загситься? Или так, без клейма обойдёмся? А он: да как хочешь, Тыха (он меня «Тыха» звал), мне по барабану. И улыбается. Во весь жевательный аппарат. Я говорю: как это – «по барабану»? Это вопрос принципиальный. Он: а чего здесь принципиального? Хочешь – хоть сейчас взбрачнёмся. Не хочешь – будем, так сказать, жить внебрачно. Я: и тебе, выходит дело, всё равно? – Абсолютно. – То есть тебе наплевать, жена я тебе или нет? – Ну… – Не «ну», а наплевать! Ах ты, вертихвост! Развёл, понимаешь, демократию. Демагог. Семистволка беспринципная. Ну и тут я слегка вспылила. Что же это за отношение ко мне? А? Я девушка порядочная, люблю во всём ясность и определённость. Меня так пионерская организация, можно сказать, воспитала. Финтифлюшничать – значит, финтифлюшничать. А в загс – значит, в загс. И точка. Это ж не «вам сыр или колбасу?». Тут вопрос коренной! Выходить замуж или не выходить – это, брат, выбор ого-го! Это тебе не в какой ноздре козявки копать! Я ему всё это доходчиво объяснила. С помощью, помню, томика «Анны Карениной».
– Как это? Толстого читали, что ли, на ночь?
– Ага, прочитала я ему пару раз… Вронским по темечку. Фру-Фру, блин! Что это за отношение к честной женщине?! А? Должен быть у меня социальный статус или нет? Что это за социальная хлестаковщина? В общем…
– Расстались?
– Расстались. Сейчас ещё один… обормот… на подходе.
– Кто такой?
– Васька. Предлагает фиктивный брак. На взаимовыгодных условиях. Этот уж совсем… Комбинатор. Ну я ему сегодня вечером популярно всё объясню про священный институт брака. На святое замахнулся, фарцовщик. Спекулянт. Я ему устрою комсомольское собрание. Будет ему выговор с занесением в учётную карточку.
Раздался звонок.
– Побьёшь, что ли? – спросил я.
– Как получится, – улыбнулась Тоня. – Ох, ну и сволочи же вы, мужики!
– Спасибо.
– Не за что. Может, возьмёшь клюкву-то? Сам сладкое не любишь – жене отдашь. Привет ей, кстати, передавай. А то я от нервов сама всё съем. Потом худеть. Возьми, свежая клюква! И зефир с вафлями бери. Бери, бери… Всё, пошли сеять разумное, доброе, вечное.
Я взял. И пошёл сеять. И привет жене передал.
Тоня так замуж и не вышла. Пока. Зато завела себе двух улиток. Женю и Женю. Евгения и Евгению. Сейчас, оказывается, модно заводить улиток. Здоровые такие, как кабачки. Забыл, как называются. Живут лет десять, растут. Гермафродиты. То есть между собой эти два слизня решают, кто тётя, а кто дядя. Потом меняются ролями. Впрочем, в этом что-то есть от человеческих отношений.
Тоня умильно кормит их мелко нарезанными огурцами. Часами просиживает у аквариума, созерцая Жень. И все разговоры у неё теперь о Женях. Какие они умные, добрые и какие у них гармоничные отношения.
Вы что-нибудь понимаете?
Я – нет.
Автор Владимир ЕЛИСТРАТОВ
В прошлом семестре у меня было одно «окно», днём в пятницу, с 12.40 до 14.10. И в это же время «окно» получалось и у моей коллеги Антонины Петровны Замотаевой, Тони.
В пятницу народу на кафедре мало. Лаборантка у нас на преддекретной вольнице. Заведующей по пятницам не бывает. И почти всегда мы с Тоней сидим вдвоём, пьём чай и болтаем.
В общем-то болтает Тоня, а я слушаю. Тема у Тони всегда одна и та же – об измельчении мужиков.
Тоня Замотаева – моложавая сорокалетняя женщина. Симпатичная кареглазая шатенка. Полненькая и очень-очень активная. Её ребенок, мальчик Саша, учится на втором курсе. Развелась Тоня со своим бывшим, «нытиком Петькой», пару лет назад, аккурат на шестнадцатом году совместной жизни. Число «16» в этом деле, кстати, роковое. У меня на памяти – разводов десять, не моих, конечно, а моих друзей и знакомых, и все – на шестнадцатом году.
