Мини-чат
Авторизация
Или авторизуйтесь через соц.сети
12
1
1
NikoniX
На uCrazy 18 лет 2 месяца
Анекдоты и истории

Настало время умопомрачительных сказов

Истории в которых не обошлось без мистики. :evil:


Глаза ребёнка

А помните себя в детстве? Говорят, дети видят кое-что, недоступное глазам взрослых, до тех пор, пока связанные со взрослением проблемы и впечатления не затмевают детское зрение, и Существа, которые бродят по кромке между своим миром, и нашим, не отступают в тень, чтобы вновь открыться за секунду до смерти, когда единственное, что остаётся в твоём мире — только ты сам.

Но я не из таких. Мне двадцать три, и я вижу этих Существ. Вижу, как они выглядывают из щелей в асфальте, на которые нельзя наступать, как преображают предметы в тёмной комнате и некоторые прохожие на тёмных улицах — они не люди. Они Существа. Богом клянусь, вы не увидите того, что заметно лишь детям, кошкам и умирающим. И мне. Я чую их запах, слышу, как трещат их крылья и короткий полувой-полувсхлип вырывается временами из беззубых ртов, точно они пытаются его сдержать, но не могут. Потому что, в сущности своей, они не злые. Но тяготеют к теплу тела и блеску человеческих глаз, а оттого временами не могут себя перебороть. Их ласки смертельны, а глубине тёмных провалов на месте их глаз плещется то, чего человек никогда не должен касаться, даже при смерти, даже во сне. Но дети, — дети ещё не знают, что Существа страшные, что их нужно бояться и держаться в стороне. Потом приходит понимание: если кто-то скребётся под кроватью, туда нельзя заглядывать. Если ты лежишь лицом к стене и кто-то дышит тебе в спину — оборачиваться нельзя. Если в полночь дверца шкафа приоткроется и оттуда донесётся тихий сдавленный хрип — нельзя смотреть туда, нельзя подходить. Жди до утра, ибо время, когда они просыпаются — полночь.

Я ничем не отличаюсь от вас, кроме, может быть, излишнего любопытства. И в детстве я тоже видел кое-что, пугал родителей невинными вопросами вроде «А почему тот дядя на потолке так мучается?», и часы, когда должен был спать, проводил в безмолвии, глядя во тьму комнаты, где двигались в омерзительном танце Существа, пропадая из виду и появляясь вновь, и так, пока не займётся рассвет. Кажется, что такое нельзя забыть. Но разум милосерден. Он стирает из памяти изломанные движения Существ, их голос, их взгляд. Радуйтесь, если вам никто не напомнит о том, что вы рассказывали родителям в детстве. А если скажет — радуйтесь, что вам не хватает любопытства и смелости, чтобы вспомнить.

Мне хватило.

Честно, родители не желали мне зла. Это всё лишь детские выдумки, как они считали, благополучно позабыв о собственных встречах с Существами. И как-то, смеясь, во время семейного застолья, напомнили мне: «А помнишь, ты что-то рассказывал про дядю на потолке?» — «Да, и ещё про руки девочки, которые жили под плинтусом». Честно? Мороз по коже. Я не помнил, и не хотел вспоминать, о чём так и сказал родителям, после чего те переключились на какие-то совсем другие темы.

Но зерно было посеяно. Я не мог вспомнить облика дяди и причину, по которой ему необходимо было быть на потолке, как и руки из-под плинтуса, но где-то в недрах подсознания ворочалось что-то забытое и тёмное. Так что после недолгих раздумий я решил попросить помощи у одного из друзей — у Данилы. Данька был идеальным кандидатом, способным, во-первых, отнестись к моей просьбе со всей серьёзностью, а во-вторых, он, окончивший психфак, на втором курсе серьёзно увлекся изучением связанных с подсознанием вопросов и проблем. Так как на квалифицированного психиатра у меня денег не было — неудивительно, почему я решил обратиться именно к нему.

Положив руку на сердце — я не верил, что Данька мне чем-нибудь поможет, потому что всю эту лабуду я не особо воспринимал, справедливо полагая, что собственному мозгу хозяин. Однако Данька с непривычной серьёзностью принялся перебирать всякие варианты извлечения информации из моей подкорки. Остановились на гипнозе. И, по-моему, Даньке всё происходящее было куда интереснее, чем мне самому — одно дело теория, другое же, пробовать навыки на практике.