Одна моя китайская аспирантка объяснила, в чём дело. Цифра «4» – самая страшная для китайцев. Иероглиф «4» звучит так же, как «смерть». А тут ещё – 4х4. Страшное дело!
Я знаю доподлинный случай. Однажды, лет семь назад, Тоня и Петя пошли в магазин. Петя вышел из магазина первым. Тоня на пару минут задержалась. Петя стоит, курит. К нему подходят четверо. Окружают. Начинается. Мобильник. Кошелёк. «Лучше по-тихому» и так далее. Тоня выходит, видит всё это. Быстро достаёт из сумки две стеклянные бутылки «Нарзана». Бьёт их об асфальт и с двумя розочками наперевес надвигается, громко напевая почему-то «В лесу родилась ёлочка». Лицо страшное. Этих четверых тут же смыло. Больше всех, кажется, испугался Петя. Я, говорит, её не узнал. Вроде Тонька, а вроде – какой-то шарпей с чёлкой. Тонька потом говорила: ничего не помню. Всё как во сне. Помню только – одна мысль: «Вот посадят меня, а Петя стиральную машину включать не умеет».
А через пять лет они развелись.
Так или иначе, но Тоня Замотаева пару лет находится, как говорится, в поиске. В творческом.
– Тут нужен грамотный маркетинг, – говорит Тоня, энергично макая пакетик в кипяток, – тут нужно перво-наперво изучить рынок…
– Ну у тебя уж больно деловой подход, Тонь.
– Нормальный подход. Мужик – он как кефир. Бывает свежий, а бывает просроченный. Залежалый, вроде пряника. И с душком. Как недельный шницель. А у нас в стране все мужики уже к тридцати все сплошь просроченные, на диванах залежалые и с таким душком… Ты принюхайся к нашим мужикам где-нибудь в метро…
– Ещё не хватало!..
– Правильно. Пахнут все бог знает чем… Какой-то старой газетой…
– Мне, Тонь, даже как-то обидно слегка за…
– Ничего не обидно! Правда есть правда. А к тебе это не относится. У меня к тебе претензий нет. Ты огурец, в бассейн ходишь, дезодорантом пользуешься, не дурак опять же…
– Спасибо.
– Не за что. Но я бы за тебя всё равно не пошла. Ты не мужчина моей мечты. Нет.
– Это почему это?
– Нудный ты. Молчишь всё время. Всё пишешь чего-то там, пишешь… Мало, что ли, до тебя написано?
– Работа у меня такая.
– А что мне до твоей работы? Тоже мне, Гоголь. Я – девушка-порох. Меня жизненные соки распирают. Я того гляди лопну от жизни. Это что ж: меня прёт с оптимизма, а ты, бирюк-очкарик, будешь молча своего «Тараса Бульбаса» в чулане писать? Не-е-ет! Я на это не согласна. Я б тебе через пару недель такую Болдинскую осень устроила, ты бы у меня от страха алфавит забыл.
– Тяжёлый у тебя характер, Тонь. Тяжело, наверное, с тобой жить.
– Да, нелегко. Мне мой бывший так и говорил: «Ты, Антонина, – женщина тяжёлого поведения». А он кто? Он вроде тебя. Только ты целые сутки свои «Муму» строчишь, а он программист. Это ещё хуже. Сядет, упрётся в компьютер, и всё. Час, два, десять… Я ему говорю: ты скоро со своим монитором кончишь обнюхиваться? Вы прямо как два кобеля… Он: «Я работаю». Кошмар!
– Так Петька зарабатывал неплохо.
– Неплохо зарабатывал. Ещё бы не хватало, чтобы он не зарабатывал. Я б ему тогда…
Тоня достала из сумки упаковку зефира в шоколаде.
– Будешь?
– Нет, спасибо.
– А я буду. М-м-м… Зефирчик!.. Зарабатывать для мужика – это святое. М-м-м… Шоколадик!..
– Ты, Тонь, пардон, и каку, и маку хочешь: и не работай – тебя ублажай, и зарабатывай – деньги приноси. Так не бывает.
– Бывает. У меня два года назад был такой. Серёга. Я когда с Петькой-нытиком развелась, прямо в тот же день после загса с Серёгой познакомилась. В кафе. У него две большие квартиры, трёшки, в центре. От родителей достались. И третья – однушка, в Зюзине. Он в Зюзине живет, а эти две большие сдаёт – и никаких «Муму» писать не надо.
– Гм… Не у всех есть две трёшки в центре. У меня, например, кроме однушки, ничего. Два корыта да три кредита…
– Не у всех две трёшки в центре, правильно. Но и не у всех такой козлиный характер.
– То есть?
– Да козёл он оказался типичный. Ну пожила я с ним пару месяцев. Весело так. По ресторанам походили, в Хорватию съездили. Я ему говорю: и чего дальше? Он: в смысле? Я: оформим отношения-то, а? Или будем, как птички голозадые, порхать-кувыркаться? Тут он и начал свою песню: зачем нам этот дурацкий штамп в паспорте? Мы ж свободные люди!.. Нам ведь хорошо вместе, так будем же наслаждаться, пока живы наши чувства… И всё такое. В общем: пошёл свин городить овин. Ну подискутировали… Я ему: хорошо, значит, будем, мон шер ами, цивилизованно матроситься в смысле моментальной французской любви? Он: типа того. Я: а штамп, значит, – рудимент средневековой дикости? Он: ну да. Я говорю: хорошо, цивилизованный ты мой… Только я на твоё свинобл…во и скотоблудство не согласна. Прощай, месье Ширинкин. А на прощанье я тебе свой штамп поставлю: на твоей козьей моське… Ну и дала ему в глаз.
– Как, прямо в глаз?
– А как же. Несколько раз, в оба. По очереди. Я девушка гордая. Я требую к себе уважительного отношения. Это что же за дела? Жизнь с такой красотой, как я, надо оформлять законно. А он тут решил, понимаешь, бегать… по Зюзину со своей… кукурузиной наперевес. Так я, помню, обозлилась на вас, мужиков! С горя даже в консерваторию пошла. Шнитке слушать. Чтоб уж совсем загоревать. Достигнуть, так сказать, дна печали. Там, кстати, со следующим познакомилась, с Антохой. Чайку подлить?
– Нет, спасибо. И что же Антоха?
– Антон Валентинович? Хороший человек, приятный. Менеджер. Бывший микробиолог. Культурный, обходительный. Такая, знаешь, помесь джентльмена с официантом. Пальто подаёт, ручку целует, цветы дарит. Не успеешь чего-нибудь захотеть – он несёт уже на подносике. Сразу после консерватории, когда мы гуляли по Никитской, он мне говорит: я, между прочим, Антонина Петровна, за прочные семейные узы. Я тогда внимания не обратила, а уж потом… Господи, как он меня достал своими узами! Месяца три мы прожили, и все три месяца – одна песня: пора в загс. Я ему: куда ж пора? Только-только познакомились! И потом: посмотри на меня, я ведь вольная жар-птица, а не курица-несушка. Он: узы-узы-узы-узы!.. Тьфу! Что ж ты будешь делать?
– Ну тебе, Тонь, не угодишь! И «штамп поставь», и «в загс не пойду». Как у меня бабка говорила: ни хрен, ни мёд, ни козий помёт.
– Вот это точно про Антоху! Не мужик, а какая-то вафля мокрая. Кстати, вафельку не хочешь?
Она достала из сумки упаковку вафель.
– Лимонные. М-м-м!
– Нет, спасибо. Ну и?..
– М-м-м… мнямка какая… Ну и что? Бросила я его. Надоел он мне. Кофе несёт в постель. Сапоги, как приду с работы, снимает. Ужин готовит. Посуду моет и плачет, как Ярославна: люблю, говорит, тебя, Антониночка, всей своею душой. Всей своей макро- и микробиологией тебя обожаю и боготворю, пойдём в загс. Ушла я, приехала к себе. А он под окном ночами стоит. Я на втором этаже живу. А он прямёхонько под окном торчит, как тушкан. Я ему: уходи отсюда! Что ты меня, как вечный огонь, стережёшь по стойке смирно? Иди, гуляй. А он: не уйду, хочу уз. Однажды я не выдержала, взяла ведро с помоями и…
– О господи! Фашистка… И что, ушёл?