— А если не поддамся гипнозу? — хмыкнул я тогда.

— Поддашься. Захочешь вспомнить — подействует ещё как, — он в упор смотрел на меня, не мигая. Стало тревожно.

— А если ничего не вспомню?

— Значит, ничего не было, — пожав плечами, ответил Данька.

Мы договорились на вечер пятницы, и в назначенное время я пришёл, прихватив пару пива. К этому моменту вся затея уже начала казаться мне откровенно бредовой, ей-богу, живём во вполне материальном мире, Данила — аспирант, я университет уже год, как закончил. Вспомню, самое большее — странную тень, которой незамутненный детский разум придал очертания какой-нибудь зловещей твари, и этим всё кончится. При условии, что Данькино колдовство вообще подействует.

Его квартира встретила меня странными запахами и повисшим в воздухе кумаром. Оказалось, Даня нажёг индийских благовоний, отчего лично у меня голова разболелась почти сразу. Еле уговорил его окно приоткрыть. За пивом выяснилось, что он создаёт специальную гипнотическую атмосферу, без которой в этом деле никуда — отсюда полумрак, тяжёлый пряный запах и вытащенное на середину комнаты кресло.

— Маятники — это херня, — объяснил Даня, — вроде костыля. Я загипнотизирую тебя голосом, там пара жестов… не вникай, тебе ни к чему.

— А я не свихнусь? — я внимательно следил, как он переливает пиво из бутылки в высокую прозрачную кружку, скрупулёзно выравнивая верхний уровень пены чуть не до миллиметра.

— Нет. Короче, как бы в двух словах объяснить… я как бы погружаю твой мозг в сон, оставляя бодрствующим нужный нам участок. Войдешь в транс, я задам тебе несколько вопросов. По пробуждении…

Я не слушал его. Монотонный голос Дани уже начинал вгонять меня в какое-то амёбное состояние. Ещё эти запахи индийских палочек по всей квартире… В голове что-то пульсировало. Я тупо уставился на пузырьки в пиве, наперегонки бегущие к поверхности.

— Саш, не спи, — он хлопнул меня по щеке и радостно загоготал. — Я ещё и не начинал.

Я вскинулся, прихлебнул пива. Туман медленно начал отступать, и следующие полчаса мы провели, болтая на какие-то отвлечённые темы. Только в какой-то момент Даня прервал разговор и включил какую-то ритмичную музыку, в которой я отчётливо различил барабаны и варган.

— Садись в кресло, — распорядился Данила. — Смотри на меня.

Я плюхнулся на мягкое сиденье и откинулся на спинку. Болезненное пульсирование где-то в недрах черепа вернулось, так что следующий указ не шевелиться оказался весьма кстати. Даня сел напротив. За его спиной курилось очередное благовоние, так что я лениво переводил взгляд с завитков дыма на лицо Данилы, потом обратно. В какой-то момент мне показалось, будто густые дымовые завихрения движутся в такт шаманским ритмам, доносившимся из колонок. Глубоко вздохнув, я опустил плечи и вдруг почувствовал себя совсем лёгким и маленьким.

— Полностью расслабься, — говорил Даня тем временем, глядя на меня в упор и почти не моргая. — Тебе пять лет. Ты лежишь в своей постели, у себя дома. Родители уложили тебя спать и ушли сами. Сейчас — двадцать три часа, пятьдесят пять минут. Кровать уютная, тёплая и мягкая. Ты устал и хочешь спать. Твои веки тяжелеют. Ты засыпаешь. Сейчас я буду считать от пяти до одного в обратном порядке, и когда я закончу — ты, пятилетний, проснёшься в своей постели у себя дома, и расскажешь мне, что ты видишь. Пять.

Я сонно смотрел на расплывающийся силуэт Данилы сквозь полуопущенные веки. Плавный шаманский ритм подхватил меня и нёс, укачивая, на тёмной волне, куда-то очень далеко отсюда, пока вдруг его не заглушил ропот листвы, доносящийся из открытого окна.

— Четыре.

Я перевернулся, заворачиваясь в тёплый кокон одеяла, ощутил мягкое прикосновение маминых губ ко лбу. «Спокойной ночи, сынок». Скрипнула закрывающаяся дверь.

— Три.

Весь огромный мир сжался до моей кровати, до меня, лежащего на ней в надёжном конверте из одеяла.

— Два.

Под подушкой лежала маленькая пластмассовая машинка. Я нащупал её и сжал в кулаке, как всегда делал перед тем, как уснуть. Кроме того, дядя отчего-то боялся машинок.

— Один.

И я распахнул глаза.

Не было музыки, дыма, Данилы, пивных кружек на столе с засыхающими пенными разводами на стенках. А была моя комната, показавшаяся вдруг чрезвычайно большой. И я сам, в красной пижаме. Игрушечная машинка больно впивалась в ладонь острыми гранями, но я сжал её ещё сильнее, выглядывая в комнату сквозь маленькую щёлочку между двумя складками одеяла.

— Ровно через пять минут, в полночь, ты проснёшься, — приглушенный расстоянием (каким ещё расстоянием?) донёсся до меня голос Дани. Я неуверенно моргнул и перевернулся на спину, прижимая машинку к груди.

В окна проникали короткие вспышки света от фар припозднившихся машин. Я вздохнул и заёрзал, готовясь уснуть.

— Расскажи, где ты. Что ты видишь, — прозвучал монотонный голос Данилы.

— Я у себя в комнате. Хочу спать, — ответил я. Позже Даня рассказывал, что голос мой вдруг стал тонким, как у ребёнка, какой не под силу изобразить взрослому мужику с давно переломавшимся голосом.

— Ты видишь тех, о ком рассказывал родителям?

— Они придут попозже, — объяснил я. — Лучше их не видеть.

— Почему?

Я не ответил, замявшись. Все инстинкты кричали, что ночью нужно спать, а не ждать тех, кто приходит вслед за полуночью.

— Почему? — ничуть не меняясь в интонации, спросил Даня.

— Они страшные, — выдавил я наконец, съёживаясь под одеялом.

Часы в зале начали бить. Двенадцать гулких ударов прокатились по квартире и всё затихло. Я был привычен к этому звуку, ведь они звонили каждый час, и все в доме тоже привыкли к ним и никогда не просыпались. Кроме Существ. Я знал, что они приходят после боя часов и ждал их, вжимаясь всем телом в кровать, чтобы стать как можно более незаметным. Я знал, что Существа движутся, как по сценарию.

Сперва приходили Руки. Они, вопреки законам физики и логики, вполне объёмные и материальные, пролезали в щель между плинтусом и стеной и, перебирая пальцами по полу, начинали разгуливать по комнате — и я никогда, ни до ни после, не видел, чтобы пальцы на чьей-то руке двигались настолько же свободно и в любую сторону. А Руки всё удлинялись, тонкие и серые, до тех пор, пока не схватились за ножку кровати и не подползли ко мне, взобравшись, как пара цепких пауков. Пробежали по одеялу, с интересом пощупав каждую складочку и, будто не зная, как ко мне подобраться, шлёпнулись обратно на пол с глухим стуком.

Следом выходил Дядя на потолке — будто тень от люстры обретала объём и поднималась, образуя мужчину с чёрными провалами глаз и широко открытым ртом, будто в крике. Он двигался, сотрясаясь в судорогах при каждом движении, и выглядел так, точно каждый сустав его тела был сломан и выкручен в невозможной для живого существа позиции. Стуча коленями и локтями по потолку, Дядя принялся ползать, глухо всхлипывая разинутой пастью.

К компании присоединился Чуня. Последний жил снаружи, за окном, и слава Богу, что именно там, потому что из всех Существ он был самым страшным. В привычках Чуни было повиснуть всеми семью конечностями снаружи на стекле, приклеиться к нему своим очень длинным языком и висеть так до утра, не сводя с меня глаз. В отличие от Дяди, его глаза были большими и белыми, как будто слегка светящимися изнутри.

— Что ты видишь теперь? — спросил вдруг Данила.