– Ушёл.
– М-м-да.
– Зато другой пришёл. Сёмка с автосервиса.
– Так-так-так.
– Весёлый мужик. Щедрый такой, остроумный. Он меня знаешь как называл?
– Как?
– Клюква в сахаре. Кстати, не хочешь?
Она достала из сумки клюкву в сахаре.
– Нет, спасибо. Значит, Сёмка.
– Гр-гр-гр, какая клюковка. Свеженькая! Точно не хочешь?
– Точно.
– Значит, Сёмка. С ним было, знаешь, как-то легко. Всё как-то само собой. Как он говорил, «в лёгкой манере». С полгода мы с ним жили, никаких проблем. И вот однажды я его спрашиваю: слушай, Сём, а мы будем с тобой это… ну, загситься? Или так, без клейма обойдёмся? А он: да как хочешь, Тыха (он меня «Тыха» звал), мне по барабану. И улыбается. Во весь жевательный аппарат. Я говорю: как это – «по барабану»? Это вопрос принципиальный. Он: а чего здесь принципиального? Хочешь – хоть сейчас взбрачнёмся. Не хочешь – будем, так сказать, жить внебрачно. Я: и тебе, выходит дело, всё равно? – Абсолютно. – То есть тебе наплевать, жена я тебе или нет? – Ну… – Не «ну», а наплевать! Ах ты, вертихвост! Развёл, понимаешь, демократию. Демагог. Семистволка беспринципная. Ну и тут я слегка вспылила. Что же это за отношение ко мне? А? Я девушка порядочная, люблю во всём ясность и определённость. Меня так пионерская организация, можно сказать, воспитала. Финтифлюшничать – значит, финтифлюшничать. А в загс – значит, в загс. И точка. Это ж не «вам сыр или колбасу?». Тут вопрос коренной! Выходить замуж или не выходить – это, брат, выбор ого-го! Это тебе не в какой ноздре козявки копать! Я ему всё это доходчиво объяснила. С помощью, помню, томика «Анны Карениной».
– Как это? Толстого читали, что ли, на ночь?
– Ага, прочитала я ему пару раз… Вронским по темечку. Фру-Фру, блин! Что это за отношение к честной женщине?! А? Должен быть у меня социальный статус или нет? Что это за социальная хлестаковщина? В общем…
– Расстались?
– Расстались. Сейчас ещё один… обормот… на подходе.
– Кто такой?
– Васька. Предлагает фиктивный брак. На взаимовыгодных условиях. Этот уж совсем… Комбинатор. Ну я ему сегодня вечером популярно всё объясню про священный институт брака. На святое замахнулся, фарцовщик. Спекулянт. Я ему устрою комсомольское собрание. Будет ему выговор с занесением в учётную карточку.
Раздался звонок.
– Побьёшь, что ли? – спросил я.
– Как получится, – улыбнулась Тоня. – Ох, ну и сволочи же вы, мужики!
– Спасибо.
– Не за что. Может, возьмёшь клюкву-то? Сам сладкое не любишь – жене отдашь. Привет ей, кстати, передавай. А то я от нервов сама всё съем. Потом худеть. Возьми, свежая клюква! И зефир с вафлями бери. Бери, бери… Всё, пошли сеять разумное, доброе, вечное.
Я взял. И пошёл сеять. И привет жене передал.
Тоня так замуж и не вышла. Пока. Зато завела себе двух улиток. Женю и Женю. Евгения и Евгению. Сейчас, оказывается, модно заводить улиток. Здоровые такие, как кабачки. Забыл, как называются. Живут лет десять, растут. Гермафродиты. То есть между собой эти два слизня решают, кто тётя, а кто дядя. Потом меняются ролями. Впрочем, в этом что-то есть от человеческих отношений.
Тоня умильно кормит их мелко нарезанными огурцами. Часами просиживает у аквариума, созерцая Жень. И все разговоры у неё теперь о Женях. Какие они умные, добрые и какие у них гармоничные отношения.
Вы что-нибудь понимаете?
Я – нет.
Автор Владимир ЕЛИСТРАТОВ
Комментарии8