— Мне нельзя говорить, а то они услышат, — еле слышно прошептал я, сжимая красную машинку, свой спасительный талисман.

— Они не услышат. Это всё не по-настоящему. Ты проснёшься меньше, чем через минуту.

— Я вижу Дядю на потолке. Он следит, как Руки ходят по полу и трогают друг друга пальцами. Там — Чуня. Форточку лучше не открывать, — пробормотал я под одеяло. Шорох ползающих Существ на секунду притих, будто они прислушиваясь. После чего Руки застучали ногтями по паркету, а Дядя по потолку, с прежней интенсивностью.

— Мама с папой мне не верят, — вдруг всхлипнул я и беззвучно заревел в подушку, давясь слезами. Данила что-то продолжал говорить, но я, поглощенный собственной тоской и страхом, его не услышал, пока вдруг сквозь шум не разобрал отчётливое слово «Один», точно прорвавшее кошмар, в котором я очутился, и в прореху не полилась переливчатая дробь барабанов. Я вздрогнул, шмыгнул носом и открыл глаза. Щёки были мокрыми. Сквозь слёзную муть различил силуэт Данилы, который таращился на меня с нескрываемой тревогой.

— Сколько времени? — прохрипел я, сглотнул какой-то комок и вытер лицо рукавом.

— Полночь, — Даня глянул на часы и поправился, — Полночь и одна минута.

А я, прозрев от давно забытых слёз, уставился на него. Ибо за спиной Дани маячил мрачный шкафообразный образ с головой на тонкой качающейся шее и двумя суставчатыми ручками, потиравшимися друг о друга. Растревоженный моим взглядом, Данила обернулся, никого не нашёл и сочувственно на меня уставился.

После сеанса гипноза в моей жизни кое-что изменилось. Даня рассказал, что я ёрзал по креслу и вертелся, отвечая лишь на вопросы голосом себя — пятилетнего, а за миг до пробуждения вдруг ударился в горькие слёзы. Я же рассказал ему кое-что из того, что увидел. Пришлось, ведь я назвал Существ по именам. Но одного я не стал говорить: того, что с наступлением полуночи его квартиру наводнили ночные жители, совсем не те, что соседствовали со мной в детстве. Так, пойдя на кухню, он буквально прошёл насквозь странную длинную женщину без лица, и совершенно не обращал внимания на мелких белёсых паучков, ползавших по его бутерброду. И это было причиной, по которой я отказался есть свой.

Дети видят их до определённого возраста. И хорошо, что не видят после определённого момента, становясь взрослее. Я же нарушил естественный ход вещей и заставил себя вспомнить тех, кто тревожил меня в детстве по ночам. Теперь я знаю, за кем по ночам наблюдают кошки. И знаю, кто заставляет людей умирать от страха, вдруг проявившись. Я стараюсь не наступать на трещины в асфальте, а также не глядеть на припозднившихся прохожих, если оказываюсь на улице после полуночи. Потому что всегда есть шанс, что вместо человеческого лица под капюшоном окажется перекошенная морда, плачущая кровью. Я даю им имена, чтобы к ним привыкнуть, и стараюсь уснуть до наступления рокового часа.

И ещё одно хочу сказать вам: осторожнее. Вы в любой момент можете случайно вспомнить, как смотрят глаза ребёнка.




Тебе ещё рано

Скоро наступит крещение, и я вспомнил случай, который имел место быть со мной 19-го января 2002-го года.
Служил я тогда по контракту в разведвзводе октябрьской комендатуры города Грозный. Заканчивалась Вторая чеченская война, открытых боёв было мало, чаще подрыв, обстрел и все. Так называемая минная война была.
Служил со мной Андрей, старший товарищ, прошедший штурм Грозного в 1995-м году. Светлая душа, всегда весёлый, с большими планами на жизнь. Мечтал купить квартиру в городе Шахты, жениться и родить сына... Всегда подсказывал, что и как, гранатку последнюю отдавал. Мы были земляки с ним, я родом из города Каменск-Шахтинский Ростовской области.
В бога он верил очень, каждый раз крестился перед выездом и нас крестил.

И вот очередной выезд 19-го января утром. Сопровождаем коменданта в "мраморный" отдел ОМОНа (дислоцировался в доме, который был отделан мрамором, отсюда и название). Приехали колонной: УАЗик коменданта, бронированный УРАЛ (Аленка) и наш БРДМ.
Пока шло совещание, мы ждали у ворот. Андрюха, как всегда, был весел и шутил, мы ржали как кони...
Ну так вот, совещание закончилось, и нам пора было ехать назад. Но что за чёрт, не заводится наш БРДМ (мы называли его "бардак"). Заводится и тут же глохнет, а у коменданта ещё одно совещание в 14:00 в центральной комендатуре. Время поджимало, и было принято решение ехать коменданту в сопровождении УРАЛа, а нам чинить "бардак" и возвращаться в комендатуру.
Уехали... Прошло чуть меньше тридцати минут, и наш "бардак" завелся как ни в чем не бывало. Мы стали грузиться, я должен был сидеть на "ресничке" (люк от смотрового окна водителя), и тут зашёл спор...

Андрея было не узнать, он стал холодным, улыбка исчезла, суровый взгляд... Дескать, он поедет там, а мне внутрь велел лезть. Поспорили мы с ним, ну и я все-таки уступил ему. Далее его слова не забуду до смерти...
Залез он на "ресничку", уселся и так посмотрел на меня, что мороз по коже. Лицо серьёзное и бледное, глаза грустные такие. Тихо так мне сказал:
- Рано тебе ещё... Дел много!
И мы поехали.

Не знал я тогда, что живым его больше не увижу... Наш БРДМ взорвали в 13:20 (часы на руке Андрея остановились при взрыве) 19-го января 2002-го года. На улице 8-го марта города Грозный. Погиб Андрей. Ему было двадцать шесть лет, а мне двадцать четыре года.
Откуда он мог знать, что погибнет?! Зачем сел на моё место...




Молодая жена

…С Геной мы поженились еще в техникуме. Я, конечно, ему говорила: давай подождем, тебе еще в армию идти… Но он уперся. Ему, мол, так спокойнее – не невеста на гражданке ждать будет, а уже жена. Расписались, встали в очередь на жилье. Я опять же предлагала снять где-нибудь в городе угол или временно пожить у моих родителей, но Генка снова проявил упрямство. Он у меня человек с деревенским воспитанием, поэтому считал, что молодая жена должна прийти в дом к мужу.
Вот так мы и оказались в селе, в доме, где жили его родители. До учебы, а потом и до работы добираться – целая история, но что поделать, спорить с супругом я не решилась. А тут Гене и повестка пришла. Проводила я мужа, сама же жить в его семье осталась. Думала, сбегу к родителям – не дай Бог, обижу новых родственников.
Короче говоря, жили мы вчетвером. Я, Василий Михайлович, Генин отец, угрюмый и тихий человек, с вечно потупленным взглядом, Светлана, двадцатипятилетняя незамужняя сестра моего ненаглядного, и Мария Потаповна, свекровь. Последняя, властная и постоянно чем-то недовольная, была в доме командиром. От меня она не была в восторге, и особо не скрывала, что хотела бы, чтоб сын ее женился на деревенской работящей девушке, а не на «фифе городской» вроде меня, и все-таки с моим присутствием в доме мирилась. Во всяком случае, делала вид, что мирилась.
У Генки и Светы был еще старший брат Семён, но жил он где-то на севере и с родными не общался. Я было пыталась выведать у мужа, в чем причина, но только ничего путного сказать не мог: Сёма, мол, старше его на двенадцать лет, и он совсем пацаном был, когда тот уехал. Из короткого рассказа я поняла только то, что у Семёна была первая жена (на чужбине он женился снова), которая умерла, и парень, сильно переживая это скорбное событие, подался на севера.

Но я отвлеклась… Итак, осталась я в деревне. Через некоторое время после проводов стала замечать неладное. Вроде и ем, и пью, и сплю как надо, а порой с утра просыпаюсь – ей-богу, будто воду на мне возили. Вся разбитая, голова болит, кости ломит, иной раз с кровати еле поднималась.
Ну, а однажды вот какой странный случай приключился. Просыпаюсь я среди ночи, а пошевелиться не могу – лежу точно парализованная. А по комнате моей, между тем, ходит кто-то, но кто – не понять. Во-первых, темно вокруг, во-вторых – на глазах пелена какая-то: вижу, будто фигура черная мимо меня взад-вперед курсирует, и не больше. Страшно стало как никогда в жизни! Закричать бы, на помощь позвать, да куда там: язык как каменный, с места не сдвинешь. Тут до меня еще и шепот донесся, зловещий такой шепот, прямо до мурашек пробирающий. Что странно: и голос-то вроде человеческий, и слышу его вполне отчетливо, а разобрать ни слова не могу, словно бы ночной гость на каком-то иностранном языке разговаривает.
Сколько так пролежала в полном ужасе, сказать не могу. Но в какой-то момент все-таки провалилась в забытие. Проснулась уже под утро, снова измученная и больная. "Приснится же, - думаю, - блажь такая!" В зеркало на себя глянула – кошмар, краше в гроб кладут, а родня моя новоиспеченная будто бы ничего и не замечает вовсе. Свекровь на кухне хлопочет, Светка о погоде беседу завела, как ни в чем не бывало, а Василий Михайлович в газету уткнулся.
Так и не дождавшись ни от кого сочувствия, наскоро перекусила и поплелась на автобус. По дороге повстречала тётю Лизу, соседку, что жила от нас через два дома. Как ни странно, та сразу заметила мою бледность и спросила, все ли хорошо у меня со здоровьем. Когда я пожаловалась на плохое самочувствие и слабость, поначалу, конечно, захихикала: мол, не в положении ли ты. Но после того, как я заверила, что не беременна (на тот момент я в этом уже убедилась), да еще и рассказала про странный сон, тетя Лиза вдруг помрачнела и вполне серьезным тоном заявила:
- Ты б, Валь, того… иголку бы на ночь над дверью в комнату воткнула. А лучше несколько.
- Зачем? – искренне удивилась я.
- Не спрашивай, - соседка смутилась. – Но иголку, слышь, воткни!
Кое-как отработав день, я вернулась домой. И только под вечер, лежа в кровати, вспомнила-таки про наказ тети Лизы. Сама не очень понимая, что и зачем делаю, все же встала, нашла швейную иглу и воткнула поверх дверного косяка. Ночь прошла нормально, как и две последующие, я просыпалась вполне бодрая, без головных болей и слабости. Но потом…

Четвертая ночь запомнилась мне на всю жизнь! Я проснулась от того, что кто-то с силой ломится в дверь моей комнаты: так, будто бы она закрыта на амбарный замок. При этом мне совершенно точно было известно, что дверь не заперта, так как никаких запоров на ней попросту не было – в доме мужа это было не принято.
Дрожа от страха, я вжалась в подушку, ожидая, что же случится дальше, и где-то в глубине души еще надеясь, что это всего лишь сон. А в следующую секунду до меня донесся… голос моей свекрови:
- Открой дверь!
Еще несколько ударов, и снова:
- Дверь открой!
Голос совершенно точно принадлежал Марии Потаповне, но был при этом каким-то странным – хриплым, будто она подхватила простуду. Впрочем, накануне вечером родственница чувствовала себя отлично и на здоровье не жаловалась. Кто-то, конечно, скажет: ну, и что здесь такого, встала бы да спросила, чего ей надо… Не знаю, как объяснить. В тот момент что-то неведомое заставило меня сжаться в комок и не издавать ни звука.
- Открой дверь! Открой дверь! Открой! Открой! Открой…
Сердце мое колотилось как безумное. Если свекровь просто пришла по какой-то своей надобности, то что мешает ей войти в незапертую дверь? Деликатностью она, что называется, изуродована не была, и пару раз, помнится, вламывалась к нам с Геной даже без стука.
Тогда я комсомольской активисткой была и ни о каком Боге даже слышать не желала, но тут, совершенно неожиданно для самой себя, начала молиться. Вернее, молиться – громко сказано. Просто лежала и без остановки шептала: «Боженька, миленький, помоги, спаси… Спаси, помоги…». Помню, что еще дедушку умершего своего вспоминала, как бы мысленно к нему обращалась.
Еще некоторое время (по-моему, не очень продолжительное) штурм моей двери продолжался, но в какой-то момент все стихло. Я же так и пролежала до рассвета, боясь сделать лишнее движение. Утром на первом же автобусе рванула в город. А вернулась только чтобы собрать вещи. Встретили меня Василий Михайлович и Светлана, свекрови, как они пояснили, с утра нездоровится, и она лежит у себя в спальне. Я выдала им заранее подготовленную легенду, что на работе де стали требовать приходить раньше, поэтому я, исключительно за ради удобства, переезжаю к родителям. Они покачали головами, поругали мое обнаглевшее начальство, но уговаривать и удерживать не стали.
Ну, а через некоторое время мне дали комнату в общежитии. Дядя, работавший в то время главным инженером на одном крупном заводе, подключил свои связи, и очередь дошла до меня раньше, чем могла бы. Родню мужа я не навещала, только изредка звонила Светлане на службу (она тоже в городе трудилась) и справлялась об их здоровье. Золовка, как ни странно, меня ни в чем не упрекала. Отмечу, что чувствовать себя я стала прекрасно, все болячки как рукой сняло, и ничего странного в моей жизни больше не происходило...
Мария Потаповна умерла вскоре после возвращения Гены из армии, что-то с сердцем приключилось. Свекор пережил ее всего на полгода. Странно, но почти сразу после смерти матери объявился Семён. Сам написал Генке письмо и вскоре приехал с семейством в гости. С тех пор так и общаемся: то они у нас гостят, то мы у них. О матушке он говорить не любит, но из коротких рассказов стало понятно следующее…

Женился Сёма в первый раз рано, ему и двадцати лет еще не было. Девушка была его ровесницей, из интеллигентной, в особенности по деревенским меркам, семьи: папа – директор сельской школы, мама – там же учительница. Этот факт дико раздражал Марию Потаповну. Она считала, что невестка должна пахать как лошадь и во всем ей подчиняться. Наташа же, так звали молодую жену Семёна, училась в университете, «всё книжечки свои заумные почитывала», да еще и характером была не из слабых – могла поставить свекровь на место… Что было дальше – дело темное. Говорят, Наталья ни с того ни с сего начала чахнуть и увядать на глазах. Никакое лечение не помогало, и даже после смерти девушки доктора развели руками и не смогли определить точную причину. От Сёмки я до сих пор подробностей не добилась, но отчего-то он обвинил во всем произошедшем мать (уж не знаю, какие на то были основания, врать не буду) и покинул родной дом.
Я сама тоже так и не рассказала родным о той страшной ночи. Все-таки Мария Потаповна была матерью моего мужа, и чернить ее память не хотелось и не хочется, да и Генка ее любил. А кем она была на самом деле? Бог ее знает… Слава ведьмы по селу о ней не ходила, но почему-то соседка тетя Лиза все-таки попросила меня тогда вколоть в дверь булавку. Странно…

Да, еще хотелось сказать пару слов о сестре мужа. Светлана, у которой личная жизнь категорически не складывалась, чуть ли не через месяц после мамашиной кончины познакомилась с молодым человеком – выпускником военного училища, приехавшим в их село навестить друга. За него она вскоре вышла замуж, и тоже упорхнула из родных краев аж на Дальний Восток, к месту службы супруга. Некоторое время после этого Светка писала письма, слала фотографии. А потом неожиданно пропала из поля зрения. Многочисленные запросы и попытки поисков, которые предпринимал в свое время Гена, не увенчались успехом: и Светлана, и ее муж будто бы улетели на другую планету. Даже намного позднее, когда мы, с помощью наших уже взрослых детей и внуков, пытались найти их или хотя бы их родственников через социальные сети, ничего не получилось. Впрочем… наверное, это уже совсем другая история.

Настало время умопомрачительных сказов

Пожалуйста оцените статью и поделитесь своим мнением в комментариях — это очень важно для нас!

все теги
Поддержать uCrazy
Комментарии2
  1. Толькин
    На uCrazy 9 лет 4 месяца
    интересненькие истории
  2. Samoletoff
    На uCrazy 17 лет 6 месяцев
    Давайте ещё!

{{PM_data.author}}

{{alertHeader}}